Ладислав Фукс - Мыши Наталии Моосгабр Страница 20

– Господин Смирш, – сказала тут госпожа Моосгабр со скамьи, – вы прикрыли эту дверь, и госпожа Кнорринг тоже. Не могли бы вы снова ее приоткрыть, эти господа еще говорят там?

Господин Смирш засмеялся и сказал:

– О, госпожа Моосгабр, они как раз говорят об этом случае в метро на станции «Центральное кладбище», ради этого мадам и поднялась наверх. Если вас это интересует, мадам вам потом обо всем расскажет. Но я в самом деле терпеть не могу разные политические разговоры с намеками, которые ведет господин Ротт, это не принято среди людей, тем более в учреждении. Господина Ротта за это могут в конце концов сместить с должности. Апропо, – повернулся он к господину Ландлу у оконных решеток, – госпожа Айхенкранц своим несчастьем совсем уничтожена. Разве случилось какое-нибудь несчастье? Ведь, кажется, ничего не случилось. Из-за одного мальчика мир не перевернется. Давайте пригласим ее.

Госпожа Айхенкранц вошла в канцелярию из зала ожидания в ту дверь, что была за спиной госпожи Моосгабр. Вошла в черном платье, в черном чепце, из-под которого выбивались черные локоны, от румянца на ее пухлых щеках не осталось и следа, она была бледна, как смерть. Увидев на скамье спину госпожи Моосгабр, она вскрикнула.

– Только спокойно, мадам, – сказал господин Смирш за машинкой, – разве что-нибудь случилось?

– Только спокойно, – сказал господин Ландо у оконных решеток, – ведь ничего не случилось.

Но госпожа Айхенкранц в черном платье и чепце была бледна, как смерть, беспокойна, казалось, близка к обмороку.

– Скажите, мадам, – сказал господин Смирш за письменной машинкой, – почему, собственно, вы испугались госпожи Моосгабр? Вы же ее знаете, позавчера вы шли с ней по кладбищу и пригласили ее к себе. Ведь госпожа Моосгабр была у вас, вы угостили ее шоколадно-вафельным тортом и пивом. А теперь вы испугались ее, будто совесть у вас нечиста. Что это значит, госпожа Айхенкранц?

Наконец госпожа Айхенкранц в черном платье и чепце немного пришла в себя.

– Я не испугалась, – сказала она торопливо и быстро, – я не испугалась. Я совсем не испугалась. Я же знакома с госпожой Моосгабр, почему совесть у меня может быть нечиста? Ничего плохого госпоже Моосгабр я не сделала. Ни она мне. Напротив, госпожа Моосгабр обещала похлопотать за меня в Охране.

– Ну вот видите, – сказал господин Смирш. – Почему же вы так беспокоитесь и так побледнели? Сядьте, пожалуйста.

Госпожа Айхенкранц села, но все-таки по-прежнему оставалась ужасно беспокойной и бледной. Она неуверенно смотрела на господина Смирша за машинкой, на господина Ландла у оконных решеток, но в основном на госпожу Моосгабр на скамье. Потом вдруг господин Смирш сказал:

– Однако мне кажется, что мадам придется еще увидеть мальчика.

– Боже милостивый! – вскричала госпожа Айхенкранц и заломила руки над черным чепцом.

– Да, – кивнул господин Смирш, – грустно, но ничего не поделаешь. Впрочем, мадам вынесет все. Она видела даже разложившиеся трупы, а таковым мальчик пока еще не является. – И господин Смирш встал из-за машинки, подошел к двери зала ожидания и открыл ее. Он позвал слугу, что-то сказал ему, и в канцелярию тут же вошел маленький Айхенкранц.

Он вошел в бело-голубой полосатой майке с цветком на груди и улыбкой на губах. Оглядевшись, приблизился к стулу матери.

– Я в самом деле не знаю, что с вами, госпожа Айхенкранц, – сказал господин Смирш, подсев снова к пишущей машинке, – что, собственно, случилось? Или в самом деле что-то случилось? Конечно, и то правда… – он посмотрел на мальчика у стула, – что вид у него вполне невинный. Он выглядит как маленький полосатый ангел, вот-вот раскинет крылья. Но это обманчиво.

Сидя на стуле, в своем черном платье и чепце, госпожа Айхенкранц вдруг чуточку успокоилась. Чуточку успокоилась, но все-таки была еще беспокойна и бледна. Она сказала:

– Господин советник, я делаю, что могу. Госпожа Моосгабр знает, что это так, госпожа… – она повернулась к скамье, и госпожа Моосгабр кивнула, – он не ворует, ни свечки не взял. Ни палки. И ни в кого не стрелял. Правда… – Госпожа Айхенкранц, обратившись вдруг к сыну, взволнованно сказала: – Правда, что ты вчера то же самое говорил этой госпоже, когда она вела тебя из парка домой, это же так, правда?

– Это к делу не относится, – сказал господин Смирш за машинкой, – не повторяйте того, что к делу уже не относится.

