Денис Гуцко - Домик в Армагеддоне Страница 20

Повисла долгая, вязкая пауза. Фима переглянулся с Максимом. Максим смотрел мрачно. «Не стоит с ним ходить», – говорил этот взгляд.

– В сейфе наручники есть, можете мне нацепить, – сказал Антон. – Что же вы, а? С крыши не побоялись, а тут…

С Антоном по-всякому может выйти, он себе на уме. А только раз уж не придумали с самого начала, как себя с ним вести, – повальяжней нужно, с достоинством… иначе – будто и впрямь боимся его… нельзя, чтобы так казалось, никак нельзя.

– Идём, – Фима поднялся с дивана. – Если настаиваешь.

Столпились на крылечке, на расстоянии вытянутой руки от Антона. Внизу, слева и справа от поручней, встали по трое – на всякий случай, если вдруг решит перемахнуть и бежать.

Совсем недавно тут стоял Тихомиров, вколачивал в воздух зычный свой полковничий голос.

Усевшись на верхней ступеньке, Антон пригласил Фиму сесть рядом.

– Жучков я боюсь, – сказал он, вставляя сигарету в рот. – Могли запросто жучков установить – в рацию хотя бы. Здесь оно спокойней.

Предложил остальным закурить. Стяжники отказались.

– Что задумали-то? – уважительно, серьёзно спросил Антон.

Никто ему не ответил.

– Понимаю, – он затянулся, глядя в ночь сквозь стоящих над ним стяжников.

Совсем другой человек сидел перед ними. Тот, кого они привыкли уважать, кто учил верить в свои силы. Быстрым взглядом окинув стяжников, Фима понял, что отношение их к Антону только что переменилось. Если попрёт он сейчас на них – может, никто и не решится его ударить. «Ничего, – подумал Фима. – Меня не усыпишь, Антонушка. Да и Максим не из таких. Говори-говори, послушаем».

– Кинули вас жестоко, подло. Что тут скажешь… У меня скулы сводило, когда в тот день на вас смотрел. Открыли проект – закрыли проект. Н-да… без креста люди, а крестом прикрываются. Только я вот что вам скажу… Это вы правильно уловили, ни к чему они вам. Нам– ни к чему. Без них управимся.

Он многозначительно замолчал. Затянулся, дым выпустил столбиком вверх.

«Мои ведь совершенно слова», – насторожился Фима, не понимая, как ему реагировать на это.

– Без них.

– Ты что сказать-то хочешь? – бросил Чичибабин.

Антон вздохнул. Будто додумывая что-то, внимательно посмотрел себе под ноги. Подняв голову, сказал тихо:

– Идите к нам, мужики. Не пожалеете.

Всем своим существом Фима почувствовал, как вздрогнули невидимые ниточки, протянувшись от Антона к стяжникам. Совсем немного слов сказал и пояснять не спешил, прекрасно понимая, что смысл сказанного уловят без всяких его объяснений.

– У нас говорильни не будет. У нас дело будет. Правое дело, большое. Такое, которое всё в стране как надо выправит. Вы не цепляйтесь сейчас за обиду свою. И резких движений не делайте. Не тратьте себя понапрасну. А правда, она всегда правильных людей найдёт, соберёт вместе.

«Мои, точь-в-точь мои мысли», – окончательно растерялся Фима.

– К кому это – «к нам»? – спросил он ледяным тоном, стараясь скрыть своё волнение.

– А вы приходите, посмотрите, обмозгуйте. Неволить никого не будем. Но я уверен: прямая вам дорога… к нам.

– Да кто это – «мы»? – не сдержался Максим, стоявший до сих пор молча.

– Макс, дорогой, наше название ни о чём тебе не скажет. Вы о нас ничего не слышали и слышать не могли. Мы люди не шумные. Но серьёзные. И священник нас окормляет, всё как положено. А здесь… – он небрежно ткнул сигаретой себе за плечо. – Мы с самого начала знали, что ничего не будет. Наблюдали.

В темноте раздались шаги. Вернулись те, кто ходил в гараж. Один из них сказал:

– Нету «УАЗа».

Антон остался невозмутим – мол, говорил же. Не стал отвлекаться на мелочи. Смотрел в упор на Фиму, тяжело смотрел, держал взглядом, не давал и ему отвлечься.

– Прямо сейчас, если хотите, можете выдвигаться. Тут недалеко, в Солнечном. Я позвоню, вас встретят. Ну? Учтите, я больше рискую, открылся перед вами. И вам, Фима, нужно рискнуть сейчас – поверить мне. «УАЗа», как видите, нет. Я так понимаю, весь ваш план теперь коту под хвост. Ну же, мужики? Решайте.

Стяжники молчали.

Протиснувшись сквозь них, Фима спустился с крыльца, отошёл на несколько шагов и остановился. Тишина и хмельной дух сирени. Тёмное тело парка, перерубленное напополам центральной аллеей. Луна в пригоршне облаков. Боль и смятение. Снова чувствовал себя на краю – самыми носочками держится, ещё чуть-чуть, и нужно будет оттолкнуться.

