Наташа Апрелева - У каждого в шкафу Страница 20

В руке нож, миска с начищенной картошкой и подсолнечное масло в банке. Масло привезла бабушка близнецов из Кишинева, какое-то чуть ли не самодельное.

Белая голова ловко взбирается на подоконник, всем местам для сидения она предпочитает именно подоконники, если таковые имеются, конечно. С неохотой замолкает — у одной из загаженных газовых плит грузно топчется однокурсница Капустина, что-то помешивая в эмалированной желтой кастрюле.

Черная наливает масла на раскаленную чугунную сковороду (диаграмма состояния железо-углерод), закладывает картошку, масло скворчит, черная закрывает глаза, и сразу же, как будто бы с обратной стороны век у нее записан фильм, начинает смотреть.

Лето в городе. Не поехала домой. Работала в приемной комиссии, заполняла формы, собирала документы, раздавала пропуска. Ответственная, внимательная, знала, что ее ценят как хорошего исполнителя, часто наблюдала поставленный ровно на середину своего склоненного к бумагам чистого лба взгляд председателя комиссии, доцента с кафедры микробиологии, доктора Бережного. Вопреки академическим канонам, он одевался по-богемному небрежно: мягкие джемпера, цветные пиджаки, даже яркие футболки с принтами, даже обтягивающие джинсы «Ливайс» под кожаным ремнем с тускло-серебряной одноименной пряжкой. Каждый день рядом ошивался верный поклонник-однокурсник,— девочка моя, скушай ягодку? клубничку? — привозил с родительской дачи. Один раз объявился умник Петров — оформлял студенческую путевку в Польшу, в город-герой Варшаву, надо же когда-то и отдыхать, правда? Осмотрел ее в тонком темно-звездчатом сарафане личного неумелого производства. Взял за руку. Был вечер. Документы сложены в сейф. Личные дела прошиты и пронумерованы. «Не вся еще рожь свезена, но сжата. Полегче им стало…» — написал когда-то Некрасов довольно точно.

Повел за собой. На лестницу. Это уже не про Некрасова. По вечернему времени «место для курения» пустовало. Не говорил ничего. Прикинув разницу в росте, небольшую, поставил ее на ступеньку выше. Придерживая левой рукой за ситцевую тонкую спину, правой сдвинул трусы, провел пальцем — ого, какая ты мокренькая, не ожидал, ценю — расстегнул молнию у своих штанов-бананов с понашитыми сверху донизу карманами-книгами, такая мода. Она посмотрела вниз. Почему я не могу видеть изнутри? Хочу увидеть его присутствие в себе целиком. Хочу такой специальный взгляд. Все закончилось быстро, штаны-бананы надежно застегнуты, полоска простецких хлопчатобумажных трусов возвращена на базу, умник Петров, позволяя себе последнюю вольность, провел ладонью по ее груди — вот тебе на, да ты и еще готова? к труду и обороне? удивила ты меня, мать, ладно, беги, пока-пока, счастливо тебе. Бежать получалось не особенно, получалось сесть на ту самую ступеньку и посидеть.

«Что-то случилось? — Удивленный низкий голос председателя комиссии доктора Бережного. — Что с вами? Вам нехорошо?» Опустился рядом, присев на корточки, девочка явно не в порядке, страшная духота, надо ее на воздух, на воздух: «Пойдемте, я провожу, вы устали, длинный жаркий день, я помогу, вставайте…»

Она немного пошатнулась, но крепкая рука поддержала за плечи, голые плечи, потому что сарафан не предполагает рукавов, такой уж это наряд. «Какого черта я делаю?» — подумал доктор Бережной, а может, и не подумал, просто гладил плечо подрагивающей от возбуждения рукой, плечо отзывалось волною мурашек, и другое плечо тоже отзывалось, а бюстгальтер под темно-звездчатым сарафаном абсолютно отсутствовал, и в мятущуюся грудь доктора Бережного уже упирались набухшие твердые соски. Ее губы были накусаны и расквашены, ее рот призывно полуоткрыт, она жадно облизывала свой палец, она не открывала глаза, она с негромким стоном тихо съезжала по доктору Бережному вниз, как физкультурница по канату, вниз, вниз, и еще вниз, на колени, она совершенно не имела сил стоять. Тут уж доктор Бережной гарантированно ничего не думал, а со стоном предвкушения схватил ее черную голову двумя руками и притянул к себе. Джинсы «Ливайс», равно как и кожаный ремень, он уже заботливо расстегнул…

— Бля-а-а-а-адь!!! — орет с подоконника белая голова, прерывая кинопросмотр. — Ты заснула, что ли? Решила прикорнуть часок? Картоха горит, блядь! До фига умная, что ли?!

— Что за крик? Что за рев? То не стадо ли коров? — В кухне появляется красавчик Боб. Белая камнем падает с подоконника, прыгает на одной ноге, отсидела, черт, прижимается к нему тяжелой грудью:

— Бобочка, привет! А мы как раз тебе вот картошечки поджарили! С лучком! С чесночком!

