Ирина Волчок - Прайд окаянных феминисток Страница 21

— Иди спать, — вдруг заявила Пулька. — Нам с тетей Наташей еще поговорить надо.

— Ну, вот еще! — возмутился Бэтээр. — Это мне с тетей Наташей поговорить надо! Так что лучше ты иди спать.

Он думал, что Пулька, как всегда, начнет препираться и доказывать свое право на свободное волеизъявление, но та помолчала, подумала, потаращилась по очереди то на него, то на яблочную кошку, и неожиданно согласилась:

— Хорошо. Спокойной ночи, братик. Спокойной ночи, тетя Наташа. Завтра поговорим, правильно?

— Спокойной ночи, сестренок, — несколько растерянно ответил Бэтээр.

Братиком Пулька его в последний раз называла вчера в саду дома номер двенадцать. А до этого — лет пять назад, кажется. Тоже за что-то прощения просила. Сейчас, вроде бы, никакой вины за ней не числится… Или он чего-то не знает? Он с недоумением смотрел вслед Пульке какое-то время, даже хотел было пойти за ней и прямо сейчас докопаться до истины, но тут его отвлек голос яблочной кошки:

— Мне кажется, Полина в последнее время очень повзрослела. Становится такой спокойной и уверенной, правда?

Бэтээр с подозрением уставился на нее: опять смеется, что ли?

Она поняла его взгляд по-своему, сказала чуть удивленно:

— Вы разве не заметили? Она назвала вас братиком. Не для того, чтобы… подлизаться, а просто так. От душевного расположения. Это значит, что она отказывается от оружия. Или от средства самообороны. Они ей не нужны. Она и так уверена в себе. Потому, что уверена и в вас. Правильно?

— Может, и правильно, — с сомнением отозвался Бэтээр. — Для меня это все чересчур сложно… А это еще не феминизм?

Яблочная кошка спохватилась:

— А, ну да! Вы же хотели про нас все узнать. Вы спрашивайте, я же не знаю, что вас больше всего интересует.

Вообще-то его все о ней больше всего интересовало. Например, что такое «6 %» на той бумажке, которая была у нее на носу сегодня. Но это — до пяти утра…

— Феминизм! — напомнил Бэтээр. — Вы обещали рассказать, как становятся феминистками. У вас это когда началось? Когда вы мужа прикладом стукнули?

— Ну, что вы, как раз тогда это, можно сказать, закончилось, — сказала она. — А началось, наверное, тогда, когда мама родила Свету, и отец от нас ушел. Потому что ему нужен был сын, а дочери не нужны были.

Она рассказывала совершенно спокойно, без гнева и без обиды, как будто не о себе, не о своей маме, не о своей сестре, как будто просто о хорошо знакомых людях, которым, конечно, сочувствуешь, но смотришь все-таки со стороны. Это защита, — понял Бэтээр. У нее это не прошло, не отболело, не забылось. Она обещала рассказать — вот и рассказывает, но так, чтобы не показать боли. Рассказывает не просто без подробностей, а даже конспективно: отец ушел, уехал, исчез, алиментов не платил, родни не было, мама болела, дочки стали работать во время каникул в детском саду, Наталья так и осталась в детском саду, училась заочно, Света вышла замуж за курсанта, родила Веру-Надю, курсант через год уехал куда-то на северную границу, год писал, что пока нет условий для семьи, потом написал, что их встреча со Светой была ошибкой… Света, дурочка, взяла детей и поехала к нему в часть, чтобы он хоть на дочек посмотрел, какие они красавицы, так почему же встреча была ошибкой? Наталья вышла замуж за… в общем, не важно, вышла и вышла. Детей хотела. Муж не хотел: а как же спорт, а как же соревнования… Света погибла где-то на северной границе, говорят, просто заблудилась в метель и замерзла. Они с мамой даже не сразу узнали об этом. Узнали, когда какая-то знакомая Светиного мужа, наверное, сослуживица, привезла Веру-Надю к бабушке с письмом от Светиного мужа. Писал, что Света умерла, а детей ему девать некуда, и условий нет, и если бы хоть сыновья были, а то девочки, он не знает, как девочек воспитывать, так что извините, забирайте назад. Мама сильно заболела. Наталья забрала трехлетних племянниц к себе. Муж был против: если бы еще мальчики были — тогда ладно… Сказал: или я — или они. Она сказала: они. Он устроил истерику, бил посуду, сгреб Веру-Надю в охапку, как кукол, швырнул на диван. Она схватила охотничье ружье, сказала: пристрелю. Он засмеялся, сказал, что не заряжено. Тогда она стукнула его прикладом, не очень сильно, он даже сознания не потерял. Ну, может, на пару минут… Но она успела зарядить ружье, позвонила на работу и еще двум родителям, и держала мужа под прицелом, пока не приехали подруги, не собрали в авральном режиме ее и детские вещи и не увезли их от этого недочеловека. Сначала жили в детском саду, где она работала. Потом приехала бабушка мужа и увезла их в свой дом, на Гагарина, двенадцать. С бабушкой было хорошо. Когда бывший муж пришел качать права, бабушка встретила его у калитки со старым ружьем в руках. Внук бабушку знал, так что сразу повернулся и — бегом. Больше не приходил. Бабушка бывшего мужа умерла, а свой дом завещала Наталье и девочкам. Все. Вот вам и вся история феминистки… А, нет, не вся. Любочку она отбила у того подонка случайно, но ведь он, оказывается, не в первый раз ее избивал. Когда она шум подняла, следствие начали, выяснилось, что и раньше он Любочку бил, и свидетели были. Мужики. Почему молчали? Так ведь дела семейные… Отец своего ребенка учит… Имеет право… И когда она поставила на уши милицию, суд, прокуратуру, органы опеки, местное телевидение и областную газету, — кто стал помогать? Женщины стали помогать. Ее сотовый — и то оплачивают женщины. Частников за домом следить наняла женщина. Судейские под контролем у та-а-акой женщины… Следствие торопили женщины. Юристов ищет женщина, и юристы тоже пусть будут женщины. Даже всю необходимую информацию в Интернете искали женщины… то есть девчонки совсем, Полинины подружки, Антонина и Анна. Ну да, Тоська и Нюська. Две недели сидели, не отрываясь, такого нарыли, что теперь она и без юристов в случае чего… А мужики что сделали? Мужики проворонили этого подонка, вот и весь их посильный вклад в общее дело. Ну, ладно, их друзья менты помогали, хорошо помогали. Но ведь даже на них надежды никакой. Ей там надо быть, ей самой, сидеть с ружьем, ждать — и дождаться… Она мастер спорта, она уж не промахнется, она этого подонка не упустит, от нее-то он живым не уйдет…

