Адам Тёрлвелл - Политика Страница 20

К примеру, когда Моше приуныл и нахмурился, Нана пролезла мимо Анджали. Она поцеловала Моше. Это был поцелуй-извинение, поцелуй от сердца. Моше было целовать гораздо приятнее. Потом она оторвалась от его губ и взглянула в его большие карие глаза лабрадора.

6

Я хочу прояснить ситуацию.

Анджали и Нана поцеловались. Больше они не сделали ничего сексуального. Но в конце концов они займутся любовью. Я вам это обещаю. И когда это произойдет, я вам расскажу. Надо только немного подождать. Пока можете считать, что они становятся все ближе и ближе друг другу. Они неразлучны. Все трое — Нана, Моше и Анджали.

Возможно, вас интересует, кто с кем живет. Этот момент становится важным. Поэтому я его проясню.

Сейчас они не живут вместе. Когда это произойдет, я вам расскажу.

7

Для начала посмотрим на все глазами Моше. Я собираюсь на время оставить всех остальных. Следующая часть моего рассказа, а она очень важна, не была единым событием. Она была серией маленьких событий. Многие из них не были даже событиями. Просто чувствами и ощущениями. Следующая часть истории — о мелочах.

Когда Моше пробуждался от его собственной разновидности изнурительного сна, он любил просто лежать и разговаривать с самим собой о политике, сексе, философии, искусстве. Особенно о сексе. В мыслях он полностью отдавался каждому из своих распутных желаний. Он ожидал в засаде первую пришедшую в голову идею — глупую или блестящую, неважно — и принимался следовать за ней, вроде беспризорников с Кэлли-роуд, следящих за прошедшей мимо девицей в кроссовках “Найк” без шнурков, со вздернутым носом и безжизненными глазами.

Разве кто-нибудь плохо себя вел? Вовсе нет. Ну какая же это измена, думал Моше. А если не измена, то нечего и ревновать. В конце концов, он был там, когда они поцеловались. Это было даже сексуально. Надо признаться, ему понравилось. Мечта любого парня.

Моше строил собственную этическую систему.

Но что вызвало эти философские размышления? Отчего мальчик из Фрайерн-Барнет, сын любящей мамы по имени Глория, обдумывал вопросы добродетели? Иногда Нана, Моше и Анджали сидели на диване, укрывшись общим одеялом, смотрели видео и ели пиццу от “Гоу-гоу Пицца Кампани”. Анджали была в середине. В “Гоу-гоу Пицца Кампани” можно было заказать 14-дюймовую большую пиццу на выбор, плюс две порции чесночных тостов и ведерко мороженого “Хааген-Дазс” всего за 9 фунтов 99 пенсов, при условии, что заказ сделан до полшестого вечера. Пять вечера — довольно рано для пиццы, признавали они.

А бывало, что Анджали сопровождала их домой после посещения “Даб Клаба” в Финсбери-парк, и оставалась на ночь, потому что Нана и Моше не хотели, чтобы она тащилась в Кентиш-таун. То и дело Анджали после “спокойной ночи” перемещалась со своего дивана в спальню Моше и Наны, и они продолжали болтать. Она сворачивалась калачиком на постели, а Моше — на диване, и при этом он беспокоился, не слишком ли его грудь в подобной позе напоминает женскую.

Как видите, все это трудно назвать событиями. Ничего примечательного. Но именно они были причиной философских размышлений Моше.

Месяцем позже, после целого дня, проведенного в “Эмбасси-баре” на Эссекс-роуд, они стояли на автобусной остановке. Нана грела руки в карманах брюк Моше. И когда Анджали с притворной скромностью упрекнула их за ласки в общественных местах, Нана ответила тем, что схватила ее руку и сунула ее в карман Моше. Шальная Анджали тут же нашла его член. Она сжала его в руке, пожалуй, даже слишком сильно, подумал возбужденный и быстро воспрявший Моше.

Тут пришел автобус.

Случались и короткие миги поцелуев. Иногда Анджали целовалась с Наной. Но они всегда целовали Моше. Поцелуи всегда включали его. Анджали и Нана не были — я повторю, не были — влюбленной парой. Бедный Моше был счастлив.

8

Счастливый Моше часто перебирал в памяти их общие с Наной привычки. Если он просыпался один, он вспоминал забавы Наны при пробуждении. Он вспоминал, как Нана сворачивается калачиком и молчит. Как она машет ему рукой “привет”, не разжимая губ.

