Анатолий Приставкин - Судный день Страница 21

С тех давних пор, когда выскочил он за калитку, поцапавшись с Чемоданчиком, он успел проделать массу самых необходимых ему дел, и главное: он достал литер на вечерний поезд, уходящий в Москву. Литер не был поддельным, хоть это ему не составляло труда, а его появление по-иному, чем обычно, диктовало и направляло жизнь самого Толика. Никакой уверенности, что литер ему пригодится, еще у него не было. Зина со своими странными намеками насчет юриста и каких-то бумаг и появление Чемоданчика – все это смешало продуманные заранее планы отъезда. Точней же, не отъезда, а бегства, ибо никто его с работы не отпускал…

Смешало. Но не отменяло. И билет, как было у него намечено, Толик, в зависимости от встречи с Зиной, собирался сегодня взять.

Теперь он крутился около Зининого дома вовсе не уверенный, что ему приятно туда войти. Тут и наткнулся он на своего дружка Костика Ведерникова…

Нельзя сказать, что они очень дружили. Да и что могло их связывать, кроме совместной учебы в ФЗО. Еще этот дурачок вздумал выручать Толика на собрании, будто не понимал, что все там давно предрешено, и никакие его голосования или неголосования изменить в судьбе Толика ничего не могут. Да и к лучшему, что не могут… Скорей развяжет свои узлы и с Зиной, и с Ольгой, потому что встречаться каждый день с ней в цехе, видеть ее молящие глаза было ему невмочь!

– А ты чего сидишь? – спросил Толик подходя. – Знаешь, сколько времени?

Костик мотнул головой, из чего можно было понять, что о времени он не знает и это его не интересует.

– Пять минут… Осталось! В отгуле, что ли?

Костик снова качнул головой, выходило, что не в отгуле. Чудик все-таки он. Умные люди когда не работают, свои дела делают. А этот сидит и в забор смотрит. Много ли высидишь, если торчать у дороги, уставясь в чужой забор!

– Отпустили, что ли? – заинтересовался Толик. И вдруг догадался: на больничном! Как же он сразу не углядел, что видок у его дружка не очень-то здоровый… – Ага. Приболел…

Толик приподнялся, вдруг ему показалось, что у Зины шевельнуло калитку. Но это был ветер. А Костик смутно пробормотал, что он не заболел, а так, сам по себе, решил на работу не идти. Решил, и все.

Такой ответ поставил Толика в тупик. Хотя, если посудить, удивляться в этот шальной день не приходилось. Все шло наперекосяк. Главное бы понять, к добру ли это происходило?

– Как это решил… Сам по себе? – переспросил Толик, засмеявшись. – Не понимаю…

– А я и сам не понимаю, – сознался Костик.

Толик повертел пальцем у виска.

– А ты чудило, – произнес. – Я всегда говорил, что ты чудило. И работать ты нормально не умеешь… И сачкануть как полагается… Ударник… Портреты, сбережения на танковую колонну… А выходит, что такой же сачок, как и я! Ну не потеха!

Толик снова, приподнявшись, посмотрел на Зинину калитку, потом на свои часы. Штамповка немецкая без камней, но красиво: черный циферблат, светящиеся циферки, стрелки и желтый нарядный ремешок.

– Хочешь мой совет? Бесплатный? – сказал вдруг. – Беги, заяц! Тебя еще простят! Ну, выговорочек за пять минут схватишь… И начнешь как миленький вкалывать дальше… Еще и счастлив будешь, что выговорочек-то, сама работа тебе премией покажется!

Чего Толик уговаривал, чего добивался, и сам бы не мог объяснить. Если посудить, ему все равно было, что сотворят с его названым защитником Костей Ведерниковым, когда у самого проблем невпроворот. А своя-то шкура всегда ближе. Но в том-то и дело, что Костик ему в жизни ничем, если посудить, не мешал. А подтолкнуть его к истине, когда он начал заблуждаться, вроде бы ничего не стоило. Ну мало ли у кого в какие времена винтик в мозгах начинает прокручиваться… Вот и наталкивал, и даже самому себе Толик нравился в эти минуты. Да что-то еще в этой ситуации Толика смущало. Вот если, скажем, Костик поймет оплошку да побежит, все станет на свои места. И мир, свихнувшийся с утра, войдет в колею и будет вновь таким же управляемым и понятным самому Толику, каким был всегда…

Может, и не так он думал, но уж точно не хотел, чтобы этого непрактичного дурачка Костю засуживали за глупое опоздание.

Он сказал:

– Пропустишь «указное время», никто тебя не спасет. Я однажды был на суде, они там не чикаются… Клепают наказания, как мы с тобой наши «тачки»…

– Пусть, – вдруг сказал Костик. Так равнодушно и произнес: «Пусть».

