Холли Габбер - Мозаичная ловушка Страница 20

– Будешь ужинать? – спросила она после неизбежной порции приветственных нежностей.

– Я ужинал дома, – рассеянно ответил Эд, роясь в сумке.

Саманта проглотила эту фразу с определенным усилием, но заставила себя удержаться в круге света, разлитого его приездом, и не увязать – хотя бы сейчас – в болоте сомнений.

– Но вообще-то… Кажется, я снова проголодался. Может, от свежего воздуха? Не суетись, я перехвачу что-нибудь.

Он быстро соорудил свой любимый гамбургер. Разрезал пополам свежую булочку, запихал в середину несколько длинных ломтей огурца, кусок обезжиренной ветчины, пару листьев салата и базилика и неизменную веточку петрушки. Потом вытащил из холодильника пакет ледяного томатного сока, налил доверху в высокий стакан, отпил глоток, прикрыв от наслаждения глаза, с протяжным вздохом уселся за стол и откусил добрую половину булки вместе со всем содержимым.

– М-м-м… Обожаю… Вкуснее есть только одна вещь… – нечленораздельно пробормотал он с полным ртом, размеренно покачивая полным стаканом.

– Какая, милый?

– Гаспаччо. Меня угощали им в Испании. Это восхитительная штука. Надо в мякоть очищенных помидоров и огурцов добавить белый хлеб, соль, масло. Перца и зелени побольше. Потом перемешать в миксере, хорошенько охладить, разлить в большие стаканы для коктейля, накидать туда льда и тянуть маленькими глотками.

– И все? Так просто? Зачем для этого ехать в Испанию… Сделать гаспаччо ничего не стоит. Хочешь, я завтра попробую его приготовить?

Эд кивнул и отпил еще один порядочный глоток.

– Хочу… Хейден не заезжал?

Он задавал этот вопрос почти в каждый свой приезд, а Саманта терпеливо давала отрицательные ответы. Его непонятная ревность вызывала у нее всякий раз новую реакцию: то бесила, то забавляла, а то и льстила. Ее, фактически запертую в четырех стенах, можно было ревновать разве что к железному петуху, но Эд считал своим долгом контролировать ситуацию, хотя подобный контроль на уровне вопросов и регулярных ответов «нет» был попросту смешон.

– Расскажешь мне, сладкий мой, как проходил турнир?

Эд вздохнул, продолжая жевать.

– Честно говоря, я уже столько раз рассказывал…

Саманта проглотила и это. Он же два дня просидел дома, следовательно, первой слушательницей стала его нынешняя законная половина. А может, Хейден или еще кто-нибудь. Ничего удивительного. И ничего страшного. А она, Саманта, для Эда все равно на первом плане! И не надо позволять зарождаться сомнениям.

– Знаешь, синеглазка, я на этом турнире понял, почему вымерли динозавры.

– Почему же?

– От своей тупости. А тупыми они были, потому что были слишком здоровыми. Вся сила в рост ушла, на мозги ничего не осталось… Выходит против меня в первом круге швед – такой белесый громила, стриженный под горшок. Совсем еще молокосос неоперившийся, только начинает, я с ним раньше не играл. А здоров – выше меня головы на полторы, не меньше, хотя я сам не карлик. И каждый кулак с тыкву. Лесоруб в чистом виде! Я подумал: вот мне и конец настал, у таких ведь подача смертоносная. И что же? Я разнес его во втором сете шесть – один! Ведь как он играл: взмахивает ракеткой, как топором: раз – в левый угол. Я отбиваю и передвигаюсь направо. А он, как послед–ний динозавр, бух – в правый угол. Я опять отбиваю, двигаюсь налево и вперед, потому что уже знаю: этот придурок теперь будет бить налево. И точно. А я с полулета ему – смэш! Или – если справа – по линии… А он только моргал своими бесцветными глазками. И ни разу – ни разу! – он не додумался сыграть на противоходе. Я когда после игры ему руку пожимал, хотел спросить: «Что ж ты, парень, такой тупой?» Но не стал. Все-таки ощутимая разница в габаритах… А этот немец… Это, синеглазка, не человек – машина. По возрасту мальчишка, а играет просто страшно: методично, как автомат. Ни нервозности, ни усталости, ни ошибок: все удары, как по учебнику. А как он обводит… И попадает точно в линию – ни на дюйм дальше. Я с ним встречался уже в третий раз, и это был третий разгром…

Снова вздохнув, Эд одним махом допил сок, стряхнул с колен хлебные крошки и поднял глаза на Саманту.

