Станислав Говорухин - Повести. Рассказы Страница 21

— Паша!.. — задохнулась она от счастья.

— Приеду на заставу, сообщу командиру об изменении в семейном положении и тут же вызову вас обеих…

— Ты не спеши. Осмотрись, подумай. Зачем тебе такая обуза?

— Не балабонь! Сказано — вызову… А если сама сомневаешься, реши сейчас.

— Что ты, Паша, счастье мое…

— Тогда вот так и договоримся. А сейчас дай мне его адрес.

— Нет! — напугалась Лиза. — Не связывайся с ним!

— Не могу я тебя так оставить. Сама же говорила… Не бойся, я мирно… Объясню, что мы поженились… он же мужик…

— Не поймет он…

— Не поймет — втолкую…

Она обхватила его руками за шею.

— Нет, нет, не пущу! Бог с ним, Паша! Оставь его! Я как-нибудь…

— Ну, будет… — Он отнял ее руки, встал, одернул гимнастерку. — Я пули не боялся, а шпаны испугаюсь?

— Ты его не знаешь, он на все способен.

— Вот поэтому мне и надо его опередить…

В сумерках Павел подошел к двухэтажному деревянному дому на пыльной окраине города. Спросил что-то у двух женщин, сидевших на лавочке. Те указали в сторону низких, прилепленных друг к другу дровяников, замыкавших двор. Он направился туда.

На высокой голубятне, среди двух подростков лет четырнадцати, Павел издали увидел коренастую фигуру Михаила. Тот тоже узнал его издалека.

— Что, пограничник? — Михаил передал одному из подростков длинную палку. — Пришел мне джиу-джитсу показывать?

Только сейчас Павел заметил внизу две темные фигуры дружков Михаила. Один держал руку за пазухой — там шевелились голуби.

— Слезай, поговорим! — сказал Павел почти дружелюбно.

— Что это за фрайер? — лениво спросил один из дружков, глядя мимо Павла.

— Лизаветы хахаль…

— Он что, прощения у тебя пришел просить? — поинтересовался дружок. Другой хмыкнул, в темноте блеснула золотая фикса. — Ай-яй, как не стыдно? На вид приличный человек, орден…

— Орден-то ему не за эти ли дела дали? — сострил фиксатый и первый засмеялся своей шутке.

Михаил что-то вполголоса сказал одному из подростков, тот еле заметно кивнул, слез с голубятни.

— Дядь, дай закурить? — спросил он, отводя глаза.

— Соплив еще.

Парнишка отступил, за спину Павлу. И тут же надвинулся дружок Михаила.

— Зачем ребенка обижаешь? Вали отсюда! — легонько ладонью он толкнул Павла в грудь.

«Ребенок» в это время быстро присел на корточки у ног лейтенанта, Павел от толчка качнулся назад, наткнулся на препятствие и, потеряв равновесие, упал на спину в пыль.

Сразу же вскочил на ноги.

— Не ушибся, дядь? — спросил с безопасного расстояния парнишка. Голос у него был бесцветный — привычная мальчишеская игра не доставляла ему на этот раз удовольствия.

Михаил уже спрыгнул с голубятни, все трое хохотали, расставив ноги. Особенно смешно было фиксатому, он тоненько повизгивал, захлебываясь от смеха.

— Что ж телохранителей не привел? — Михаил смеялся только ртом, глаза ненавидяще смотрели на лейтенанта. — Тащил бы сюда весь гарем — нас как раз четверо…

Павел медленно двинулся на него, держа в поле зрения всю троицу.

— Смотри, нарвешься! — предупредил Михаил, двое по бокам разомкнулись, обходя лейтенанта. — Иди, откуда пришел. Показал себя и ладно. Бить не будем на первый раз. Езжай, охраняй границу…

Вдруг Павел резко подался вперед, сделал ложный выпад, Михаил отпрыгнул и оба дружка его, как по команде, бросились на лейтенанта. Этого Павел и хотел — снизу, с разворота всем весом тела хрястнул фиксатого. Тот сковырнулся, сел наземь. Сразу стал подниматься, блуждая бессмысленным взглядом. Двое других перестроились, загородив дружка, разом кинулись на Павла. Он нагнулся, пронырнул между ними и снова с налета обрушился на фиксатого, левой согнутой ударил в живот, правой — в челюсть. Этот маневр не прошел ему даром, несколько сильных ударов, пока он находился спиной к противникам, пришлись ему в ухо и в затылок, но зато один из троих был окончательно выведен из игры — он валялся, скорчившись, в пыли и судорожно глотал воздух.

Двое оставшихся теперь не спешили, не лезли напролом, решили действовать обдуманно — тяжело дыша, расходились бочком, чтобы одному зайти за спину лейтенанту, заставить его работать на два фронта.

— Падло, — шипел Михаил. — Гемафродей! Боксом? Сейчас мы тебе покажем бокс… А-а-а! — с озверелым криком он бросился на него.

«Дружок» остался на месте, чего-то выжидал. Противник Павла дрался размашисто, по-деревенски, но удары наносил сильные, неожиданные. Оба задыхались от усталости.

