Алексей Леснянский - Ломка Страница 20

Санька зачерпнул в ковшик воды, произвёл обманное движение в сторону брата (как будто хотел его окатить) и в следующую секунду ошпарил отверстие в железном баке. Вода, испаряясь с камней, свистящим паром вырвалась наружу и затуманила баню.

— Жара как в аду, — заметил Санька. — Ты жив?

Когда облако рассеялось, Андрей лежал на полу:

— Да жив вроде. Говорил же, что не надо поддавать.

— И что ты за растение такое? — обиделся Санька, а потом весело скомандовал: "Махом на полку! Продолжим экзекуцию! Я тебя по всем правилам пропарю, как меня сослуживец научил. Не бойсь — ничего с тобой не случится"!

— Скажешь тоже.

— Давай, давай! Полезай и не заставляй меня нервничать!

Орудуя вениками, Санька без спешки нагнал температуру на брата, не прикасаясь к телу. Затем шаловливыми движениями пробежался по спине, разогревая её… Последовали хлёсткие удары.

— А-а-а, щас коньки отброшу, — взвыл Андрей.

— Не ссы, братан! Вылетаем на улицу!

В ограде на недействующем колодце стояли вёдра со студёной водой. С шумным смехом братья с головы до пят окатили друг друга.

— А-а-а-а! Эх, жизнь, жизнь, жизнь. Хороша наша жизнь, да между по фигу и зашибись, — пританцовывая, пел Санька.

— Вот это да! Тело дышит, каждую клеточку чую! Мурашки по коже бегут! — кричал Андрей.

Под навесом возле времянки в холодке пили пиво в прикуску с сушёными окуньками.

— Хорошо идёт? — спросил Санька.

— Да вроде ничего. АЯНовское всегда славилось своими свойствами… Что там говорить — научились делать. Не солёное, не кислое, не сладкое. В общем, то, что надо. Жажду убивает, специфический вкус, — прихлёбывая, сказал Андрей.

— Да, минусинское уже не то. "Преображенское" тоже слабовато, если говорить о разливном… Истинные ценители пива как мы с тобой пьют АЯНовское.

— C АЯНа технолог ушёл. Так получилось "преображенское". Вкупаешься? — сказал Андрей.

— Чё, правда?

— Да, так и есть. Но и у "абаканского" тоже недостаток имеется. Существенный, кстати.

— Ну и? — спросил Санька.

— Срок годности у нашего маленький. До Красноярска, максимум до Новосибирска пиво доходит. Там на прилавках — в лёд разлетается. От красноярского знакомого слышал. Не разливное, а бутылочное, конечно.

— Наше и здесь долго в магазинах не держится. Особенно, когда лето, жара.

— Наверное, нет стратегического интереса. Мощности завода на всю катушку задействованы. Сейчас точно. Кстати, привкус не чувствуешь? Летом с водой разбавляют, — сказал Андрей.

Санька отпил немного, побулькал во рту и, хотя толком ничего не заметил, с видом знатока ответил:

— Да, факт бодяжат.

Вспомнив, как кто-то говорил ему, что к "абаканскому" примешивают демидрол, добавил:

— Ещё и демидрол, собаки, растворили. Не чувствуешь разве, как в сон клонит?

— Да вроде нет, — ответил Андрей.

— Ничего ты в пиве, оказывается, ещё не смыслишь… Рецепторы у тебя на языке притупились, — с напыщенным видом вынес вердикт Санька.

Потягивая пиво, помолчали.

— Саня, я тебе кое-что хотел сказать. Очень важное, — обратился к брату Андрей.

— Валяй.

— Только не перебивай… Я агроно…

— Твою мать! Ну дурак дураком, — сразу же перебил Санька. — Какой ещё к чёрту агроном? Все из деревни в город рвутся, а он в агрономы решил податься. Зачем тебе это надо?.. Ну, допустим, я не против того, чтобы жить в деревне. Чистый воздух, рядом речка, лес. Но чтобы вкалывать здесь, надо быть полным идиотом.

— Я так и знал, что дураком обзовёшь… Экономический факультет закончу и подам документы в аграрный университет. Вопрос решенный… Хочу землю и всё, что с ней связано, досконально изучить. Да так изучить, чтобы выйти в поле, зачерпнуть пригоршню земли и сказать, сколько в ней минеральных веществ, солей и так далее.

— Как это? — спросил Санька, невольно поддавшись обаянию, исходившему от голоса брата.

— Да очень просто. По цвету, запаху, сыпучести, влажности. Определив вид и состояние почвы, назвать культуру, которую здесь можно сеять. Потом закупить удобрения, подходящие именно для этой культуры. Далее сроки вноса удобрений в почву. Запросить сводку погоды на летние месяцы, хотя бы приблизительную… Покупка тракторов, комбайнов… и многие другие моменты.

