Дарья Асламова - Приключения дрянной девчонки Страница 21

Мой папа в ЦДЛ всегда молодеет и вспоминает годы своей учебы в Литературном институте, своих друзей-поэтов, большинство из которых уже умерло – кто покончил жизнь самоубийством, кого убили в пьяной драке, кто погиб от несчастного случая, как знаменитый драматург Вампилов, утонувший в Байкале, кого сжег алкоголь.

Самые трогательные папины воспоминания связаны с другом его юности великим поэтом Николаем Рубцовым, писавшим такие щемящее нежные и простые стихи. Папа часто цитирует его четверостишие, посвященное ректору Литературного института, который регулярно пытался отчислить его из рядов студентов: "Вы видите, что я уже в гробу мерцаю, но заявляю вам в конце концов: я, Николай Михайлович Рубцов, возможность трезвой жизни отрицаю". Папа весь переполнен обрывками чудесных стихов своих друзей.

Папа рассказывал, что Николай Рубцов был трогательно влюблен в мою красавицу сестру Юлю, которой в то время исполнилось три года. Она жила в Москве вместе с родителями в общежитии Литературного института. Рубцов обрывал весной сирень и приносил огромные букеты в подарок Юле как своей будущей невесте. Его пиджак, по словам папы, всегда мог рассказать о том, что сегодня Коля ел. Умер этот гениальный и рассеянный поэт не своей смертью – его задушила подушкой женщина.

Кафе-легенда ЦДЛ вскоре стало нашим любимым местом. Я и мои подруги полюбили шумные мужские компании, где, плавая в сигаретном дыму, можно было услышать лучшие истории на свете, получить порцию двусмысленных комплиментов и, чувствуя себя в полной безопасности, ловить откровенно сластолюбивые взгляды. Кроме того, в кафе можно было вкусно поесть и выпить хорошего вина, а в Москве таких мест было немного. Но зоркие стражи у входа в ЦДЛ не пускали бедных хорошеньких девочек без сопровождения члена Союза писателей. Тогда мы нагло приставали к какому-нибудь "члену" с трогательной просьбой провести нас внутрь.

Ах, боже мой, как мы вечно были голодны! Однажды летом, слоняясь вдвоем с Юлией по центру города в поисках съестного, мы добрели до ЦДЛ и попросили какого-то пухленького писателя проводить нас в кафе. Он любезно согласился и приволок нас прямо в ресторан на банкет в честь выхода чьей-то книги. Нас усадили за стол, мы тут же стали центром внимания, нам целовали ручки и читали стихи, а главное, кормили от души. Через пять минут мы уже совершенно освоились в незнакомой компании и даже стали произносить тосты за виновника торжества, который, расчувствовавшись, вручил нам свою книгу с дарственной надписью. Еще через полчаса, когда мы основательно наелись и стали объектом слишком горячего внимания со стороны пьяных писателей, я толкнула Юлию под столом ногой и сказала ей на ухо, что пора сматывать удочки. "Подожди еще немного, сейчас принесут жульенов", – прошептала Юлия. Явились жульены, мы бесцеремонно сгребли все порции себе. Ах, с каким сладострастием мы ели, облизываясь и постанывая от удовольствия. Насытившись, Юлия поднялась и с непроницаемым лицом сказала: "Нам нужно выйти в туалет". Мы степенно выплыли из зала ресторана и понеслись к выходу. Когда ЦДЛ остался далеко позади, мы вдоволь нахохотались над нашим мелким мошенничеством. Юлия, у которой от вина и еды блестели глаза и губы, все время приговаривала: "Боже мой, но какие вкусные были жульены!" Писатели еще несколько лет назад были окружены ореолом государственной ласки.

Литературный фонд помогал им деньгами, они имели право на быстрое получение квартиры и машины, могли ездить отдыхать в великолепные и недорогие Дома творчества (папа несколько раз возил меня в детстве в эти райские места). Книги издавались за счет государства. Самые предприимчивые и самые бездарные писатели добивались богатства и славы за свои лицемерные, угодливые творения.

Но три-четыре года назад на писательское благополучие легла тень неуверенности и сомнения. Пришло время сильного зверя. Никто не собирался больше баловать творческую интеллигенцию. Издательства стали заниматься коммерцией и наплевали на современных писателей. Многие талантливые, но, к сожалению, неизвестные люди тихо опускались на дно. Народ поэнергичнее взялся за рекламу и организацию собственных издательств. Никого больше не интересовали высокие слова.

