Александр Торин - Осенние рассказы Страница 20

У директора в кабинете длинный деревянный стол, и с завидной постоянностью он не менее двух раз в день собирает сотрудников на совещания. Люди с тетрадочками усаживаются, а директор встает со стула и что-то долго проникновенно им рассказывает. К концу своей речи он неизменно начинает резать руками воздух, стучать кулаком по столу, а потом обессиленно усаживается обратно в кресло, отпуская сотрудников на волю.

Жизнь проходящая за окнами неозвучена, это как будто немое кино, в котором нужно догадываться о том, какие роли играют в нем люди, мелькающие за тусклым стеклом.

Приходит в голову, что и я, сидящий в этой аудитории, ничем не отличаюсь от этих марионеток в доме напротив.

В канун 7 ноября мы напились в студенческом общежитии, и тут я вспомнил, что ровно год назад Коле исполнилось 20 лет. То ли чрезмерное количество выпитого спирта давало себя знать, то ли я погрузился в то редкое астральное состояние, в котором иногда находятся йоги, но день этот врезался в сознании каждой прожитой секундой и потек по кругу, никогда не прерываясь.

Лекция закончилась, и в опустевшем холле института, около раздевалки, пахло влажным снегом. Коля только что получил у гардеробщицы свое пальто и обвязывал шею длинным, красным шерстяным шарфом. Продавщица в книжном киоске погасила свет и, склонившись над столом, копалась в сумочке. На улице начинало темнеть и снежинки кружились в свете фонарей, покрывая землю девственно-белым нетронутым ковром.

— Мне только что принесли последний диск «Queen», — Коля достал из кармана пачку «Явы». — Будем отмечать мой день рождения, заваливайся ко мне.

— Спасибо, — пойти к Коле ужасно хотелось, но предстояло объяснение с родителями. — Я только домой позвоню. А чего принести?

— Да не надо ничего, у меня есть пара бутылок вина. Ну, если хочешь, тащи еще одну, напьемся.

В телефонной трубке звучал слегка испуганный голос мамы, просившей меня приехать домой не слишком поздно, но трубка была уже повешена и я чувствовал радостное возбуждение, освобождение от условностей жизни и предвкушение вечеринки.

Добираться к Коле надо было на метро, потом на троллейбусе. От остановки в глубь домов-колодцев вела тропинка, протоптанная гражданами империи между голых веток замерзших кустов. Старый кирпичный дом довоенной постройки оседал на сугробы подъездом под проржавевшей крышей, темная лестница вела к деревянной двери, из-за которой раздавалось глухие удары музыки.

Я нажал на кнопку звонка, дверь открылась и на пороге возник Коля с сигаретой в зубах, все еще замотанный в длинный красный шарф. В квартире было накурено, на полу сидели несколько ребят и девушек, и вокруг грохотала музыка. Музыка эта мгновенно захватила меня, она совпадала с ритмом ударов сердца, резонировала в сознании, и от нее веяло манящей свободой духа. Я, как загипнотизированный, протянул Коле бутылку грузинского вина, и, снимая пальто, кинулся в комнату.

— Ага, я же тебе говорил! — Коля был доволен. — Это как будто бы ты погружаешься в другую жизнь.

Песни заканчивались, после них начинались следующие, одна другой лучше, ударник посылал то звенящие, то глухие удары в колонки, и я уже ничего не видел вокруг, закрывая глаза и взлетая вверх с каждым аккордом.

— Это мой друг, — представил меня Коля. Чего будешь пить? Портвейн сойдет?

— Сойдет, сойдет, — я продолжал вслушиваться в мелодию, пытаясь разобрать английские слова.

Пластинку докрутили до конца и снова поставили на первую песню. Портвейн слегка ударил в голову, пространство размягчилось, свет настольной лампы начал слегка колебаться, освещая сидящих на полу, и я понял, что девушка, сидящая рядом со мной красива. Я поглядывал на нее, она сидела, обхватив ноги, ее светлые волосы были скреплены сзади заколкой. У нее были острые плечи, чувственные губы, слегка согнутые в уголках, она курила, оставляя красные следы на сигаретных фильтрах, и медленно потягивала вино из бокала. Как это обычно бывает, она замечала мой заинтересованный взгляд и изредка ее глаза встречались с моими. В этот момент на губах ее возникала слегка циничная улыбка, адресованная в пустоту и одновременно мне.

