Андрей Шляхов - Скорая помощь. Обычные ужасы и необычная жизнь доктора Данилова Страница 21

— Ты не прав, это не самое худшее. Самое худшее — это чувствовать свою беспомощность. А самое противное — подчиняться дуракам!

— При прежнем заведующем было лучше? — предположил догадливый Эдик. — Я-то при нем всего трое суток отработал, так что сравнивать мне не с чем.

— Я говорил не о заведующем, я говорил о тех, кто придумывает дурацкие правила, по которым мы должны жить. Все эти условности, понятия, обычаи, согласно которым… Да что там говорить! Давай лучше помолчим.

— Хорошо, давай помолчим, — согласился Эдик и до самого кафе не проронил ни слова…

— Хаша нет, — искренне огорчилась толстая официантка, как и все сотрудники кафе, приходившаяся родственницей хозяину. — Летом мы его не готовим. Жарко. Не сезон. Возьмите сациви и чанахи.

Что такое сациви, Данилов знал — холодная курица в соусе из грецких орехов. Чанахи было ему неведомо.

— Хорошо, — переглянувшись с Эдиком, согласился он. — Несите. И пол-литра водки, какая получше.

— Зелень, брынза, лаваш? — напомнила официантка.

— Естественно, — спохватился Данилов. — Без этого никуда.

— Здесь вкусно пахнет, — принюхался Эдик, оглядывая уютный, отделанный «под дерево» зал.

Данилов рассмеялся.

— Что такое? — покрасневшие уши выдали смущение Эдика.

— Ты также двигаешь носом, как и Лжедмитрий, — объяснил Данилов. — Хищно! Вы с ним не родственники?

— Я его внебрачный сын, только это строго между нами, — шепотом «признался» Эдик. — В папочке проснулись родительские чувства, и он пристроил меня под свое крылышко.

— Ты умеешь шутить с серьезным видом. Это опасно.

— Почему?

— Наши сплетники не поймут, что ты шутишь. Вот сиди на моем месте Лена Котик, назавтра вся «скорая» знала бы о ваших отношениях с Кочергиным.

— Я столько не выпью, чтобы пойти в кафе с Леной Котик, — ответил Эдик.

— Симпатичная ведь девица, — прикинулся непонимающим Данилов.

— Змея, — поморщился Эдик. — Не люблю таких.

Официантка принесла на подносе тарелки с лавашом, сыром и зеленью.

— «Парламент» вас устроит? — уточнила она насчет водки.

— Вполне, — ответил Данилов. — Лишь бы холодная была.

— Лед, а не водка, — улыбнулась официантка и исчезла, чтобы минутой позже принести запотевший графин (Вазген держал марку заведения!) с водкой, рюмки и глиняные миски с сациви.

— Запивать чем будете?

— Мы водку обычно закусываем, — отшутился Данилов.

— Тогда ешьте. Чанахи еще не скоро будет…

— Ты знаешь, что такое чанахи? — спросил Данилов, когда официантка ушла.

— Мясо с овощами в горшочке, — ответил Эдик. — Самое то после смены.

— Ну и славно! — Данилов откупорил графин, ощущая приятную прохладу, исходящую от него и наполнил рюмки.

— Ну что — в добрый, как говорится, путь! — Данилов хотел пожелать Эдику чего-то особенного, но ничего особенного ему в голову не пришло.

— Спасибо! — Эдик поднял свою рюмку. — И за доброе слово, и за стажировку!

Они выпили.

— Нет, не смей! — Данилов перехватил руку Эдика, приготовившегося подцепить на вилку кусок коричневой от орехового соуса курицы. — Первую закусываем исключительно зеленью и брынзой!

И первым подал пример.

— Здорово! — с набитым ртом промычал Эдик, одобряя даниловский метод.

— Я плохого не посоветую! — хмыкнул Данилов, снова берясь за графин. — А вторую мы пустим под курицу.

— Извините. — К их столу подошел бармен, профилем и кудрями сильно смахивающий на Пушкина. — У нас есть урц. Вчера привезли. Вам заварить?

— Конечно!

Данилов в первое посещение кафе по рекомендации Саркисяна попробовал этот душистый «чай» из травы, отдаленно напоминавшей мяту, и остался доволен…

— Ты считаешь меня алкашом? — спросил Данилов, попросив официантку, подавшую им чанахи, обновить графин.

— Ну что ты, Вова! — Эдик расплылся в улыбке. — Откуда такие подозрения?

— Ну то на подстанции напился, то вот… — Данилов указал рукой на стол.

— Если хочешь знать, что после того дежурства я сам не мог дома заснуть, пока не опрокинул стакан, — признался Эдик. — Ужасно тягостный осадок на душе остался. Так что я тебя понимаю. И выговор тебе дали не по делу…

— Это с какой стороны посмотреть, — прищурился Данилов. — За то, что выпил после смены — не по делу, а вот если принять во внимание другие обстоятельства…

— Вова! — Эдик предостерегающе поднял вверх руку. — Я не люблю обсуждать личную жизнь своих друзей. Даже с ними. Это очень тонкая сфера, в которую посторонним лучше не лезть!

