Уильям Бойд - Броненосец Страница 20

Он с облегчением выбрался из бара, но Торквил снова нагнал его у выхода.

— Ах да, чуть не забыл, — сказал он. — Что ты делаешь в следующие выходные? Приезжай к нам пообедать в субботу, а останешься на ночь. И привози с собой клюшки для гольфа.

— Я не играю в гольф. И вообще, я…

— Я попрошу Биннз черкнуть тебе пару строк со всякими подробностями. Это недалеко, в Хертфорд-шире. — Торквил приятельски похлопал Лоримера по плечу и стал пробираться обратно к стойке бара. Там, выпутываясь из своего замшевого пальто, его уже ждала Ирина. В голубоватом освещении «Эль-Омбре-Гуапо» Лоример разглядел ее бледные руки и бледные плечи, белые как соль.

Глава шестая

В ту ночь Лоример спал плохо — даже по собственным заниженным меркам. Алан заверил его, что в институте никого, кроме него, нет, а обычно такие заверения помогали. Следуя Алановым наставлениям, Лоример долго пытался сосредоточиться на сложной и богатой событиями жизни Жерара де Нерваля, однако мозг упрямо отказывался повиноваться, и мысли лихорадочно перескакивали с образа Флавии Малинверно на предстоящие переговоры с «Гейл-Арлекином». Он вновь усилием воли обращался мыслями к несчастному, измученному Жерару и его безнадежной любви к актрисе Дженни Колон. Однажды, морозной зимней ночью — 25 января 1855 года — де Нерваль повесился. О фактах подобного рода в биографиях читаешь довольно хладнокровно — если сам никогда собственными глазами не видел висельника. Мистер Дьюпри, Жерар де Нерваль. Рю де ла Вьей Лантерн — там он повесился, наверное, на какой-то решетке… Дженни Колон порвала с Нервалем и вышла за флейтиста. Ирина — тоже флейтистка… Совпадения это или знамения? Тонкие параллели… Существует фотография Нерваля (работы Надара[12]), снятая незадолго до его смерти: никогда не видел более изможденного, опустошенного лица… Visage burine[13] — сказали бы французы, — на нем высечена история горя и моральных страданий длиной в целую жизнь… Должно быть, где-то здесь Лоример все-таки уснул, потому что ему привиделся сон — сон про Флавию и Ринтаула. Оказывается, это Ринтаул, взъерошенный и угрюмый, ждал ее в своем шикарном доме с мощеным двором, Ринтаул мчался в объятия Флавии…

Лоример пробудился и старательно описал увиденное в дневнике сновидений, лежавшем у него в изголовье. Потом он опять ненадолго забылся и задремал, но его ум то и дело вновь возвращался к прагматичным деталям работы — например, нужно ли потратить побольше времени на прощупывание «Гейл-Арлекина» или можно смело вступать в игру и импровизировать. Примерно в 4.30 Лоример заварил себе крепкого чаю — два пакетика на чашку, подержал три минуты, — а потом непонятно как проспал целый час без сновидений.

— Только одно сновидение, — сказал наутро Алан, не скрывая разочарования.

— У меня сейчас в голове столько всего вертится, — запротестовал Лоример. — Скажи еще спасибо, что я вообще уснул, что хоть что-то вышло. Боже мой.

— Этот малый, — Алан заглянул в дневник снов, — Ринтаул, — ты его недолюбливаешь?

— Пожалуй, это он меня недолюбливает. Угрожал разделаться со мной.

— Любопытно. А разве ты не мог убрать его из сна, устранить эту фигуру возмездия?

— Это же не было прозрачное сновидение, Алан.

— А что за девушка? Ты с ней знаком?

— Я видел ее в такси. Она снималась в рекламе для телевидения. Я разузнал ее имя.

— А ты не мог сексуально вторгнуться в этот сон?

— Я же говорю тебе, Алан, это не было прозрачное сновидение! Вот уж чего я хотел бы меньше всего — это увидеть Кеннета Ринтаула в объятиях этой девушки, Флавии Малинверно.

— Вот черт! Черт всех подери! Какие многообещающие элементы, Лоример! В следующий раз сосредоточься на них.

— Я изо всех сил пытался думать о Нервале, как ты велел.

— В следующий раз можешь оставить своего Нерваля на скамейке в метро. Я хочу, чтобы в следующий раз ты фантазировал об этой девушке. Пусть это будут безудержные сексуальные фантазии, сколь угодно извращенные. Ты сегодня ночью сможешь прийти?

Лоример ответил, что нет. Он уже начинал сомневаться в этой Алановой программе прозрачных сновидений. Поначалу-то все выглядело весьма заманчиво, но теперь казалось, что никакой пользы нет и не будет. У чутко спящих, уверял Алан, бывает на 50 % больше прозрачных сновидений, чем у обычных людей, а еще он утверждал, что в механизме прозрачных сновидений — то есть в том способе, которым сновидец контролирует их и на них влияет, — как раз и скрыта разгадка нарушений его сна. Но в этом месте его теория становилась несколько туманной, звенья в цепи причинности размыкались, и Лоример переставал понимать, о чем Алан толкует, — уж слишком непонятным был его жаргон. А что раздражало больше всего — после шести недель участия в программе института Лоримеру стало совершенно ясно, что доктора Алана Кенбарри куда больше интересовала сновидческая часть исследований, а отнюдь не целительный результат.