– Спасибо, – сказала госпожа Айхенкранц, сейчас она была чуть спокойнее, но все-таки еще достаточно беспокойна и бледна. – Спасибо, господин советник. Но он ничего не взял и у того старикана у могилы, ведь старикан явно ненормальный. Разве вообще можно взять у кого-то что-то из кармана возле могилы? Вот так прямо из фалды, когда он стоит там, повернувшись в профиль? Госпожа Моосгабр лучше знает, что ничего взять нельзя, правда, госпожа… – И хотя госпожа Моосгабр кивнула, госпожа Айхенкранц вдруг опять обратилась к сыну и взволнованно сказала: – Правда, что ты вчера вечером то же самое говорил этой госпоже, когда она вела тебя из парка домой, это же так, правда?

– Это тоже к делу не относится, – сказал господин Смирш за машинкой, – и откуда госпоже Моосгабр знать, что так воровать не с руки, она же не карманница. И Клевенхюттер уже был здесь, дело решенное.

– Господин советник, – вскричала госпожа Айхенкранц, сейчас она была более спокойна, но все еще очень бледна, и голос у нее дрожал, – господин советник, спасибо и на этом. Но дома у него есть все, что только не пожелает, даже свой ящик. А вчера вечером он сам сказал госпоже Моосгабр, когда она вела его из парка домой… ты же говорил этой госпоже, правда… – быстро и настойчиво она опять обратилась к сыну, – госпожа Моосгабр все знает, она сама вчера вечером все осмотрела и выяснила, мы целый день искали мальчика, правда… – И госпожа Моосгабр на скамье кивнула в третий раз.

– Однако, мадам, – сказал господин Смирш за машинкой, – не о том идет речь. Речь идет о совершенно другом.

– Иисусе Христе, – вскричала госпожа Айхенкранц и снова забеспокоилась и побледнела, как смерть, – Господи Боже, я это предчувствовала. Я это предчувствовала. А о чем, ради Христа, речь?

– О том, – сказал господин Смирш, – что я никакой не советник, а пенсионер, и здесь, в Охране, только оказываю помощь.

Госпожа Айхенкранц вытаращила глаза, и бледность вдруг сошла с ее лица. Она опять стала поспокойней. Взглянула на госпожу Моосгабр на скамье, и госпожа Моосгабр кивнула.

– Да, – кивнула госпожа Моосгабр, – господин Смирш – пенсионер и играл на валторне. Он до сих пор играет, а этот второй господин… – госпожа Моосгабр указала на господина Ландла у оконных решеток, – это господин Ландл, он тоже пенсионер и тоже играл на валторне и до сих пор играет. У меня перед домом снова разболелась нога, и господа помогли мне дойти. До этого мы не были знакомы.

– На валторне, или же на лесном роге, – сказал господин Смирш, – как и мой коллега Ландл. При этом мы сотрудничаем здесь в Охране. А сейчас готовимся к исполнению великого «Реквиема», – сказал он вдруг, бросив взгляд поверх письменного стола на портреты председателя Альбина Раппельшлунда и вдовствующей княгини правительницы Августы, – будем играть в больших оркестрах, приходится много репетировать, управляет нами мсье Скароне из Боснии. И… – он снова обратился к госпоже Айхенкранц, – так что не называйте меня «советником». Вы уже поспокойнее? Вы уже не так бледны? Вы уже не так боитесь госпожи Моосгабр? В самом деле, странно, что вы были так беспокойны и бледны и так боялись, теперь уже немного лучше. А что же ты, – господин Смирш вдруг повернулся к мальчику, – ты пока не сказал нам ни слова.

– Господин, – сказала госпожа Айхенкранц, к удивлению опять весьма беспокойно и сильно побледнев, – сегодня ночью он потерял голос. Он чуточку простудился вчера вечером в парке, когда госпожа Моосгабр вела его, и потому не может сегодня много говорить.

– Помилуйте, ведь еще сентябрь, тепло, – сказал господин Смирш, – откуда ж ему простудиться! Деревья зеленые, и еще цветут цветы. У него у самого белый цветок на майке, хотя и довольно увядший. Где ты его взял?

– Нашел, – улыбнулся мальчик.

– Нашел его на тротуаре где-то в парке, господин советник, – быстро сказала госпожа Айхенкранц, – кто-то, наверное, вчера его там обронил, и он теперь его носит. Носит его со вчерашнего вечера, с тех пор, как госпожа Моосгабр встретила его и привела из парка домой. Сам бы он ни за что не сорвал цветок.

Тут открылась передняя дверь и вошла госпожа Кнорринг. Она кивнула госпоже Айхенкранц, поспешно вставшей со стула, села за письменный стол и уставилась в ноты перед собой.

– Этот случай в метро на станции «Центральное кладбище» весьма необычный. Арестованная сегодня в полвосьмого утра на перроне действительно подозревается в том, что возглавляла шайку расхитителей посылок. То, что полицейский испугался, когда брал ее, было, конечно, промашкой. У полиции нынче действительно трудное положение, и чем дальше, тем оно станет труднее. Ситуация из рук вон скверная, и неизвестно, что будет… – Она посмотрела на господина Смирша за машинкой. – Господин Смирш не любит слушать об этих вещах. Но тут нечто другое… – Госпожа Кнорринг посмотрела перед собой на госпожу Моосгабр на скамье. – Мне кажется, госпожа Моосгабр, что та женщина, которую сегодня утром арестовали в метро, очень похожа на вас.