— Боишься, что опрокину на тебя чайник? — Данилов покосился на полупустой чайничек с заваренной барменом травой.

— Нет, просто следую своим принципам, — твердо ответил Эдик. — Могут у меня быть принципы?

Официантка принесла новый графин.

— Спасибо, — поблагодарил Данилов, принимая графин у нее из рук.

Наполнив рюмки, он поставил графин в центр стола, словно проводя границу между собой и собеседником и ответил:

— Не могут, а должны. Без принципов человеку нельзя! За принципы!

— За принципы! — поддержал Эдик.

— Собственно говоря, я не собирался обсуждать с тобой свою личную жизнь, — сказал Данилов. — Мне просто хочется поговорить с тобой о чем-то хорошем, только я сам не знаю, как начать этот разговор…

Эдик внимательно слушал его, позабыв про чанахи.

— Бывает так — встретишь человека и сразу понимаешь, что это хороший человек. Понимающий, думающий. А бывает и наоборот. Вот когда я впервые увидел на подстанции Бондаря, то у меня не было сомнений, что он — козел! И я не ошибся.

— Ты классно его ошпарил, поделом.

— Это я так, спонтанно. Почувствовал вдруг, что если никак не отреагирую, то никогда не прощу себе этого. С другой стороны, понял, что если отреагирую, то буду выглядеть… мягко выражаясь — забавно. Вот и пришлось разыграть случайную оплошность. Опять же — и душу потешил, и от выговора уберегся. А то и от тюрьмы. Бондарь — гнилушка, выбей я ему пару зубов, он тут же бы в милицию с заявлением побежал.

— Такой может, — подтвердил Эдик. — Ты все сделал правильно.

— Вот! — Данилов повысил голос. — Вот о чем я хочу поговорить. О том, что правильно и что неправильно. Но не глобально — абстрактно, а применительно к моей жизни. Это не противоречит твоим принципам?

— Нет.

— Прекрасно! Тогда слушай… Когда-то, в далекие студенческие годы, когда жизнь казалась сплошным праздником, у меня была девушка… Есть варианты ее имени?

— Гюльчатай Абдурахмановна ибн Хоттаб? — не раздумывая, сказал Эдик.

— Допустим, — согласился Данилов. — Хотя для удобства можно назвать ее… ну хотя бы Еленой. Так вот, мы с Еленой любили друг друга и все у нас было хорошо. Ты ешь, ешь, а то остынет. Я долго говорить буду.

Эдик послушно начал уплетать чанахи.

— Нельзя ли принести нам всякой мясной нарезки? — Данилов отвлекся на официантку, так кстати подошедшую к столу.

— Можно! — обнадежила официантка. — Зелени еще принести?

— Да.

Официантка ушла. Данилов поразился тому, как она ходит. С одной стороны, вроде так неторопливо покачивает бедрами, а с другой — снует туда-сюда очень быстро. Загадка.

— Так вот. В один не так чтобы очень прекрасный день Елена сообщила мне, что выходит замуж за другого…

— Почему? — Эдик перестал есть.

— Потому что ее не устраивали наши отношения. Ты ешь… Она считала, что я должен сделать ей предложение, а я считал, что это ничего не изменит в наших отношениях. Не может изменить. Ну, сходим мы в загс, обменяемся там кольцами, а дальше что? Неужели это может добавить счастья?

— Традиции живучи, — вздохнул Эдик. — И женщины всегда хуже смотрят на гражданский брак, нежели мужчины.

— По-разному бывает… В общем — мы расстались.

— Ты страдал? — Эдик, кажется, позабыл о своих, недавно заявленных, принципах.

Взгляд его был полон сочувствия. Даже не сочувствия, а сострадания.

— Ты будешь хорошим врачом, — отметил Данилов. — Если не сопьешься раньше с нами.

— Я постараюсь, — серьезно пообещал Эдик. — Но ты не ответил на мой вопрос.

— Я очень страдал…

Данилов вспомнил ту хандру, накатившую на него перед самыми экзаменами, когда он чуть было не вылетел из института. Ни до чего не было ему дела, все валилось у него из рук — и учебники, и ложка, и бритва. Он отощал, зарос и еле-еле (и то, благодаря хорошему впечатлению, сложившемуся о студенте Владимире Данилове у преподавателей за время учебы) вытянул сессию на тройки.

Светлана Викторовна не знала, что и думать. Она волновалась, расспрашивала, строила предположения, но никак не могла догадаться, что виной всему та самая «наглая лимитчица», с которой дружил ее доверчивый сын.

Кульминацией стало приглашение «в гости», под видом школьной подруги, врача из наркологического диспансера. Затея окончилась крахом. Во-первых, Владимир знал всех подруг матери, а о тех, кого ему знать не довелось, много раз слышал — Светлана Викторовна любила на досуге предаться воспоминаниям, и поэтому появление доселе неведомой Миры Яковлевны насторожило Данилова. Во-вторых, Мира Яковлевна проявила чрезмерный интерес к делам сына «своей лучшей подруги» и просто засыпала его вопросами, с головой выдававшими ее профессиональный интерес.