Анри Труайя - Палитра сатаны: рассказы Страница 20

Однако же после столь чувствительной встряски он признал, что в сорок пять устал от власти и ему не терпится перевалить эту ношу на сыновние плечи. Предвидя, что путь его в дольнем мире близок к завершению, он ощутил неодолимую потребность заглянуть за непрозрачную завесу смерти, направлять же его шаги по темным лабиринтам таинственного государь доверил Арчимбольдо. Наряду со своими обязанностями придворного портретиста и изобретателя помпезных церемоний тот мало-помалу был привлечен к розыску всяческих курьезов для монаршьей кунсткамеры и кабинета художеств, а также его принудили рыться в запутанных писаниях древних, дабы почерпывать там сведения, способные пролить свет на то, что ждет смертного, когда он испустит последний вздох. Нет сомнения, что государь уже тогда более доверял оккультным наукам, нежели Библии, а иррациональному скорее, чем разуму, так что Арчимбольдо стал влиятельнее всех его министров. Делая вид, будто все еще занимается делами правления, монарх дождался, когда Рудольф достиг полагающихся двадцати трех лет, чтобы по всем правилам передать ему трон. Таким образом, еще при жизни Максимилиана Арчимбольдо и Витторио смогли стать свидетелями коронации Рудольфа II, сперва как богемского короля в Праге, затем как германского императора в Регенсбурге. Принадлежа к тому же поколению, что и новый суверен, Витторио чувствовал, что он гораздо ближе к Нему, нежели когда бы то ни было мог приблизиться к его отцу. Впрочем, и Арчимбольдо всячески побуждал воспитанника входить с новым властителем в отношения тайной, как бы сообщнической приязни. И всех троих объединяла неукоснительная внешняя почтительность по отношению к прежнему монарху, чья жизнь стремительно шла на убыль. Окруженный их усердной заботой, Максимилиан II мирно угас 25 июня 1576 года, а 25 октября того же года Рудольф II унаследовал все его титулы и оставшиеся права, коих родитель не передал ему самолично. Те же колокола, что отзвонили по кончине Максимилиана II, весело возвестили помазание Рудольфа II Габсбурга вкупе с возведением его в императоры Священной Римской империи германской нации.

Ни Арчимбольдо, ни Витторио нисколько не пострадали от смены правителя. Напротив, важность их положения среди придворных бросалась в глаза, как никогда прежде. Вскоре после кончины отца на Рудольфа напала лихорадка эзотерических исканий. Пойдя по следам Максимилиана, он пригласил Арчимбольдо, дабы тот познакомил его с астрологическими практиками и начатками «черного знания», которые позволили бы одновременно и разгадывать тайнопись будущего, и получать золото. Так же свободно владея оккультными познаниями, как и рецептами диковинной живописи, Арчимбольдо принялся водить его во дворцовые подвалы, где ранее имел обыкновение уединяться с покойным государем, чтобы заглянуть в астрологические таблицы или проделать кое-какие опыты с трансмутацией металлов. Витторио же непременно их сопровождал и помогал учителю в его колдовских упражнениях. По правде говоря, он хранил боязливую недоверчивость ко всему этому, хотя и безропотно участвовал в попытках своего наставника вопрошать звездные силы о будущем или использовать их влияние на каббалистические действия в настоящем. Подобные занятия оказались для него настолько в новинку, что он невольно спрашивал себя, неужто Арчимбольдо действительно так твердо уповает на свою мощь, когда шепчет, вперяясь взглядом в потолок: «Люцифер Трисмегист, пусть эти капли слюны станут для тебя залогом моего подчинения твоей воле и выражением моей благодарности за грядущие успехи, коими я буду обязан тебе и никому иному». Произнеся эту формулу, Арчимбольдо принимался искать некую таинственную субстанцию, экстрагируемую из почвы, взятой под виселицей во вторую ночь после повешения, и из травы, собранной в апреле минувшего года, когда солнце, удалясь из-под влияния созвездия Овна, переместилось под знак Тельца. Но сколько ни кипели в перегонных кубах хитроумно составленные смеси, пары, доставляемые по змеевику в кювету, где их подвергали конденсации, не оставляли после себя ничего, кроме бесцветной грязи, не обладающей и самомалейшими магическими свойствами. Опыты возобновлялись, неизменные неудачи не только не расхолаживали Рудольфа, но, напротив, побуждали его тем упорнее искать идеального решения, каковое одновременно наполнило бы его кошелек и душу. Как только он короновался, его главной заботой сделалась настоятельная необходимость перебраться из Праги в Вену, правителем коей он оказался, став германским императором Священной Римской империи. Но молодой монарх и в мыслях не имел двинуться туда без своего драгоценного Арчимбольдо, а тот, естественно, настаивал, чтобы его ученика и питомца включили в королевскую свиту. Вовлеченный помимо своей воли в великую династическую пертурбацию, Витторио покорился внезапной перемене жизни, надеясь, что Австрия, по крайней мере, предоставит ему случай вновь оживить свое художественное вдохновение и углубить познания относительно придворных нравов.

В день отъезда, сидя в карете, которая уносила их с наставником по направлению к городу, знаменитому своими мыслителями, научными и религиозными школами, а также яростной борьбой за влияние на умы между католиками и лютеранами, Витторио осмелился спросить:

— А если вдуматься, что, собственно, мы собираемся там искать?

— То, что желает снискать сам Рудольф.

— То есть?..

— Некую добавочную толику легитимности.

— Разве уже сейчас он ею не обладает?

