Олег Рой - Вдали от рая Страница 21

Парень запнулся, откровенно запутавшись в своих объяснениях. Виновато разведя руками, он снова поглядел на Волошина, который сидел на пассажирском сиденье почти вплотную к водителю и потому слышал каждое словечко, сказанное звонким Лизиным голоском. Шеф уже строил своему охраннику гневные гримасы, когда в трубке вдруг прозвучал ответ, в котором не было ни грамма сомнения и который явственно выдавал в Лизе человека, не обремененного излишними этическими заморочками:

– А, ну если это для шефа, то другое дело! Правда, я не уверена, что ее телефон есть в наших списках… Но сейчас посмотрю. Тебе повезло, что все документы клуба пока у меня. Мы ведь еще не сняли помещение на следующий год, и Ольга Геннадьевна велела мне оставить бумаги у себя…

Болтовня девушки уже начала действовать Волошину на нервы, но деваться было некуда, приходилось терпеливо ждать.

– Ты ее фамилию знаешь? – продолжала щебетать секретарша. Юра перевел вопросительный взгляд на шефа. Тот покачал головой. Фамилии Веры он не знал. Да и в имени, признаться, не был уверен. Волошин не слишком удивился бы, если б узнал, что незнакомка только представилась Верой, а на самом деле звалась Надеждой, Любовью или Софьей. Или вообще Аделаидой. К счастью, Лизочку отсутствие данных не смутило.

– Ничего, найдем! Я ее помню, она у нас иногда бывает. У нее какая-то такая фамилия… Что-то такое красивое и связанное с птицами… Не Воробьева, не Коршунова, не Соловьева… Соколова? Вспомнила – Соколовская! Точно, Соколовская, Вера, кажется. Сейчас, сейчас… Только бы телефон был, а то наши клиенты не всегда оставляют свои координаты. А эта женщина бывает у нас нечасто, и каждый раз… Ой, вот, кажется, нашла! И телефон есть, домашний… Записывай.

Она бойко продиктовала семь цифр и добавила:

– Только Ольге Геннадьевне меня не выдавай, а то мне попадет…

Лиза еще что-то ворковала Юре, но Волошина это уже совершенно не интересовало. Он так строго поглядел на охранника, что тот мигом понял, что делать, быстро скомкал разговор, пообещав перезвонить с собственного телефона, и вернул шефу его мобильник. Тот сразу же набрал номер и долго слушал длинные равнодушные гудки. Никого.

– Рабочее время, Виктор Петрович! – начал было водитель. – Наверняка ее дома… – и тут же осекся под строгим начальственным взглядом.

Откинувшись на непривычное и оттого казавшееся особенно неудобным сиденье Юриной «девятки», Волошин поразмыслил несколько минут и затем снова потянулся в карман за сотовым. На этот раз он позвонил в офис.

– Здравствуй, Ниночка, как у вас там? Все в порядке? Ну и отлично. Соедини-ка меня с Дроздовой… Ленусик? Слушай, не в службу, а в дружбу, пробей-ка по общегородской базе данных адресов вот этот номер… Есть? Отлично. Так точно, Соколовская, Вера Игоревна. Как ты говоришь? Сиреневый бульвар? Да, знаю, Измайлово… Какой-какой номер дома? А квартира? Спасибо, дорогая, очень выручила. Ну, будь здорова…

Он снова заерзал на сиденье, пытаясь устроиться поудобнее. Пока все складывалось неплохо. Пожалуй, теперь даже можно было обойтись и без Юриной помощи; уж разыскать-то дом на Сиреневом бульваре он способен и в одиночку… Так и быть, выполнит свое обещание и даст этому влюбленному чудику пару деньков отдыха – ведь Волошин в отпуске, и охранник-водитель ему не так уж и нужен… Он совсем позабыл в этот момент, что остался на какое-то время без собственных колес, однако и вспомнив об этом, равнодушно пожал плечами: в Привольное он пока не собирается, а для поездок по городу, слава Богу, существуют такси.

Но когда он сообщил о своем решении Юре, парень яростно воспротивился и даже замахал на шефа руками:

– Нет, Виктор Петрович, об этом не может быть и речи. Одного я вас никуда не отпущу. Вот оставил вас на этом проклятом вечере без присмотра – и чем кончилось? Отвезу вас в Измайлово, на Сиреневый, потом доставлю домой, а потом и Лизочкой… то есть, и собой заняться можно. А завтра с утра – как штык, в вашем распоряжении. Как всегда.

– За вечер-то разве с девушкой управишься? – насмешливо поддразнил его Волошин.

Но охранник на шутку не повелся. Покачав головой («Бизнес есть бизнес», – вспомнил Виктор его слова), он твердым голосом произнес:

– Девушка девушкой, а дело делом. На Лизу мне хватит того времени, в которое я буду вам не нужен.