— Заметь, очень и очень многие другие моменты… И где бабки возьмёшь?

С улицы раздался свист. Братья вышли за ворота.

— Здорово, Митька, — поприветствовал деревенского Санька.

— Здорово, здорово, пацаны. Айда на речку. Вода как парное молоко. Поныряем — страсть.

***

Ондатра для деревенских — самое излюбленное место купания. Днём и вечером здесь многолюдно. Примыкая к обрывам, полоса песчаного берега практически ровной линией тянется от одного края деревни до другого. Речкой это отпочкование Абакана зовётся в обиходе. На самом же деле это всего лишь протока с быстрым течением. Но Ондатра — это не весь берег, а небольшой участок напротив данилинского огорода. Здесь концентрация купающегося люда особенно велика. Это местечко облюбовано деревенскими по нескольким причинам. Во-первых, тополь, давший шестидесятиградусный крен над речкой. Его корни частично вросли в берег, частично болтаются в воде. Полноценных веток у тополя нет, — одни обрубыши, приспособленные высотными ныряльщиками под лестницу для подъёма на макушку. По самому центру дерева подвешена тарзанка, неоценимым достоинством которой является возможность раскачиваться не только взад-вперёд, но и вверх-вниз.

Если совершить экскурс в историю, то выясниться, что местечку дало название животное, некогда обитавшее здесь.

До тополя, на сравнительно небольшом расстоянии, русло реки узкое, течение стремительное, глубина большая. Вода, стеснённая близким присутствием берегов, словно не желает ютиться в оковах рабства и совершает на неприятном для неё отрезке спринтерский рывок к свободе, широко разливаясь метров через десять после всегда открытого шлагбаума-дерева. Быстрое течение — третье и последнее преимущество. Прыгая с макушки тополя или тарзанки, человек окончательно погружается в воду не сразу. Под деревом скрываются ноги. Минует два метра — исчезает туловище. Ещё два метра — прячется, наконец, голова. Непередаваемые ощущения оставляют такие прыжки.

После Ондатры река умеряет свой бег, течёт теперь плавно и неторопливо, огибая в сорока метрах от склонённого к воде тополя небольшой островок. Когда по весне сходит коренная вода, его не видно. Через месяц же, где-то в конце июня, речка мелеет. Деревья разных пород, погибшие в неравном бою со стихией высоко в горах, показываются из-под воды. Островок гордо именуется Гаваной, потому что на нём без особого труда можно отыскать тополиные корешки, которые так любит курить пацанва.

— Чё в затяг куришь? Гавану в затяг не курят. В рот набрал и сразу же выпускай, — сказал белобрысый живой мальчуган, которого звали Родькой.

Его друг, позеленевший от приступов кашля, перекинул туловище через лежавшую на камнях корягу и сплёвывал слюну. Это Гринька.

Во рту кислятина. Противно, — сказал Гринька. — Больше курить не буду. Давайте лучше блины запускать.

— Слабак, — заключил Родька. — Кто не трус — подходи.

Из троих сидевших на огромном стволе высохшего тополя откликнулись двое, и подошли к Родьке.

— Ну, давайте! Кто первый? — спросил Родька.

— Чур, не я, — протараторил Олежка.

— И не я, — поспешно проговорил Ванька.

— А ты чё, Тарас, сидишь? Попробуй!.. Классная, — обратился Родька к мальчику, оставшемуся сидеть на тополе.

— Я в беспонтовых затеях участия не принимаю. Я вон лучше с Гринькой блины пускать пойду.

Родька, Гринька и Тарас — закадычные друзья. Родька — смекалистый, весёлый и непоседливый; Гринька — большой драчун и матершинник; Тараска — спокойный, начитанный и не по годам рассудительный.

Все пятеро стали ходить по островку и искать плоские камни, которых было здесь в изобилии. Четверо проделали это с успехом, а Олежке всё никак не удавалось найти хоть один подходящий. Он в этой компании был самым маленьким и толком-то не сообразил, что от него требуется. Поначалу бегал за всеми, пытаясь уяснить, какой камень подходящий, потом уселся на землю и разревелся.

— Хватит ныть, малёк, — с раздражением сказал Гринька и легонько стукнул Олежку по лысой голове, ещё не успевшей загореть после стрижки. — Возьми мой, а я новый найду.

— Ты чё дерёшься? Ещё раз стукнешь — брату скажу. Митька тебе врежет, — захныкал Олежка.

— Очень страшно. Иди и жалуйся. Я и брату твоему накостыляю. Врежу так, что мало не покажется.

— Он в два раза тебя сильнее, — перестав реветь, сказал Олежка.

— Да хоть в десять. Можешь уже бежать.

***

— Тринадцать блинов, — подытожил Родька свой удачный бросок.

— Если по правде, то не тринадцать, а одиннадцать. Последние два блина камень проплыл… Не считово, — спокойно сказал Тарас.