Наступило веселое время. Новое сословие, денежные мешки, гуляли вовсю. К власти рвались деньги – отважные, наглые, сексуальные. Деньги и власть – это сила, заставляющая трепетать женщин. Слабый пол втайне так ждет насилия и господства над собой, что богатые всегда будут сексуальными.

Что такое любовь без денег? Это растение без воды. Она чахнет в нужде. Любовь, аристократичная дама, должна постоянно заниматься только собой, а для этого она должна быть свободна от забот о куске хлеба. Разве может мужчина, целый день, простоявший у станка, быть вечером, изысканным любовником, или женщина, тратившая нервы и силы в какой-нибудь конторе в течение восьми часов, разве сохранит она свежесть красок и неутомимость тела? И потом, любовь придает мелочам огромное значение. Безделушки, цветы, рестораны, новые платья сделают любую женщину слепой к недостаткам мужчины и заставят ее сердце биться сильнее. Как, должно быть, ужасно, если мужчина не может украсить свою возлюбленную теми бесполезными и чрезвычайно дорогими мелочами, которые составляют счастье женщины.

Русский мир начал вращаться вокруг денег. Летом 199года миллионеры множились, как кролики. В один час создавались состояния, их владельцы грешили со смаком, одурманенные легким богатством. Черт знает что такое, а не лето! Оно взлетело, как фейерверк, и сгорело на потеху шумной толпе, оставив воспоминания о сумасшедшем, угарном, припадочном времечке!

Страна стала Клондайком нереализованных возможностей. Как говорил один мой знакомый: "Деньги валяются под ногами, только не перешагивайте через них. Всегда в дни хаоса создаются удачные ситуации для приобретения богатства". Да, на крушении громадной империи можно заработать не меньше денег, чем на создании новой цивилизации. И только дураки не понимают, как можно использовать приближающийся крах, когда страна трещит по швам.

Случайно разбогатевшая шушера, всплывшая на поверхность людского моря благодаря умению ловко обманывать и кусаться до крови, пустилась в то лето во все тяжкие.

Открыли свои двери первые казино, очаровывая новобранцев сомнительной атмосферой легких денег и азартных ночей. Меня в казино привели мои друзья из покерной компании, с которыми я на рассвете своей юности так славно резалась в карты. Эти шалые молодые умники перенесли свою болезненную страсть к игре в сферу большого бизнеса, ставкой теперь были миллионы, а не маленькие стопки звонкой мелочи времен студенческого покера. Прошло всего два года, и бывший нищий студент Герасмог пригласить меня в респектабельный ресторан на обед, где со знанием дела комментировал меню: "Креветки здесь скверно готовят".

А у меня перед глазами стояла сцена, как я и Гера, проснувшись с похмелья в два часа дня, с рычащими от голода желудками, "стреляли" мелочь у знакомых, чтобы купить нехитрое варево в студенческой столовой. По словам Геры, он всерьез взялся делать деньги, когда выяснил, что его жена уже полгода разводит тушь для ресниц водой.

"Рождение новых состояний – слишком интимный процесс, чтобы рассказать о нем", – застенчиво говорил мой друг Сережа, тоже бывший покерный игрок. Он редко вдавался в подробности, как он делает деньги, зная, что мой живой, но поверхностный ум с большой неохотой усваивает лекции об экономике. Зато я твердо знала причину его упорного зарабатывания денег. Условие, поставленное мною:

"Если ты будешь богат и знаменит, я непременно выйду за тебя замуж", – стало прекрасным стимулом для развития его способностей. Когда в стране не было возможностей для бизнеса, Сережа мечтал стать нобелевским лауреатом в области экономики и на полученную премию купить мне бриллиантовый гарнитур. Но получить средства для того, чтобы баловать меня, оказалось гораздо более простым делом – через кооператив.

Сережа приучал меня постепенно, как приучают маленькое, не любящее повиновения животное. Ему ежедневно оставляют блюдечко молока и кусочки мяса, пока эти лакомства не заставят его терпеливо переносить ласку хозяина. Так и я привыкала, приходя к Сереже в гости, отыскивать в шкафу специально для меня приготовленные дорогие сигареты, иногда флакон французских духов, а на столе всегда меня ожидали свежие фрукты, сладости и бутылки изысканного вина. Я грелась в его уютном доме и ела с таким непосредственным удовольствием, что способна была возбудить аппетит у смертельно больного. Мы много беседовали, а потом я позволяла поцеловать себя в щечку на прощание. Разумеется, свое обещание выйти за него замуж я и не думала выполнять.

Окончание этого двухлетнего, почти платонического романа ознаменовала прелестная дорогая шубка, подаренная им в мой день рождения.