Марианна Гончарова - Землетрясение в отдельно взятом дворе (сборник) Страница 20

Приходим на луг, отстегиваем Мура от Кузьмича, и песик начинает носиться. Трава, как водится, ему пузичко щекочет, радостно и беззаботно Мур носится кругами, вспрыгивает всеми четырьмя, раззявив пасть, время от времени подбегая к нам проверить, радостно ли нам тоже и видим ли мы, как ему тут клево, в этом мире, присаживается, заглядывает ликующе нам в лица, ждет подтверждения. Мы улыбаемся, киваем: мол, да, Мур, жизнь прекрасна, иди, скачи дальше. А тут Кузьмичу звонят и зовут в бильярд. Праздник же — все празднуют. Ну, кто не знает, девочки, бильярд — это святое. Зовут, надо идти. (Святого у мужчин, между прочим, есть чуток — бильярд, рыбалка, баня, такое все…) Оставляет нас Кузьмич на лугу, а сам — туда, где море огней.

Мур измотался, устал страшно. Он же еще маленький.

Собираем манатки — мячик, миску для воды, бутылку неполную с водой, — еле телипаемся домой. Он усаживается отдыхать у каждого столба — то жука рассматривает, энтомолог юный, то цветок обнюхивает. А тут еще люди гребут навстречу — интересно же, запахи разные, праздник, ну. Причем интерес двусторонний. И надо отбиваться — все тянут руки погладить мягкую спинку и сделать замечание, что вся собака — красавец, но в конце собаки — пыльно, обтрусить бы. А Мур садится и садится, устал от впечатлений, столько всего интересного. А вскоре совсем прилег, соснуть часок в траве. Ну, я подхватываю его на руки — так быстрей, он не возражает, умаялся.

А тут парк перекрыли, сержант всех заворачивает — Большой Брат должен как раз сейчас пройти по мосту, со свитой, депутатским значком на лацкане пиджака, жуликоватым — знакомым по фотографиям — таблом, в мерцающих каменьями часах, с барсеткой «Прадо» и другими первичными половыми признаками. А сержант — мальчик знакомый — у папы моего тренировался, у нас по вечерам чай пил с сыром после тренировок. Я, помахивая собакой дружелюбно, ему: мол, Гриша, пропусти, а то я в джинсах драных не по-праздничному и вся заслюнявленная, потому что язык Мура у меня на плече уже валяется, хотя щенячий интерес к жизни не ослабевает — этим мы все отличаемся, наша семейка, да. Мы можем уже без сознания на каталке, но интересное не пропустим ни за что, глаз приоткроем, рассмотрим, запомним, запишем.

Гриша добрый мне — ну бегите, только быстро, а то мне попадет. Быстро мы умеем бегать, мой папа — тренер был, говорила я? Но это если налегке, а если волочь на себе уставшую толстенькую собаку, хоть и трехмесячную, но коренастую, сбитую и расслабленную, тут я мировых рекордов по бегу на короткие дистанции не побью.

Ну правильно вы догадались, если догадались. Мы вышли один на один, прямо на середине моста, как в кино. Я с собакой наперевес и он со свитой. Мур, молодец, чуткий, драматургию почувствовал сразу, увидел, что на нас неторопливо и церемонно шествует колонна с предводителем уездного дворянства. Все такие чопорные, стерильные. А он, главный — ну чисто аум сенрике, что с японского языка переводится как чистая истина.

Мур, собственно, как и я, такого не любит. Ну, не любит он пафоса и вот этого вот, как будто люди — небожители, нектар хлебают, пыльцой столуются и не писают совсем никогда.

Вот когда я услышала Амуров потенциал — каКККой у него мощный бААс! Шаляпин впал бы в депрессию от зависти и удавился! Повиснув у меня на руках, мой щен виртуозно откостерил его величие по всем статьям и со всех сторон. Мощно, уверенно, презрительно. Красавчик.

Кстати, как смешно кидаются в сторону, скачут от страха и неожиданности эти пацаны — умора. Нервы ни к черту — чуть с моста не сиганули с испугу.

Да, так я вот что — в последних строках этого поста обращаюсь к тебе, Гриша, если ты меня читаешь, а ты меня точно читаешь, я знаю, особенно после того, как я про тебя написала, что ты книжки покупаешь, да, я хочу перед тобой извиниться. Ты мне только скажи: если тебе настучали в бубен, я могу написать объяснительную твоему начальству, что это я виновата. Или лучше давай я приду к вам в отделение, объясниться по-человечески. Я с Муром приду. И даже попу его пыльную отряхну, чтоб было нарядно.

Гриша, прости нас…

Кошка Скрябин

Сегодня мы с мамой покупали в ветеринарной аптеке капли для маминого кота и для моей кошки. Для кота и кошки в одном лице — довольно бесстыжем, усатом, наглом и очень привлекательном лице в полоску. То есть морде. В полоску…

Девять месяцев назад я подарила родителям котенка лесной дикой кошки. Продавец, принимая круглую сумму, перевернул котяшку пузиком вверх и, одобрительно кивая головой, с уважением сказал:

— Ко-о-от! Коти-ище! Ого! Будете еще гордиться! Кошки в очереди друг друга затопчут.