— Тебе же на самом деле наплевать — сплю я когда-нибудь нормально или нет? — обвинял его Лоример.

— Глупости, — энергично возражал Алан. — Если в конце концов ты не будешь спать нормально, то моя работа бессмысленна: в этом-то вся соль.

Это оптимистичное заверение приободрило Лоримера, и, проходя вместе с Аланом через институтское здание, он даже воспрял духом. В коридорах мыли и начищали полы, и воздух сотрясался от жалобного гула включенных машин. Доносился и свежий запах общепита из какой-то столовой или буфета; возле вращающихся дверей уже безмолвно собрались первые заспанные длинноволосые студенты, потягивавшие сладкую колу из своих двухлитровых бутылок и терпеливо крутившие в пальцах тонкие сигареты.

— Откуда же у тебя такая уверенность, Алан, что все это сработает? — спросил Лоример: к нему снова вернулся скептицизм. — Я-то в этом не уверен, совсем не уверен.

— Я вижу знаки, — загадочно ответил тот. — Ты мой лучший пациент из чутко спящих, Лоример. Семь добротных прозрачных сновидений за пять недель.

— За шесть.

— Уже шесть недель прошло? Не расстраивай меня, сынок. Не бросай меня на полном ходу.

— Да, но я…

— Как только я выясню спусковые механизмы твоих прозрачных сновидений, ты будешь хохотать. Врачу, исцелися сам, — вроде того. — Алан улыбнулся. — Возвращайся поскорее, мы на пороге великих открытий, дитя мое. Прислушайся к моим словам.

Было какое-то неестественно хмурое утро — казалось, тяжелые облака уселись прямо над крышами ближайших домов, всего футах в пятидесяти, и никуда не собирались двигаться. Облака эти не сулили ни снега, ни дождя, но дневной свет — необычайно тусклый для этого часа, будто вымученный и блеклый — окутывал все вокруг своей серостью. Может, я страдаю от «бессолницы», или как там это называется — синдром сезонной нехватки солнечного света, подумал Лоример, забираясь в машину. Может, стоит посидеть часок перед мощной кварцевой лампой — так вроде бы поступают скандинавы, чтобы сбросить оцепенение зимней спячки, и поток ультрафиолета разгоняет всю их зимнюю мерехлюндию?.. Хорошо еще, что дождь не идет.

Возвращаясь к себе в Пимлико — вверх по Черч-стрит и Крик-роуд, затем через реку по мосту Тауэр-Бридж, далее по Лоуэр-Темз-стрит, через Парламент-сквер до Воксхолл-Бридж-роуд, — Лоример снова задумался о том, насколько заслуживает доверия и имеет смысл Аланова программа. Правда, все было солидно, если не сказать внушительно, обставлено: лаборатория сна и контрольные машины были оплачены неким исследовательским фондом при Министерстве образования; у Алана имелись два ассистента-аспиранта, которые собирали и обрабатывали данные; вдобавок у него был подписан договор с университетским издательством на написание книги — Timor Mortis[14]: Феномен Прозрачных Сновидений (рабочее название). Шепотом ходили даже слухи о документальном телефильме. И все же Лоримеру никак не удавалось избавиться от досадного ощущения: для Алана он всего лишь любопытный экземпляр, наглядная иллюстрация симптомов. Он чувствовал себя порой крысой в лабиринте психиатра, или слюноточивой собакой Павлова, или шимпанзе, которого обрызгивают духами или лосьонами после бритья. В глубине-то души Алану совершенно наплевать на его тревожные ночи; для него-то, если вдуматься, наоборот — чем хуже, тем лучше.

У парадной двери дома на Люпус-Крезнт с леди Хейг оживленно беседовал какой-то худой чернокожий человек, в толстых, как канаты, дредлоках до самого пояса. Его представили как Найджела — а, тот растаман из дома № 20, догадался Лоример, который приносил мульчу. Леди Хейг объяснила, что подумывает о травяном бордюрчике, а Найджел знает, где раздобыть отличный компост. Оказалось, что Найджел работает в садово-парковом департаменте Вестминстерского совета и ухаживает за немногочисленными скверами, еще сохранившимися в Пимлико (Экклстон, Уорик, Сент-Джорджес, Винсент), заботится об окрестных клумбах и придорожных насаждениях. Он довольно мил и дружелюбен, подумал Лоример, поднимаясь по лестнице в квартиру, и сказал себе, что надо бы наконец оставить привычку подозрительно относиться ко всем, кто работает в городских парковых департаментах. Ведь это несправедливо: одно гнилое яблоко еще не портит бочку. В конце концов, не все же муниципальные садовники такие, как Синбад Финглтон.