«Сошел с ума», – сразу подумалось Толику. Никогда бы прежний Костик не произнес этого слова. Никогда. Вот и соображай теперь, что эта ударная работа делает с людьми, если они теряют рассудок, как те киты, о которых Толик где-то читал, сами выбрасываются на берег. Дурацкая, если подумать, гибель. Бессмысленная какая-то.

Он посмотрел снова вдоль улицы, но ничего не колыхнулось у знакомой калитки, а время шло. Да и глупое сидение тут дружка-приятеля тоже отчего-то мешало Толику.

Он вдруг сказал:

– Ладно! Пойдем! Вместе! Я тебя хоть до проходной доведу, а то меня потом всю жизнь совесть будет мучить… А ты, если все будет нормально, вынесешь мне спиртика из цеха. Меня теперь туда не пускают… Спиртик у меня в цехе закаченный лежит. Договорились?

Костик, ничего не произнося, встал и послушно побрел, ведомый Толиком. Но молчал, только слушал и кивал головой. Явно человек был не в себе.

– Спиртик мне на свадьбу, я скажу, нужен, – между тем толковал Толик, уводил и уводил Костика все дальше. – Мой один знакомый свадьбу придумал. То есть мне-то он не сказал, но я и сам не дурак, вижу. А раз свадьба, то будь спок, без спиртика не обойтись… Понятно? Ну вот, ты мне спиртик, а я тебе избавление от позора… Баш на баш! Да я шучу, дурачок… Ты иди, иди, а если хочешь, беги, потому что время твое выходит. Вышло, считай…

На часах было ровно семь часов, начало работы…

15

– Свидетельница Гвоздева! – произнесли на сцене.

Зал насторожился, осознав почти мгновенно, что это вызывают ту самую женщину, о которой столько в поселке наговорено и которую они видели у дверей клуба.

Хотя надо сказать, что ее фамилии до сего момента никто из сидящих здесь не слышал и не знал, кроме разве судьи. Не о нем речь.

Появление Зины было встречено шумным вниманием, разговором, смешками и пересудом и особым вниманием самых первых беззастенчиво рассматривающих рядов. Но как только прокурор задал свой первый вопрос, наступила необычная тишина, похожая на черный провал пропасти, где не видно дна. Вопрос прокурора Зелинского был как камень, брошенный в эту пропасть, долетит ли, и когда долетит, и чем отзовется, дальним ли эхом или обвалом и грохотом других камней.

– Свидетельница Гвоздева, – спросил прокурор, заглядывая в какой-то листочек и наклоняя голову. – Вы до этого дня… Ну, до 19 апреля когда-нибудь встречали подсудимого Ведерникова?

– Нет, – сказала Зина. – Я его впервые увидела, когда он с Катькой моей стоял.

– Где стоял?

– На улице.

– А до этого дня, вы утверждаете, Ведерникова никогда не видели?

– Не видела, – сказала Зина.

– И не знали, что небезызвестный Васильев, который у вас бывал, является дружком подсудимого Ведерникова.

– Так он сам по себе, – сказала Зина. – Толик приходил один, а вместе они не ходили.

– Толик – это Васильев?

Зина кивнула. Даже теперь, после всего происшедшего, она продолжала называть его Толиком. Она стояла на сцене, скромно потупив глаза и сцепив пальцы рук, такая вся аккуратная, послушная, смирная, что представить было невозможно то, что это о ней, такой тихоне, столько понаговорено.

В свете ламп она гляделась даже привлекательней, чем там, на свету, и мужчины, особенно они, не преминули обсудить между собой все, что по этому поводу думают.

Бабы же, отмечая ее притягательность («медом, что ли, намазана, мужики зенки пялят, слюней напустили»), разглядели и морщинки ранние на лице, и худую грудь, и ножки тоже худоватые как палки, что уж там эти глупые парни могли найти?! Но главным уроном для свидетельницы были, конечно же, вопросы к ней судьи и прокурора, на которые ей нечего было отвечать, кроме разоблачительной правды, а вот ее-то и ждали в зале с большим нетерпением, зловредничая по каждому поводу, когда этой женщине приходилось смущаться и изворачиваться.

Впрочем, мужчины, настроенные добродушно, в этот момент жалели ее. Не из-за их ли жалости кто-то из девок, из молодых, кинул с последних рядов не без уязвленности, что она, змея, такая сякая, держит себя будто целочка и уже всех мужиков на свою сторону настроила… Небось и прокурор растаял, не прочь с ней ночку провести?!

Зал тут хохотнул и стал унимать не в меру раскипятившуюся девку, которая, и на глазок было видно, не из тех, которые могут вообще чем-нибудь к себе завлечь, и оттого невыносимы к чужой красоте. Особенно, кстати, привлекательной, что она приправлена постельными сплетнями и всякими домыслами.

– А этот Васильев… который Толик, часто к вам приходил?