Котенок-красавец, в леопардовых пятнах, с тигриными полосками на морде, голове и хвосте, с намечающимися кисточками на ушках, с пушистым мягким пузом и корявыми тонкими лапами, был беспомощный, нежный и застенчивый. Но моя мама свое дело знала четко: в считанные дни она своей добротой, лаской и любовью его полностью растлила. Кот быстро осознал, как ему круто повезло, какое привалило ему счастье в виде этой приятной интеллигентной дамы, его хозяйки, и доброго седого дедушки, его хозяина, и стал лазить на стол, воровать все, что плохо лежит, освоил все плоскости от пола до потолка (за что тут же получил прозвище Кот вертикального взлета), научился открывать холодильник, прятаться в шкафах и верещать оттуда, забираться в немыслимые углы под ванной, под мойкой в кухне, ночью играть и не давать спать хозяевам и лакать оливковое масло прямо со сковороды. Потом совершенно разошелся и раскомандовался: орал, требовал, бушевал, кусался исподтишка и очень больно. Правда, был аккуратен, что касается гигиены, терпеливо сносил мытье под душем и умилительно и бесконтрольно сладко спал на спине морской звездой.

Неделю назад я пришла к ним в гости, и мама поставила вопрос, загнавший меня в тупик:

— А слушай, где у Скрябочки это… ну эти… ну такое, ну круглое, две… два…

— Чего две у Скрябина, мама? Два?!

— Ну то, чем гордиться. Ну Фаберже! — выдохнула мама и смутилась.

— А-а-а… — догадалась я, — ну там… где-то… Ну так продавец же сказал — ого!

— Ну что ты! Какое «ого»? У других котов я видела тако-о-ое, таки-и-ие… эти… две… два… (Надо знать мою интеллигентную маму, этот разговор ей очень трудно дался.) А у нашего Скрябина как-то… ну… как-то… Ну нету никакого «ого»! Какая там гордость? Стыд один…

Я поймала кота и заглянула. С тех пор как мы заглядывали туда с продавцом этого кота, который уверял, что эти… ну… два… две… они — налицо, верней, под хвостом, и — ого! С тех пор эти… ну… две… два… Они… растворились. Кот Скрябин, Скрябчук, Скряба, а по паспорту Скрябин Тигрисс Второй оказался кошкой.

— Мама, Скрябин — кошка.

— Не-ет!..

— Да.

— Кошка?! — побледнела мама. — Мой Скрябин — кошка? Он — она?!

Я помню, мама предупреждала, мама просила, что только не кошку, нет, кошку — нет и нет! Ни за что. Все что угодно, но не кошку. Только не кошку! Только чтоб был кот. Кот! Ка О Тэ!

— У-у-у-ужас… — прошептала мама. — Я этого не выдержу… Я же любила в нем кота…

Раз… Два… Пятнадцать… Тридцать… Я капала маме корвалол.

Так по моей милости в маленькой уютной квартире вместо любимого, единственного в мире кота вдруг появилась ненавистная кошка. Подлая коварная кошка, кусачая, вороватая. Кошка, которая игнорировала дорогущие когтеточки, испортила обои и погрызла подлокотники кресел. Кошка, которая в перспективе должна была принести гроздь котят, за которыми надо будет ухаживать и пристраивать их в хорошие руки.

— Н-не-е-ет! — Мама заломила руки и разрыдалась. — Я любила в Скрябине котика, я прощала Скрябину все. Все то, что можно простить только котику, а кошке — никогда. Я не хочу кошку, верните мне моего котика… Верните мне Скрябина! Я не буду любить эту незнакомую кошку, я не могу ее любить, хоть она и композитор!!!

А несчастный композитор, кстати, еще за два дня до выяснения, видимо, что-то почувствовал и, предвидя развязку, понуро возлег кучкой у входной двери, словно чего-то ждал. От этого мама плакала еще горше:

— Он знает! Он знает, что я его не хочу… Ее… Ее-о-о-о-о-о!!! О-о-о-о!!! Ы-ы-ы-ы-ы-ы!!!

Я чувствовала себя виноватой. И решила забрать Скрябина к нам — у нас большой дом, у нас полно животных, еще один — будет незаметно.

Словом, я забрала все котовье приданое, его вещички, любимую игрушку — удочку с крабом, с которой Скряба не расставался (лась). Его (ее) горшок, его (ее) кормушечку и поилочку, его (ее) щетки и шампунь и перевезла его (ее) к нам.

В первый день он(а) сидел(а) под кроватью в спальне, страдал(а), не ел(а), не играл(а), не ходил(а), не вынюхивал(а). Мама в свою очередь ужасно страдала у себя дома. Вечером Скрябин вылезла из-под кровати, поела, умылась, повозилась с горшком, спустилась вниз, нашла в куче своего приданого в прихожей любимого краба и поволокла наверх вместе с удочкой. Потом улеглась в кресле на предусмотрительно расстеленной для нее белой подстилке и замурлыкала. Смирилась.