– После этой игры я понял окончательно: пора опускать занавес. Все. Это был мой прощальный поклон. И по крайней мере я не опозорился… Уходить надо вовремя и с достоинством. Знаешь, Джим Курье уже на закате своей карьеры играл с… Не помню, с кем. Короче, его драли как хотели. И в какой-то момент он, понимая, что игра полностью просажена, на своей подаче устроил цирк: дал ракетку мальчику, собирающему мячи, и разрешил подать ему. Трибуны это восприняли двояко: кто захлопал, кто заулюлюкал… А по мне, это какой-то фарс. Да просто унизительно, черт возьми, разве можно так опускаться! Я не хочу доходить до такого. Я вчера говорил с тестем, и он согласился со мной. Думаю, после рождественских каникул я подпишу все бумаги и подключусь к нашему делу уже окончательно, как полноправный совладелец. Стану настоящим яппи: буду ежедневно ездить в офис, не вылезать из деловых костюмов… И у меня будет собственный кабинет. Забавно…

Саманта молчала, опустив взгляд в тарелку, на которой лежала горка мандариновых долек. Значит, все его фразы о том, что он расстанется с семьей, а тесть с тещей объявят ему войну, были вымыслом, минутной фантазией, ничего не стоящими постельными обещаниями? «Наше дело»… Семейный бизнес… Как основательно сказано. Это, пожалуй, весьма серьезно. Неужели Хейден оказался прав? Неужели это тупик – бесперспективный, жестокий, черный? Неужели уже сейчас можно подводить финальную черту – если не под их отношениями, которые могут тянуться таким манером и дальше, то под надеждами уж точно? Эд, похоже, понял, что его занесло чуть дальше, чем нужно, и попытался исправить положение, но сделал это с медвежьим изяществом.

– А чем ты, собственно, недовольна? – поинтересовался он с немного нарочитой грубоватостью. – Думаешь, я должен играть вечно?

– При чем тут твоя игра? – ответила она тихо, стараясь не встречаться с ним взглядом.

– Ты недовольна тем, что я буду работать на моего тестя? Но так планировалось изначально. Я ведь уже помогаю ему в делах. И неплохо помогаю. Во многих вопросах я уже разобрался досконально, не придется начинать с нуля – это немаловажно. Но я хочу войти в дело на правах пайщика. То есть… Слушай, это всего лишь бизнес и ничего больше. Но мое будущее должно быть определено. И оно должно быть успешным. То есть… Личная жизнь идет сама по себе, разве нет? И разве я должен упускать кусок, который наполовину уже в моем кармане?

Саманта не разомкнула губ, продолжая упрямо смотреть в тарелку. Но какая-то непонятная сила заставила ее чуть качнуть головой в знак согласия со словами Эда.

– Умная девочка, – сказал Эд удовлетворенно. Он с грохотом отодвинул стул и поднялся. – Знаешь, когда нужно помолчать и не нарываться. Сообразительная девочка. Слушай, пойдем наверх, красавица моя. Я ужасно соскучился.

Саманта прочла «Декамерон», еще будучи школьницей, но одно высказывание из этой бессмертной книги врезалось ей в память на всю жизнь: выяснять отношения со своими возлюбленными до или во время похода в постель могут только злобные дуры. Благоразумная женщина сперва позволит мужчине проделать все необходимые манипуляции и лишь затем полезет к нему со своими проблемами. Именно сейчас этими словами следовало воспользоваться как девизом. Дождавшись наступления «потом», Саманта потянулась к Эду, выключавшему настенную лампу, и жарко зашептала ему в плечо:

– Послушай, милый… Но если ты будешь работать в ежедневном режиме, как обычный клерк, ты ведь не сможешь часто приезжать… А как же я?

Эд энергично похлопал ее по бедру, повернулся к стене и глухо отозвался:

– Придумаем что-нибудь.

– Но, Эд… Я с ума схожу от тоски, мне так одиноко без тебя, я хочу видеть тебя чаще.

– Я приезжаю настолько часто, насколько могу. Я тоже без тебя скучаю.

– Мне бывает страшно одной…

– Ну уж бояться точно нечего.

– А по ночам мне холодно…

– В шкафу лежит второе одеяло. Возьми его. Я уже сказал, детка: придумаем что-нибудь. И давай поговорим завтра – я засыпаю.

Через несколько минут его мерное дыхание возвестило, что он и в самом деле заснул. А Саманта лежала с открытыми глазами и смотрела на люстру-шар над кроватью, в темноте напоминающую зловещее осиное гнездо. В ее голове безостановочно крутились слова «дом», «семья», «тесть», «будущее», «бизнес» – они складывались в какие-то странные узоры, распадались, перетасовывались и опять сплетались воедино. Потом вдруг к этим словам присоединились еще два: «тайная содержанка». О господи, неужели? Саманта закрыла лицо руками и передернулась, словно по ее телу прошла судорога. Даже если вынести за скобки слово «семья», где ее дом? Где ее будущее? Все брошено к его ногам? Она птичка в золотой клетке? А он владычествующий падишах, снисходительно пользующийся ею, как наложницей, в свободные от дел, спорта и семьи вечера? Ее ладони плотнее прижались к лицу, сквозь пальцы просочились горячие слезы. Она ведь любит его! Любит каждый дюйм великолепного рельефного тела, его жесты, манеру говорить и смеяться, нелепую медвежью походку. Любит, несмотря ни на что! Но у нее достанет сил раздавить свое чувство, как ядовитого паука. Он увидит… Она докажет ему, что у нее есть и гордость, и чувство собственного достоинства, и право на полноценную жизнь!