Волошин кивнул, мол, поступай как знаешь. Сейчас он был слишком счастлив, чтобы обращать внимание на всякие мелочи. Он думал только об одном: еще немного, максимум несколько часов – и он наконец-то увидит Веру.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава первая, в которой врач Дмитрий Волковской понимает, что далеко не все в этой жизни можно объяснить при помощи науки

Митенька Волковской происходил из дворянского рода – менее знаменитого, нежели Юсуповы и Шереметевы, зато гораздо более древнего. Его предки уцелели во времена Ивана Грозного лишь благодаря тому, что старались вести жизнь скромную и незаметную – и в последующих поколениях скромность и незаметность вошли в их плоть и кровь. Волковские не стремились занимать высокие посты, не лезли в фавориты государям и тем более государыням. Они не преуспевали на службе, не совершали ратных подвигов и не богатели стремительно, в одночасье, чтобы потом, как это обыкновенно случается, еще более стремительно пасть. Все достояние, которым они располагали, составляло обширное имение на берегу тихой речушки: с добротным господским домом, полудюжиной небольших, но справных деревенек, щедрыми на урожай полями, березовыми рощами и отличными заливными лугами. И благодаря то ли малодетности, то ли практичности владельцев имение это, звавшееся Заречное, не постигла участь большинства родовых гнезд – оно не оказалось раздроблено и растаскано наследниками на куски, а каким-то непостижимым, но счастливым образом сохранилось в веках и процветало.

Любители деревенской жизни, Волковские почти не выезжали в столицы и уж тем паче за границу, жили тихо и уединенно, поддерживая связи лишь с родней да соседями, среди которых обычно и подыскивали мужей дочерям и жен сыновьям. Так продолжалось несколько столетий, вплоть до наступления бурного двадцатого века, с приходом которого в семье Волковских все переменилось. Отец Мити Владимир Львович оказался человеком совсем иной натуры, нежели его предки. Гренадерского роста, шумный, как мельница, он чувствовал себя в высшем свете словно рыба в воде. Сидеть бирюком в своем Заречном – ну нет, это ему не по нраву! В последний год девятнадцатого столетия Волковской похоронил отца и тотчас перевез семейство – жену Софью Григорьевну, двух дочерей, Надю и Любу, и новорожденного сына Митю в Петербург, где стал вести самую блестящую жизнь. Выезды, театры, наряды, балы и обеды, один роскошнее другого… Конечно, все это влетало в копеечку, но Владимир Львович не беспокоился этим, будучи отчего-то уверенным, что имение предков – бездонная золотая жила, которой хватит надолго. А меж тем управляющий уже слал в столицу пространные письма, в которых предупреждал, что надо бы сократить расходы, а то, не ровен час, средства закончатся и Заречное пойдет за долги с молотка…

Митеньки это до поры до времени не касалось. Заря его жизни была отрадна и ничем не омрачена. Любимец родителей и старших сестер, ни в чем никогда не знавший отказа, он рос шустрым и способным, примерно учился в гимназии, удивляя педагогов способностями к наукам. И даже когда дела семьи стали идти все хуже и хуже, Митя сначала не обращал на это внимания.

Настал 1914 год, началась война. На удивление некстати – хотя, казалось бы, разве война может быть кстати? Но для Волковских она грянула уж совершенно не вовремя, поскольку нарушала все их планы. На осень были назначены свадьбы обеих барышень – старшей, русоволосой Надежды, и младшей, белокурой Любушки. Но уже в августе стало ясно, что свадьбу Любы придется отложить – ее жених, офицер гвардейского полка, в первые же дни войны ушел на фронт. А в сентябре грянул выстрел.

Нет, война здесь была ни при чем, боевые действия до Петербурга не добрались. Но рано утром, еще до рассвета, выстрел прозвучал из кабинета, куда тут же сбежалась вся семья. Увидев тело Владимира Львовича, который неловко и грузно распластался на столешнице, прямо под собственным портретом, недавно доставленным от модного художника, маменька осела без чувств на пол. Сестры завизжали. А пятнадцатилетний Митя, застыв, как соляной столп, глядел на край стола, с которого сползала на пол струйка густой темно-вишневой крови и какие-то белые кусочки – одни склизкие, другие более плотные. Посмотреть в упор на то, что осталось от прекрасной, кудрявой папенькиной головы, он так и не посмел.

В народе говорят, что несчастье редко является в одиночку, мол, пришла беда – отворяй ворота. Именно так случилось с Волковскими. Следом за первым выстрелом грянул второй, неслышный: в предсмертной записке папенька сообщал, что вконец разорил свое семейство и не перенесет жизни в бесчестии. Когда эту новость разнесли по всему городу столичные сплетницы, последовали новые несчастья. Сначала жених Нади, клявшийся ей в вечной любви, покинул ее, едва узнав, что она стала бесприданницей. Наденька, до безумия любившая неверного суженого, повторила отцовский грех, наложив на себя руки, только по-женски, бесшумно – приняла крысиного яду. И тут же, следом, случилось еще одно страшное горе. Красавица Любушка, окончившая курсы сестер милосердия, не проработав в госпитале и недели, заразилась тифом и сгорела буквально на глазах.