— Ну, не совсем! Отправляясь в Вену, он обеспечивает себе несокрушимое почтение собственных подданных и в какой-то мере — самого Бога.

— Вы верите в Бога?

— Время от времени. Когда это устраивает меня и устраивает Его. Я научу тебя, каким образом прибегать к Нему в определенных обстоятельствах и когда следует вовсе обходиться без Него.

— Но ведь все это не имеет ничего общего с живописью.

— Ты так считаешь? Но в этом — вся жизнь, мой дорогой! А живопись без жизни не имеет права на существование. Если научишься это понимать, всегда сможешь извлечь пользу из такого знания. А иначе умножишь собой число неудачников от искусства, которых и так пруд пруди. Так что ты предпочтешь? Купаться в золоте и радоваться сыплющимся на тебя знакам почтения при жизни или прозябать в безвестности и вечно тянуть кота за хвост, до конца дней твоих ни на что не имея сил и уповая в будущем на посмертную славу, даже дыма которой тебе не унюхать?

— Еще не знаю, — пролепетал Витторио. — Я полон сомнений…

— Ну так доверься мне: будешь меня слушаться — никогда не собьешься с верного пути.

На мгновение Витторио призадумался, что это было — обещание, брошенное на ветер, или скрытая угроза. Но привычка всегда соглашаться с Арчимбольдо опять взяла верх. Он услышал собственный шепот:

— Да-да, конечно… Благодарю вас…

И, отвернувшись к окошку кареты, сделал вид, что заинтересовался пейзажем, как всегда прыгающим перед глазами, а теперь еще и дождливым, но таким уместным, когда надо избегнуть — ну на один хотя бы миг — цинического взгляда своего ментора.

Каких-нибудь нескольких дней для Витторио оказалось достаточно, чтобы убедиться: самый воздух Вены не позволяет свободно вздохнуть человеку, наделенному прямотой и вкусом, и роскошные апартаменты, предоставленные императорской свите, от этого не спасают. Вот и Арчимбольдо город внушил такое отвращение, что он более не писал с тех пор, как вступил на его почву. Да и в алхимических штудиях он ограничивался возней с экстрактом из мандрагоры, надеясь распознать чудесные свойства этого растения с раздвоенным корнем. Что до Рудольфа, по уши увязшего в спорах с четырьмя своими братьями по поводу доли отцовского наследства, причитающегося их матери Марии, каковая в свою очередь заклинала его поскорее жениться, чтобы обеспечить трону наследника, то юный монарх, казалось, угодил вместе со всей родней в ловчую яму и вотще искал, как бы выбраться оттуда, никого не поранив. Хотя вдовствующая императрица, испанка до мозга костей, кичившаяся тем, что она дочь Карла V, находила некоторое оправдание сыну в особом стечении обстоятельств, но она не могла, конечно, допустить, чтобы ее отпрыск упорствовал в своем желании отсрочить брак, когда столько почтенных и полезных во всех отношениях партий были ему буквально поданы на блюде. Она подозревала, что он впал в кабальную зависимость от алхимиков и особенно от этого Арчимбольдо, про которого трудно было понять, действительно ли он художник или же попросту колдун, а то и вовсе проходимец. Она без стеснения наседала на Рудольфа с этими инвективами, да так напористо, что тот, обессилев, в конце концов слег. Тотчас сбежались врачи и прописали ему уйму всяческих лекарств. Но император, не доверяя традиционной фармакопее, соизволял глотать только микстуры, приготовленные Арчимбольдо и его юным подручным Витторио. Он до того ослабел, что более не мог подняться с постели, так что при надобности несколько сильных мужчин просто переносили его с кровати на стул с отверстием посредине. В свои двадцать семь он донельзя отощал и проводил дни лежа, не в силах сосредоточиться, с блуждающим взглядом и задыхаясь, словно старик. Понимая, в каком разладе его физические силы, Рудольф тем не менее отвергал помощь духовную, не питая доверия ни к воинствующему католицизму матушки, ни к осторожному лютеранству покойного родителя, видя спасение только в тайновидении разношерстных астрологов и магов, среди коих наиглавнейшим оставался, разумеется, Арчимбольдо, официально все еще числившийся главным придворным живописцем его величества. К счастью, благодаря медикаментам одних и заклинаниям других состояние монаршего здоровья начало было поправляться. Но то оказалась лишь краткая передышка. В 1580-м наступило ухудшение, каковое Арчимбольдо приписал прохождению по небу пагубной для государя кометы. Тут уже и другие сыновья Максимилиана II, собравшись у изголовья умирающего, стали яростно оспаривать право каждого на самые тучные куски братнина наследства. Что до вдовствующей императрицы, она после безнадежно долгих молебствий о выздоровлении сына решила удалиться в монастырь к клариссам. И благо ей было так поступить: не успела она перебраться под сень обители святой Клары, как Рудольф, избавленный от ее присутствия, приободрился духом, да настолько, что стал крепнуть и возвращаться к жизни. Но только не в Вене! Его родиной оставалась благословенная Прага, город всех загадок и суеверий, где любое лицо поддавалось преображению в собрание овощей, фруктов или зверей, а в каждом ящике стола имелось двойное дно. Арчимбольдо кипел энтузиазмом в чаянии скорейших перемен. Витторио тоже нажимал на все тайные и явные рычаги, а венцы так мало ценили своего болезненного и предрасположенного к пустым мечтаниям государя, что и пальцем не пошевелили, дабы удержать его в своей столице.