— Дядя-а! — вдруг истошно закричал парнишка.

Павел отпрянул в сторону, и вовремя — «дружок» был уже в метре от него. В руке он держал стамеску.

Она могла стать грозным оружием. Не сводя глаз от заточенной стали, Павел отступал к стене дровяника, а тот, пригнувшись, шел на него, обшаривая его взглядом, словно выискивая место, куда можно ударить наверняка. Слева, косясь по сторонам — нет ли свидетелей — наступал Михаил.

Павел остановился, коснувшись спиной стены, и противники его тоже замерли на секунду перед тем, как броситься на него в последний раз.

Наверное, ему пришлось бы плохо, очень плохо. Но тут он, не отрывавший взгляда от тусклой стали, скорее почувствовал, чем увидел, как Михаил вдруг хрястнулся боком о стену сарая, словно на него свалилось что-то непомерно тяжелое, и тут же, не понимая еще, что произошло, Павел рывком отделился от стены и резко ударил ногой в руку, сжимавшую оружие. Но промахнулся — «дружок» успел отвести руку в сторону. Но Павел был уже в ярости атаки, весь сфокусировавшись на размытом лице противника, он бросился на него и, наконец, поймал это лицо кулаком, вложив в удар всю свою мощь и силу. «Дружок» упал, покатился по земле, Павел в два прыжка настиг его и с силой, как придавливают голову ядовитой змее, прижал сапогом руку, сжимавшую оружие. Тот взвизгнул, Павел нагнулся и поднял стамеску, на широком отточенном конце которой висела капелька крови.

И тут только Павел вспомнил о другом противнике. Он поднял голову и увидел сначала Лизу с прижатыми к лицу ладонями, глядевшую на него в ужасе, затем Михаила, прислоненного к стене сарая, — рыжий парень, приятель Тамары и земляк Павла одной рукой придерживал его, чтобы не упал, а другой сильно бил по щекам, приговаривая:

— Это тебе, тварь за Лизавету!.. Это за моего земляка! — он, отпустил его, и Михаил мешком осел на землю.

Рыжий наклонился над ним, двумя пальцами брезгливо поднял кверху его подбородок:

— Запомни! Он уедет, а я останусь! Мало будет, весь завод сюда приведу — все ваше осиное гнездо к черту выжгем! Запомни!.. — рыжий перевел дух, обессилев от такого длинного монолога. Он распрямился и улыбнулся Павлу смущенно.

Лиза, наконец, приблизилась, беззвучно шевеля губами, силясь произнести что-то. И тут Павел увидел, что рукав гимнастерки ниже локтя залит кровью. Сквозь разорванную ткань из длинного пореза на руке хлестала кровь.

— Чепуха, — сказал он, бледнея. — Царапина.

— Чего дрожишь? — рыжий толкнул Лизу в локоть. — Ты же медик.

— Сейчас, сейчас… — трясущимися губами бормотала она. — Бинт?..

Рыжий подмигнул Павлу.

— Ты случайно, лейтенант, аптеку с собой не носишь? Эх ты! — Большой своей веснушчатой рукой он погладил Лизу по голове. — Не дрейфь! Заживет до свадьбы. На вот тебе платок…

Лиза, слизывая языком слезы, стала накладывать жгут.

— Чепуха, — снова повторил Павел и улыбнулся рыжему: — Спасибо, земляк…

— Мне за что?.. Это она… Всю дорогу бежать заставила… Как мы вовремя, а?!

Павел все еще сжимал стамеску со своей кровью на лезвии. Рыжий взял её, повертел в руках и зашвырнул на крыши сараев.

— У, тварь! — Носком ботинка он легко ткнул дружка Михаила в бок. Тот сидел на земле и подвывал, держась за раздавленную руку. — Пошли, дома перевяжем… Делать здесь больше нечего…

Они прошли мимо парнишки, так и не двинувшегося с места за все время драки. Тот опустил голову, Павел, было, остановился, хотел что-то сказать, но только поморщился и прошел мимо.

У колонки он обмыл руку вместе с рукавом — порез оказался неглубоким. Спросил рыжего:

— Как тебя зовут?

— Григорий.

— Плохо бы мне пришлось без тебя…

— Забудь, земляки все же… А за Лизу не беспокойся. Мы ее в обиду не дадим.

На несколько минут угловая комната на первом этаже общежития превратилась в лазарет. Подруги с удовольствием возились над лейтенантом — обработали и продезинфицировали рану, крепко перевязали ее, заставили съесть какие-то таблетки. Выстиранная гимнастерка уже сушилась над подоконником.

Ощущение было такое, словно оба вернулись из боя. Даже рыжий Григорий осмелел, уже не мялся на пороге, а сидел в красном углу на табурете. Тамара еще покрикивала на него, заставляла то что-нибудь принести, то подать, но делала это мягко, поощрительно. И добрый тихий Григорий с улыбкой принес кипятку, сбегал в аптеку и снова садился на табурет, остро завидуя лейтенанту, над которым кружили четыре пары женских рук.