Дмитрий Вересов - Книга перемен Страница 21

Он мыл пол и вышел с ведром, чтобы выплеснуть грязную воду в канализационный люк, забранный решеткой, или прямо в Карповку. В этом было преимущество поломоя — в возможности хоть на две-три минуты выйти на свежий воздух. Пол и стены можно было мыть бесконечно и бесконечно выносить ведра, а стало быть, и прогуливаться. Во время одной из таких коротких прогулок его чуть не сбили белые «Жигули» последней модели. Олег отпрыгнул от несущейся вдоль Карповки на полной скорости машины и прижался спиной к влажному по случаю мелкого дождичка древесному стволу. Да так и остался стоять, потому что машина резко затормозила, и из нее, чуть не ударив Олега водительской дверцей, не очень ловко выбралась Галина Альбертовна — длинноглазая Исида, Нут, Баст и кто-то там еще в одном лице. Она накинула глубокий капюшон куртки и ушла в него до переносицы. Ноздри богини трепетали от гнева, орхидея. О, нет, уже не орхидея, а яркий, почти светящийся на фоне мутного дня цикламен презрительно дрожал и ник к подбородку.

— Ты сменила помаду? — удивился Олег и опомнился: — Лина, как ты сюда попала?

— Очень просто, — процедила она сквозь зубы, — охранник поднял шлагбаум.

— Так ведь не пускают на личном транспорте?

— У меня есть удостоверение. Особое такое, красненькое. И не делай вид, что не понимаешь, о чем речь.

— Я и не делаю, — сказал Олег, глядя поверх ее головы на ворону, севшую на крышу морга. — Я тут научился искать причины и следствия. Причин, если честно, не нашел, а следствия — налицо. Спасибо нашему общему знакомцу Петру Ивановичу, ведь так, Лина?

— Легко было догадаться. Только что же ты, милый, причин не понял? Проверочку-то не прошел, не тех мальчиков побил. Где была твоя голова? Что тебе это отребье, за которое ты чуть голову не сложил? Не болит головушка-то?

— Пройдет, — пожал плечами Олег, следя за взъерошенной вороной на крыше. Ворона упорно мокла под холодной моросью и никуда не торопилась, ни строить гнездо, ни под навес, чтобы обсохнуть. Паразитов изводила в сырости, что ли?

— Ты все провалил, как последний сопляк. — зашипела Лина, глубоко засунув в карманы ледяные руки. — Ты меня подвел, понял ты или нет?! Меня еще больше, чем себя самого. У меня ребенок, а ты меня убил, мерзавец, уничтожил! Ты меня последнего шанса лишил из дерьма вылезти! Мне теперь подсадкой служить до второго пришествия! Под такую нечисть ложиться, что и подумать тошно! Или этого ублажать.

— Петра Ивановича? — усмехнулся Олег.

— Ладно, он хоть один. Но иногда я думаю, что легче под покойника лечь.

— Говорят, кое-кто именно покойников и предпочитает, — безжалостно пожал плечами Олег. — У нас тут как-то ночью окно разбили, покрывала с клиентов поснимали.

— Сволочь! — заорала, не дослушав, Лина. — Ты… издеваться еще будешь! Все вы сволочи!

Она внезапно успокоилась, взяла себя в руки, цикламен обрел жесткую симметрию, стал плоским, как в гербарии. Потом сухие лепестки раздвинулись и сухо прошуршали:

— Я сейчас могу громко закричать, что меня насилуют. И ты, сэр рыцарь, не отмажешься. Говорят, с насильниками в тюрьме жуткие вещи вытворяют.

— Давай, кричи, — равнодушно сказал Олег, прижатый к дереву. Ворона на крыше встряхнулась, но улетать и не подумала, смотрела на Олега веселым, умным глазом.

— Где, кстати, твой конвой? — оглянулась Лина.

— Наверное, обсыхает. В помещении, — усмехнулся он.

— Разгильдяи. Не хочешь расслабиться на заднем сиденье, пока они там обсыхают? — предложила она, и цикламен вновь наполнился живым соком и, казалось, даже заблагоухал.

— Чтобы экспертиза подтвердила изнасилование? Спасибо.

— Дурак. Дурак и мерзавец. Негодяй и трус. Сволочь. Дерьмо. Дурак. Мерзавец.

— Это уже было, — перебил Олег, — ты повторяешься, Лина.

— Мне было хорошо с тобой. В кои-то веки мне было взаправду хорошо. Все могло бы быть так замечательно. Мы бы с тобой уехали куда-нибудь. Куда надо, туда и уехали бы, — заторопилась она, упреждая вопрос. — Такое шикарное задание. А ты.

— Сволочь, мерзавец, дурак, — повторил Олег. — Пусть так. Только почему на меня, убогого, столько пороху растрачено? Мало ли таких молодых, красивых, сильных и ловких? Неприкаянных?

— Значит, мало, — отрезала Лина. — Тебе предлагается исправить ошибки и загладить свою вину. И приступить к выполнению той работы, которую предлагает тебе Петр Иванович.