Сел на корточки, нащупал жетон под футболкой. Полчаса назад он был счастлив.

Глава 7

Застыв с метлой в руках посреди двора, Степан Ильич смотрел в распахнутые настежь ворота.

Это утро было похоже на молодящуюся старушку: тени деревьев тянулись тонкими морщинками по припудренному обильной степной пылью асфальту, на скатах крыш крикливой косметикой горели малиново-розовые пятна рассвета. Утро, которого он ждал трепетно, на которое трудно настраивал свою томящуюся душу, настало – и оказалось совсем не таким, каким хотелось бы.

Осень. Лживая осень.

Надя позвала его из беседки:

– Папа, ты чего? Иди ко мне?

Он кивнул, но остался на месте.

Надя запахнула куртку, поёрзала на скамье, устраиваясь поудобней.

Сегодня в Солнечный должен вернуться Ефим.

Степан Ильич был один в доме. Ребята-стяжники, которые время от времени съезжались сюда, давно не наведывались. Антон, который был тут за хозяина и который – чего уж – чуть не силком принудил Фиму согласиться, чтобы Степан Ильич остался в Солнечном, не появлялся пару недель. Вчера уехали и Ефим с отцом Никифором, окормлявшим Православную Сотню.

Степан Ильич частенько оставался один. Прибирался по дому, поливал сад. Читал духовную литературу – а другой здесь не держали. Дожидался Фиму. А когда Фима приезжал… Что ж, когда Фима приезжал, не многое, в общем-то менялось – Степан Ильич дожидался, когда сын сможет с ним говорить. Просто говорить. Не отводя мучительно глаз. Не прячась за односложными ответами. Говорить… У него много было припасено для него слов.

Степан Ильич лёг вчера пораньше, встал на рассвете и вышел мести двор. Ему нравилось мести двор. Мерно работая метлой, слушая её однообразный шорох, поглядывая на клубы пыли, золотистыми хвостами и пузырями вспыхивающие в солнечном свете, Степан Ильич мог наслаждаться редкими минутами покоя – хрупкого перемирия с самим собой. Но только он собрался чиркнуть метлой по плитке, в ворота вошла Надя.

– Хорошо, что не спишь, я сомневалась, правильный ли адрес. Привет, пап. Ну не пугайся ты так, ну. Просто навестить тебя приехала.

Он и вправду вдруг как-то весь скукожился, ссутулился.

Коротко обнялись, он буркнул:

– Почему не позвонила-то?

Чтобы хоть как-то собраться с мыслями, услал её в беседку.

– Иди вон, посиди… мне тут подмести нужно. Надя – наверное, поняв его состояние – молча ушла в беседку.

«Ничем не успел обидеть?» – подумал он и принялся мести.

Не поздоровался даже. Совсем растерялся.

Впервые за этот год волосы её не пятнистые и не огненно-рыжие, а природного соломенного цвета.

Включился рекламный экран, распахнув над Солнечным окно в суматошный балаган скидок и бесплатных кредитов.

Во двор осыпались чешуйки рассвета – горели здесь и там цветные блики: на пластиковых воротах гаража, на изгибе крана и ободках оцинкованных вёдер, на колуне с длинной красной ручкой, клюнувшем в плоское темя берёзовое полено.

– Пап, да брось ты уже эту метлу! Чисто и так.

Степан Ильич пожал плечами, бросил метлу и прошёл к беседке через пятачок молодого низкорослого сада, ещё и не прижившегося толком.

– Садись, чего ты, – Надя переложила свою спортивную сумку на другой конец скамьи.

Устроился рядом.

Сидели, глядя прямо перед собой.

– Ты ещё больше похудел. Кожа да кости.

– Старею. Кто-то в старости пухнет, кто-то… наоборот.

– Боялась не застать. Первым автобусом приехала. А где… все?

– Разъехались. Сегодня вернутся.

– А Ефим?

– И Фима… сегодня приедет.

– Ну как тут, – она понизила голос, – в секте?

Степан Ильич строго цыкнул.

– Чтоб больше так не говорила. Фима… «Нет, не нужно с ней про Фиму», – решил Степан Ильич.

– Чего не позвонила?

– Пап, у тебя же мобильного больше нет. Ты почему мобильным не пользуешься?

– Я имею в виду – сюда, на городской. У мамы ведь есть, я давал. Два, триста двадцать пять…

– А мобильный?

– Да ну его, отвлекает.

– Пап, мама недавно звонила тебе сюда.

Ей ответили, что телефон сейчас нельзя занимать, и трубку повесили.

Степан Ильич как-то странно, вязко кивнул.

– У них в тот день сбор был. Значит, звонка важного ждали. Как дела у вас? – спросил он как можно более непринуждённо.

– Замечательно!

Дурацкий вопрос, да. Степан Ильич поморщился от досады на самого себя.

– Как учёба?

– Да так же – замечательно.

– А твой…

– Дневник?

– Ну да. Как там твои планы насчёт выпуска книги?