В душе она всегда следовала жесткой программе: целиком ополоснуться, волосы, два раза с шампунем, один раз с кондиционером, намылиться целиком, чуть наклониться, потереть между ног, собрать пену овальными шапками вокруг грудей, полуприсесть и потянуться назад, помыть меж ягодиц, снова ополоснуть тело, сшелушить кожу жесткими синими рукавичками из “Боди-Шопа” и, наконец, смыть все остатки с волос и тела. У ее кровати стояла открытка с репродукцией Тулуз-Лотрека, двое укрытых одеялом детей напоминали ей десятилетнего Моше и такую же Нану. Она часто щурилась, и он беспокоился и надоедал ей просьбами надеть очки, а она говорила, что все в порядке. Когда ей было грустно, она слонялась по городу в меховой русской шапке, которую кто-то забыл в гардеробе “Фри-дома” на Уордор-стрит.

Скопление всех этих мелочей так обременяло Моше, что временами он мечтал о невинности.

Но нет, думал он, у девственников тоже есть что вспомнить. Он хотел быть младенцем. Бессловесным младенцем. Моше перебирал свои любимые фантазии. Он лежал и размышлял, можно ли считать фантазии привычкой. Потом он подумал, стоит ли вообще об этом думать, и решил, что не стоит. Он всегда представлял себе Нану и себя при свете дня, в комнатах со смятыми постелями и мягким дневным светом в редких пятнах зайчиков, на невозможно длинных выходных, попивающими минералку “Фосс”, разлитую прямо из артезианской скважины в бутылки, сделанные по дизайну Нила Крафта.

Он попытался представить себя без нее и не захотел этого делать.

Он вспоминал себя между ног у Наны, под Дюка Эллингтона, доносившегося из соседней комнаты. Синкопированный секс. Секс в стиле биг-бенда.

Они говорили о сексе. Секс их тревожил. Секс тревожил их каждый вечер. Моше предложил ей просто думать о том, что ее возбуждает. Он был раздражен.

— О чем ты думаешь, когда дрочишь? — спросил он. — На что ты дрочишь?

Нана потупила взор. Она не могла сказать этого.

— На тебя, — сказала она.

Это было, увы, правдой.

А к Моше фантазии приходили моментально. Ему приходилось сдерживать их. Он представлял Нану в школьной клетчатой юбочке, и как она рассказывает ему об уроках физкультуры. Она описывала ему упражнения на коне. И упоминала слово “стремена”. “Оседлай меня”, говорил ей Моше в своих мечтах. В другой раз он представлял Нану беременной. От этого он быстрее кончал. Часто ему приходилось абстрагироваться, отвлекать себя от деталей своих фантазий. Детали слишком его возбуждали. В одной, часто повторяющейся фантазии, Нана лежала в ванне, изогнувшись, и в прозрачной воде вокруг нее плавали золотые рыбки. Нана посыпала кормом свои мягкие волосы на лобке, и они тыкались в нее, заглатывая корм, а Моше смотрел на них, положив подбородок на холодный край ванны.

Когда Нана вставала рано и шла на лекции, и Моше оставался один, он брал в руки роман Луизы Бэгшоу, который Анджали получила в нагрузку к журналу “Кампани” и забыла у него дома. Моше находил в романе сексуальные сцены. Книга уже сама собой открывалась на нужной странице. Он шлепал в туалет за рулоном туалетной бумаги. Затем, удобно расположив на кровати четыре подушки и развалившись на них, он начинал мастурбировать. Самый любимый его отрывок описывал, как девушку, мечтавшую пробиться в музыкальном шоу-бизнесе, трахают стоя, прижав к кирпичной стене. Описание было кратким, но ярким. Ему нравился стиль Луизы Бэгшоу. Кончив, Моше расслабленно лежал, давая лужице спермы остыть на животе, пока она не начинала стекать неприятными струйками по бокам. Обычно он забывал убрать туалетную бумагу. Нана приходила домой и поддразнивала его. Многих шокирует, что мальчик, у которого есть девочка, занимается мастурбацией. Но это так. Мастурбируют все. Моше был тому ярким примером. Это не значит, что его часто можно было найти в постели, прижавшимся спиной к изголовью в характерной позе. Только время от времени.

Иногда Моше вспоминал, как Нана по-мальчишески стояла над унитазом и подстригала волосы на лобке кривыми маникюрными ножницами из бутсовского набора, который Папа подарил ей на Рождество. Иногда он весь день носил ее трусики, наслаждаясь теснотой тонких кружев.

Однажды Моше представил себе, как Нана лижет Анджали сзади, но это показалось ему слишком извращенным. Через край.

Он перебирал ее любимые блюда. Она любила пурпурные побеги брокколи. Она любила розовый сасими из лосося, и ела его судорожно, часто наклоняя голову к палочкам. Его восхищало ее хладнокровие в ресторанах. В нем была сексуальность. В нем было очарование. Она позвонила ему из “Плюща”, спокойная, бесстрастная, Папа не смог прийти, Моше, может, ты?