— Ага, — соглашается черная голова, энергично перемешивая обугленные кусочки с сырыми, — и вот как МЫ это сделали… берем, значит, МЫ чесночок…

— Какая ты мелочная! — раздраженно говорит белая голова. — Давай теперь считаться, кто сколько картошек, на хрен, почистил…

— Да нет, не будем мы считаться, что мы, нанимались тут считаться? — успокаивает ее черная. — Тем более что ты не почистила ни одной.

Боб улыбается, ему приятна хозяйственная женская возня, дружеская перебранка тоже приятна. Он с удовольствием поужинает в компании девчонок, добавив к предлагаемому меню банку тушенки и склянку со спиртом. Только вот где Таня?

— Не видели мы твою родственницу, — отвечает белая, — вот с утра и не видели. На лекциях вроде она была-а-а… А вот пото-о-ом… Куда-то делась.

— Что-то поплохело ей, — вспоминает черная, — на латыни, она с полпары сбежала, ага. Типа отравилась? Мы пирожные заварные на завтрак доедали, вчера тетка Валька продавала, по пятнадцать копеек, вроде бы они еще живые были. Пирожные.

— Тетка Валька? Продавала? По пятнадцать копеек? Чего это вдруг? — поражается белая голова. — И ты еще сомневаешься? Да она вам туда яду, в блюдечко, насыпала… Крысиного…

Тетка Валька была комендант общежития, особо крупная дама, по определению недолюбливавшая всех гендерных соплеменниц.

— Прикиньте, собственную сестру неделю не вижу! — вслух удивляется Боб, усаживаясь на подоконник, белая присосеживается рядом, руками втягивая недостаточно восстановившуюся отсиженную ногу.

Белая делает пробный заход:

— А что это ты такой скучный, Боб? — хитро спрашивает она. — Давно, что ли, не бухал?

— Да я не скучный, — изумляется и правда совершенно нескучный Боб, — ты чего?

— Боб, — вкрадчиво начинает белая подход с противоположной стороны, — Боб. Вот ты сейчас правильно заметил, что не видишь родную сестру Таню. Неделю. А не кажется ли тебе, Боб, что ты не видишь родную сестру Таню потому, Боб, что ты бухаешь, Боб, как сволочь? Хлещешь как из ведра? Я вот даже забыла, когда тебя трезвым видела!

— Сейчас, — напоминает дружелюбно Боб.

— Сейчас! Сейчас! Достижение! Науки и техники! Да ты с сентября не просыхаешь! Ты утром пьешь! Днем пьешь! А вечером — ты порешь! — Белая голова волнуется и переходит на крик, испуганная однокурсница Капустина спасается бегством, подхватив эмалированную кастрюльку с недоваренной крупой. — Скатертью дорога! — В запале достается и Капустиной. — Да тебе уже лечиться надо, Боб! В ЛТП! Ты просыпаться отказываешься! Я тебя вчера будила, хотела хоть на лабы заставить сходить, ведь все же отрабатывать придется! Я тебе: просыпайся, Бобочка, доброе утречко, просыпайся, солнышко! Открывай глазки, золотце! А ты мне: хуй тебе! И не проснулся.

Черная голова с большим вниманием слушает тоже. Видеть подругу в роли нарколога-любителя интересно.

— А чего это ты так погрустнел, Бобик? Может, все-таки успел по бухлу соскучиться? Наверное, уже час не пьешь?

Белая голова замолкает. Что-то она повторяется. Выдохлась. Мучительно соображает, как получше перейти к доведению до намеченного сексуального помешательства. Опыта у нее маловато, но энергии — хоть отбавляй. Неплохо, кстати, было бы отбавить.

— Послушай меня, Боб. Мы вот тут подумали… — белая смотрит пристально на черную, требуя поддержки, — мы вот тут подумали, подумали и решили, что тебе нужно попробовать разгрузиться иначе. Ннну, в плане секса разгрузиться. Не смотри на меня так, Боб. Я помню твои речи о необычных сексуальных предпочтениях, Боб, но вот я прочитала в литературе, что можно попытаться сублимировать эту мужскую перверсию… Ну что вы уставились на меня оба?! Хочу сказать, что, может быть, Бобка, трахнемся все вместе? Втроем? Ты, я и вот она? Называется групповой секс. Все делают. Так, закрой рот. Ничего не говори. Стоп, стоп. Дурак какой-то, замолчи…

Человек, прекрасно читающий по-русски, может быть, с некоторым даже возбуждением ждет дальнейшего волшебного повествования о групповом сексе, но это довольно скучно, групповой секс, не будет повествования. Человек, прекрасно читающий по-русски, вполне может себе представить в каком-то специальном месте трех, к примеру, женщин и трех, к примеру, мужчин. Ну а далее — как обычно.