Ирвин Шоу - Богач, бедняк. Нищий, вор. Страница 21

— Ведь сегодня твой день рождения.

— Да-а, — протянул Рудольф.

— Ты не знаешь, почему папа отослал Томаса?

— Не знаю. Ни тот ни другой ничего мне не сказали. Это как-то связано с Тиккерами. Томми ударил отца — вот это я знаю.

— Ну и ну-у, — изумилась Гретхен. — Можно сказать, великий день.

— Уж это точно, — согласился Рудольф и, вспоминая, что ему рассказал Том про сестру, подумал, что день этот гораздо значительней, чем ей кажется.

Бармен принес виски. Гретхен подняла свой стакан:

— За семью Джордахов — украшение общества Порт-Филипа, — и отпила несколько глотков сразу, словно ее мучила жажда, словно она хотела скорее допить первую порцию, чтобы осталось время повторить. — Ничего себе семейка, — продолжала она, качая головой. — Поехали со мной. Будем жить в Нью-Йорке.

— Ты хорошо знаешь, я не могу этого сделать.

— Я тоже так думала, а вот ведь делаю.

— Почему ты уезжаешь? Что случилось?

— Много чего, — уклончиво ответила Гретхен и снова сделала большой глоток виски. — В основном я уезжаю из-за одного мужчины. — Она посмотрела на брата вызывающе. — Он хочет на мне жениться.

— Кто? Бойлан?

— А ты откуда знаешь? — Зрачки ее расширились и потемнели.

— Мне Томми сказал.

— А ему откуда известно?

Почему бы и не сказать, подумал он. Сама напрашивается. От стыда и ревности ему хотелось сделать ей больно.

— Он был возле дома Бойлана и заглянул в окно.

— И что же он увидел? — холодно спросила Гретхен.

— Бойлана. Голого.

— Бедный Томми, — рассмеялась Гретхен. В ее смехе звенел металл. — Голый Тедди Бойлан не такое уж привлекательное зрелище. Он и меня видел голой?

— Нет.

— Жаль. А то по крайней мере не зря перся бы в такую даль. — Она сказала это безжалостно, словно намеренно мучила себя. Раньше Рудольф ничего подобного за ней не замечал. — А почему он решил, что там была именно я?

— Бойлан громко спросил, спустишься ли ты или тебе принести виски наверх.

— О, так это было как раз в ту ночь. Незабываемая ночь. Как-нибудь я расскажу тебе подробно. — Гретхен внимательно поглядела на него. — Не смотри на меня так грозно. Сестры имеют обыкновение становиться взрослыми и гулять с мужчинами.

— Да, но Бойлан… — горько сказал он. — Этот хилый старик.

— Между прочим, он не такой уж старый и не такой уж хилый.

— Тогда почему ты сбегаешь?

— Понимаешь, если я останусь, рано или поздно я выйду за него замуж, а Тедди Бойлан не годится в мужья твоей чистой, красивой сестренке. Сложно, не правда ли? — Она жестом подозвала бармена: — Еще виски, пожалуйста. — И продолжала: — Кстати, когда я уходила, мама была совершенно пьяна. Она допила все вино, купленное в честь твоего дня рождения. Пьяная сумасшедшая старуха. Обозвала меня блудницей. — Гретхен хихикнула. — Последнее ласковое напутствие девочке, уезжающей в большой город… Беги отсюда, — хрипло сказала она. — Уезжай, пока они окончательно тебя не искалечили. Беги из этого дома, где ни у кого нет друзей и где никогда не звенит дверной звонок.

— Никто меня не калечит, — сказал Рудольф.

— Ты неискренний, братик. — Теперь ее враждебность была ничем не прикрыта. — Меня не обманешь. Тебя все обожают, но самому тебе абсолютно наплевать на всех и вся. Если, по-твоему, такой человек не калека, можешь хоть сейчас посадить меня в инвалидную коляску.

— Какого черта! — Рудольф поднялся из-за стола. — Если ты обо мне такого мнения, чего я тут торчу с тобой? Я тебе вовсе не нужен.

— Верно, не нужен, — согласилась она.

— Вот твоя квитанция на чемодан. — Он протянул ей клочок бумаги.

— Спасибо, — невозмутимо сказала она. — Сегодня каждый из нас сделал положенное ему доброе дело.

Рудольф вышел из бара. Гретхен осталась сидеть, допивая вторую порцию виски. Ее миловидное лицо разрумянилось, глаза сияли. Мысленно она уже была за тысячу миль от замызганной квартиры над булочной, от отца и матери, от братьев и от любовника, на пути в большой город, пожиравший каждый год миллион девушек.

Рудольф медленно брел домой. В глазах его стояли слезы. Ему было жаль самого себя. Сестра и брат правы. Они раскусили его сущность. Ему надо измениться. Но как? Что должен изменить в себе человек, чтобы стать другим? Гены? Хромосомы? Знак зодиака?

Он чувствовал себя опустошенным и разбитым наголову. «Я запомню этот день рождения», — думал он.