— Тихо, тихо, — сказал Бэтээр и осторожно отнял руки Наталья от ее лица. — Он и так живым не уйдет. А тебе зачем руки пачкать? Тебе еще Любочку этими руками держать, так что сама понимаешь… И вообще, давай-ка успокаивайся скоренько — и спать. Таблетку дать? Когда меня Пулька сильно доставала, я эти таблетки купил. Здорово помогают. А насчет феминизма я все понял. Страшной силы вещь. Эту бы силу — да на мирные цели… Ладно, ладно, это я так, для разрядки. Кстати, о разрядке! Ты свой мобильник на подзарядку поставила? А то ведь женщины такие забывчивые, такие рассеянные…

Яблочная кошка вытерла лицо кухонным полотенцем, молча встала и гордо направилась к двери, на ходу с некоторым холодком бросив:

— Спокойной ночи.

Вот и хорошо. Теперь эта феминистка переключится на негодование по поводу его мужского шовинизма и, может быть, немножко успокоится насчет Любочки. Похоже, насчет Любочки она переживает гораздо сильнее, чем насчет себя.

Ну, ладно, спокойной ночи так спокойной ночи. До пяти утра.

В пять утра он проснулся — сам, без всяких будильников! — и стал ждать, когда придет Любочка, чтобы прислониться к нему, а за ней — яблочная кошка в старой длинной футболке вместо ночной рубашки. Никто не приходил. Под дверью в коридоре послышался какой-то невнятный шум, легкие шаги, потом мурлыканье яблочной кошки — и все стихло. Ага, перехватила своего котенка на полдороге. Ах, жалко… Хоть вслед посмотреть, что ли? Бэтээр уже встал и направился было к двери, но тут под подушкой приглушенно затарахтел сотовый, и он повернул назад, уже почти твердо зная: вот оно, началось.

— Говорить можешь? — спросил Костя немножко напряженным и будто виноватым голосом.

— Могу.

Костя молчал и шумно дышал в трубку. Кто-то рядом с ним неразборчиво говорил тоже напряженным и виноватым голосом.

— Слушать тоже могу, — раздраженно буркнул Бэтээр. — Если ты, конечно, позвонил не для того, чтобы сказать мне «доброе утро»… Ну, что такое? Упустили, что ли?

— Да нет, что ты… — Костя опять помолчал, подышал, наконец сказал очень неестественным бодрым тоном: — Тут такое дело… Придется ментов вызывать. И «скорую». Хотя «скорая», кажется, и не нужна уже…

— Константин, давай по порядку, — как можно более спокойно попросил Бэтээр, чувствуя, как внезапно сжалось сердце.

«Скорая» не нужна уже… Что это значит?.. Лучше даже не думать, что это может значить. Это во что же он ребят втравил? Только бы со своими ничего не случилось. А если они как-нибудь нечаянно перестарались с этим подонком — это ладно, это он их вытащит. Хотя ведь ясно же говорил: не превышать… И менты должны были проконтролировать. Да что же он молчит, черт возьми?!