Гудели басы, хриплый голос певца разрушал привычные барьеры, то переходя вниз, то срываясь на дисконт, заставляя сердце следовать ритму музыки. Грязный двор, старые кирпичные дома и тускло освещенные троллейбусы, прокладывающие свой путь по улицам заснеженного города, навязшие в зубах программы телевизионных новостей, насыщенные партийными хрониками, уходили в небытие. Здесь, в этой комнате, существовал настоящий мир, мир свободы, лишенный условностей, мир, в котором человек, независимо от окружающей его социальной системы искал свое место в жизни, завоевывая окружающее его пространство, противостоя невзгодам жизни и побеждая природу.

— Хорошо играют, — нарушил молчание Игорь. — Аппаратура у них классная, чувствуешь как гитары звучат?

В этот момент пластинку перевернули и все мы услышали новую песню, настолько захватывающую, что все замолчали, вслушиваясь в извергающуюся из динамиков мелодию. Это был уже не рок, вернее рок, но мелодия напоминала классическую симфонию, тут и там вступали скрипки, сопровождаемые органом, на фоне которого электрическая гитара и барабаны казались совершенно естественным дополнением оркестра. Почему-то от этой песни хотелось плакать, петь, слезы выступали на глазах, то ли из-за небесной красоты и скорби этой мелодии, то-ли из-за выпитого алкоголя.

— Эх, черт, проняло. — Коля сказал это сдавленным голосом и мы все увидели, что музыка подействовала на него так же, как и на нас, и перестали стесняться своих чувств.

— За свободу, друзья! — Коля разлил вино по стаканам. Гостям уже было хорошо, все снова закурили. Сигареты остались только у меня и, протягивая пачку Яне, я снова встретился с ней глазами. Она откликалась на мой взгляд, какое-то шестое чувство говорило мне это, заставляя замирать и обрываться что-то внутри.

Мне казалось, что эта компания, собравшаяся в прокуренной комнате, близка мне, что эти девочки чувствуют то же, что и я, что все мы прорвались в какой-то другой мир, манящий открытыми горизонтами и отличающийся от серой слякоти, ожидающей нас на улицах.

Вторая сторона пластинки закончилась, и Коля поставил предыдущий альбом той же группы. Пластинка была заезжена, но сквозь хрипы и шуршание иглы прорывалась музыка, заставляющая душу взлетать к небесам.

— А ты с Колей вместе учишься? — Компания разбилась на маленькие группки, что-то оживленно обсуждающие, и я с радостным изумлением заметил, что мы с Яной стоим на кухне, стряхивая пепел в слегка проржавевшую раковину и прислушиваясь к аккордам, доносящимся из комнаты.

— Да, а ты его давно знаешь?

— В школе вместе учились. Я заслуженный комсорг нашего класса…

— Так ты здесь недалеко живешь?

— Да, живу я рядом, а поступила в Университет, на химфак.

— Нравится?

— Ничего… А тебе?

— Как тебе сказать, так… Вроде бы ничего. Я тоже в Университет поступить хотел, но меня туда не взяли.

— Не расстраивайся, немного потерял. И вообще, все это чепуха

— Музыка красивая, — я снова застыл, прислушиваясь к раздающейся из комнаты мелодии.

— А ты играешь на чем-нибудь?

— На фоно, немного занимался в школе.

— А я на скрипке училась.

— Я никогда на скрипке играть не пробовал.

— Сложный инструмент, но когда научишься, это здорово.

— Никогда до сих пор не видел девушку, умеющую играть на скрипке, — я чувствовал, что меня влечет к ней, и что я начинаю заигрывать.

— Ну и как, нравится? — Яна скептически улыбнувшись посмотрела на меня, и в груди что-то екнуло.

— Ничего, вполне симпатичная, — сердце начало стучать. Я ожидал ответной реакции, чувствуя, что от следующих слов будет зависеть все остальное.

— Нет чтобы сказать, что замечательная, — она засмеялась.

— А ты замечательная, только вот комсомольский лидер, — я положил ей руку на плечо. — Не знаю, как с этим примириться.

— Не издевайся, — она попыталась увернуться, но глаза ее снова встретились с моими и ее губы приоткрылись. Этого уже выдержать было нельзя и мы поцеловались.

— Эй, эй! — Коля некстати появился на кухне с пустыми стаканами, — Ну что за народ такой пошел! Яночка, нельзя же так, ей богу!

— И это ты мне говоришь? — Она подмигнула мне. — А помнишь как ты на выпускном вечере Ирку соблазнял?

— Грехи молодости, что поделаешь. — Коля посмотрел на меня. — А ты зачем уводишь моих лучших подруг?

— Иди к гостям, чего пристал, — засмеялся я.

— Ну ладно, ладно, — он с ухмылкой взглянул на нас, поставил стаканы в раковину и исчез в комнате.

— Ты мне определенно нравишься, — я снова попытался поцеловать ее.