— У меня уже есть работа, — ответил Олег и погремел ведром, — просто замечательная работа. И дал мне ее как раз Петр Иванович.

— Ты не понимаешь, — прошелестели лепестки, — могло быть гораздо хуже. И ты не знаешь, от чего отказываешься.

Она помолчала, а потом, поняв, что Олег больше не намерен поддерживать беседу, закончила устало, безжизненно:

— Я так и знала, что все бесполезно. Что ты сорвался с крючка. Воля твоя. Только никто этого просто так не оставит. Ты вынужден будешь прийти сам или.

— Или? — равнодушно и немного насмешливо спросил Олег.

— Увидишь. На своей шкуре испытаешь, что происходит с теми, кто не прошел проверок! Уж не обессудь! И не обижайся потом, если попадешь под колеса, ненароком сопьешься или если тебя сочтут буйнопомешанным.

— Да я и не обижаюсь, с чего ты взяла? — иронически поднял брови Олег и посмотрел вслед улетавшей вороне.

Лина метнулась в машину, хлопнула дверцей и, резко развернувшись, понеслась по дорожке, предназначенной для катафалков. Сехмет разъяренная, Сехмет львиноголовая. Сехмет — богиня войн, раздоров, разорения. Сехмет, которую послал к людям Ра, когда решил, что его перестали почитать как должно. Сехмет — бывшая Хатор, богиня любви.

Хатор обратилась в Сехмет, так как решила, что любовное безумие, которое она в силах наслать на людей, будет недостаточным наказанием за их непочтительность. Хатор-Сехмет, сама несчастная безумица. Сехмет побежденная и тем более опасная.

— О, как вы ее обидели! — послышался позади Олега бодрый молодой голос. — Унеслась, как ошпаренная сука. Извините, но это так. Вы не видели тут моих докторов? В смысле, студентов? У нас тут должно состояться практическое занятие, в этой печальной обители. Вы сами не студент, случаем? Я — профессор, Роза Еноховна Шон.

Олег от неожиданности резко обернулся, нога скользнула на мокром корне старого тополя. Чтобы удержаться, он взмахнул рукой и съездил пустым ведром Розу Еноховну по коленкам.

— Слушайте, мне больно! — сообщила Роза Еноховна, растирая колени обеими руками. — Так вы студент?

— Нет, — ответил Олег, поняв, что извинений от него не требуется, — я всего лишь «декабрист».

— Э-э?.. — вопросительно протянула Роза Еноховна. — Из психиатрии? В самоволку изволили отправиться?

— Пока нет, — еще раз усмехнулся Олег, — не из психиатрии, но мне тут сулили. В недалеком будущем. Карьеру буйнопомешанного.

Он и сам не знал, зачем сообщил ей об этом. Сказалось, вероятно, напряжение, которое он, не отдавая себе в этом отчета, испытал при разговоре с Линой. Разговор Олега вымотал, растревожил, и он, наслушавшись рассказов своих «коллег» по работе в морге, теперь понимал, что угрозы Лины скорее всего не были пустыми, что его теперь вряд ли оставят в покое. Могущественная организация не допустит сомнений в своем могуществе. Вряд ли, разумеется, его собьет машина в тихом переулке — он не владеет никакой важной информацией, но очередных пакостей и подстав, Олег не сомневался, ждать не придется.

— Вы о чем задумались? С чего начать свою карьеру сумасшедшего? — полюбопытствовала Роза Еноховна. — Между прочим, объясните-ка свой статус. Почему это вы декабрист? И при чем тут ведро, которым вы размахиваете? Ведро — это ближе к Дон Кихоту, в его стиле, я хочу сказать. У него, если помните, был тазик… Вы читали «Дон Кихота»?

Профессор Шон испытующе глядела на Олега, глядела так, как будто от его ответа многое зависело.

— Не пришлось, — сознался Олег, а потом вспомнил: — Моя школьная учительница математики очень ценила эту книгу и читала ее в оригинале, по-испански. Два года назад, когда я был в армии, она исчезла, эта моя учительница. Ее искали с милицией и не нашли. Вы на нее похожи, вот я и вспомнил. А «декабристами» называют тех, кто огреб пятнадцать суток по какому-то декабрьскому указу.

— Чего только не узнаешь. — пробормотала Роза Еноховна. — «Декабристы», исчезающие учительницы. — Она достала из кармана распахнутого пальто старинный черепаховый портсигар с монограммой из латинских букв F и R. — Курите? — спросила она Олега. — Нет? А мне вот приходится. Я бы предпочла нюхать табак, как в старину, но, боюсь, не поймут, сочтут за чудачество старой девы и на пенсию выставят. Вот и приходится курить — притуплять обоняние. Трупы, знаете ли, неважно пахнут, а я их вскрываю, учу оболтусов анатомии. Где, кстати, оболтусы? Ведь ни один зачета не получит! Между прочим, вы здесь что, один? Вас не охраняют?