7

Томас был в гараже один. Механик Койн болел, а второй подручный уехал на вызов. Было два часа дня. Харольд Джордах еще сидел дома за обедом. Sauerbraten mil spetzli,[3] три бутылки светлого пива, а потом полчасика всхрапнуть на широкой кровати рядом с толстухой женой — главное, не перерабатывать, а то получишь раньше времени инфаркт.

Ежедневно горничная давала Тому с собой бутерброды и фрукты, и Том был вполне доволен таким обедом и тем, что ел в гараже, лишь бы поменьше видеть своего дядю и его семью. Достаточно того, что ему приходилось жить с ними в одном доме, в крохотной каморке на чердаке, где он всю ночь обливался потом: за день крыша накалялась от солнца и жара была невыносимая. Получал он пятнадцать долларов в неделю. Дядя Харольд сумел извлечь выгоду из пожара в Порт-Филипе.

Томас сменил масло в «форде», и пока ему было нечего делать. Конечно, будь дядя в гараже, он тут же нашел бы работу племяннику. Например, заставил бы вымыть туалеты или навести блеск на хромированные бамперы старых машин, стоявших в углу двора под вывеской «Продается». Том лениво подумал: может, очистить кассу и смыться? Он выдвинул ящичек кассы — там оказалось всего десять долларов и тридцать центов. Дядя Харольд, уходя обедать, забирал утреннюю выручку с собой и оставлял в кассе только мелочь на случай, если понадобится дать сдачу кому-нибудь из клиентов. Он не стал бы владельцем гаража, заправочной станции, стоянки подержанных автомашин и городского автомобильного агентства, если бы относился к деньгам легкомысленно.

Взяв сверток с бутербродами, Томас вышел на улицу, приставил расшатанный деревянный стул к стене гаража и, усевшись в тени, стал глядеть на проезжавшие мимо машины.

В общем-то ему неплохо жилось в этом городке. Элизиум в штате Огайо был не меньше Порт-Филипа, и гораздо богаче. Здесь не было трущоб и других признаков упадка, которые дома Томас принимал как нечто само собой разумеющееся. Неподалеку находилось небольшое озеро. На берегу стояли две летние гостиницы и коттеджи, куда летом приезжали их владельцы, зимой живущие в Кливленде. Элизиум походил на небольшой курорт: здесь были хорошие магазины, рестораны, устраивались конные аукционы и парусные регаты. А главное, казалось, что в Элизиуме у всех есть деньги, — этим-то городок и отличался от Порт-Филипа в первую очередь.

Томас вытащил из пакета бутерброд, аккуратно завернутый в вощеную бумагу. На тонком кусочке свежего ржаного хлеба лежали бекон, листочки салата и ломтики помидора, обильно сдобренные майонезом. С недавних пор горничная Джордахов-Клотильда начала готовить ему каждый раз новые, затейливые бутерброды. Она была милая, эта Клотильда. Француженка из Канады, тихая женщина лет двадцати пяти. В доме Джордахов она работала ежедневно с семи утра до девяти вечера, выходной ей давали раз в две недели по воскресеньям, да и то только со второй половины дня. У нее были печальные темные глаза и черные волосы.

Вечером, возвращаясь поздно из города — дядя Харольд и тетя Эльза, как и родители Томаса, не могли удержать его дома, — он всегда находил на столе в кухне оставленный ею для него кусок пирога.

Чтобы избежать ненужных расспросов о Порт-Филипе, он не заводил друзей, со всеми старался быть вежливым и за все время пребывания в Элизиуме пока не подрался ни разу — еще жива была память о недавних неприятностях. Он не чувствовал себя несчастным. Он радовался избавлению от гнета родителей, радовался, что ему больше не приходится жить в одном доме и спать в одной кровати с братом. А то, что можно не ходить в школу, вообще было здорово. Работа в гараже ему не претила, хотя дядя Харольд был порядочным занудой, вечно суетился и о чем-нибудь тревожился. Тетя Эльза кудахтала над Томом, как наседка, и поила апельсиновым соком, считая, что его мускулистая худоба — следствие недоедания. В общем-то и дядя и его жена, хоть и гады, желали ему добра. Две двоюродные сестры Тома, еще Девочки, не докучали ему.

Никто в этой семье не знал, почему его выгнали из дому. Дядя Харольд пытался расспрашивать Тома, но тот уклончиво ответил, что просто у него плохо шли дела в школе — кстати, это вполне соответствовало истине — и отец решил, что для него же будет лучше, если он уедет из дому и сам начнет зарабатывать себе на жизнь. Дядя Харольд был не из тех, кто недооценивает влияние самостоятельной жизни на формирование моральных устоев, но тем не менее его удивляло, почему за все время Томас не получил из дому ни одного письма и после звонка Акселя, сообщившего о приезде Тома, всякая связь с Порт-Филипом прекратилась. Сам Харольд Джордах был примерным семьянином, обожал своих дочерей и не скупился на подарки жене, чей капитал, что ни говори, помог ему зажить в Элизиуме припеваючи.