Дуглас Кеннеди - Особые отношения Страница 21

Несмотря на все это, Тони, особенно в хорошем настроении, был для меня лучшей и самой желанной компанией. До тех пор, пока мы не начинали разговоров о доме или о чем-то серьезном. Например, о моей ситуации с «Бостон пост».

Прошло дней десять после того, как было отправлено первое письмо Томасу Ричардсону, и я все больше дергалась и нервничала оттого, что он не перезванивает. Правда, и Сэнди, и Маргарет меня успокаивали, убеждая, что босс просто не хочет нервировать меня, пока я выздоравливаю.

— Почему бы тебе просто не сосредоточиться на собственном здоровье, — убеждала Сэнди.

— Но мне уже лучше, — отвечала я, и это правда было так. Наконец, пропал мерзкий зуд, мое душевное равновесие восстанавливалось (кстати, без помощи валиума).

— Да и бета-блокаторы делали свое дело, давление постепенно падало — к концу второй недели оно уже почти нормализовалось. Это очень радовало Хьюза. Подойдя ко мне во время очередного обхода (он совершал их дважды в неделю), он взглянул на новые показатели давления в моей карте и провозгласил, что я «демонстрирую блестящие результаты».

— Заметно, что вы проявили волю к выздоровлению, — сказал он.

— Я думаю, лучше назвать это типично американской упертостью — ответила я, вызвав на губах строгого Хьюза еле заметный намек на улыбку.

— Как ни назови, прогресс налицо.

— Так вы полагаете, что беременность удалось вывести из опасной зоны?

— Не вполне точная интерпретация моих слов, не так ли? Факт остается фактом: вы подвержены гипертензии. Поэтому нам нельзя расслабляться и терять бдительность, тем более что рожать вам совсем скоро. И вы должны избегать любых стрессов.

— Стараюсь изо всех сил.

Но через два дня после этого мне позвонил Ричардсон.

— Нас всех тут очень волнует твое состояние, — начал он своим обычным отеческим тоном.

— Спасибо, все идет хорошо, я смогу приступить к работе самое большее через шесть месяцев, это включая три месяца официального родового отпуска.

На трансатлантической телефонной линии повисла пауза — и я поняла, что обречена.

— Боюсь, мы вынуждены произвести кое-какие изменения в штате своих зарубежных представительств. Наши финансисты требуют, чтобы мы потуже затянули ремни. Поэтому было решено, что мы можем оставить в Лондоне только одного сотрудника А поскольку ты по здоровью выбыла на неопределенный срок».

— Я же говорю, что вернусь через полгода, не больше.

— Э. Д. сейчас старший корреспондент. Что еще важнее, он сейчас реально работает.

И я поняла, что Э. Д. плел против меня интриги с того самого дня, как я заболела.

— Значит ли это, что вы меня увольняете, мистер Ричардсон? — спросила я.

— Салли, прошу тебя. Мы же «Бостон пост», а не какой-нибудь транснациональный гигант. Приходится заботиться о выживании. Мы будем Платить тебе полную зарплату в ближайшие три месяца. А потом, если ты захочешь к нам вернуться, будем рады взять тебя на должность, которая будет свободна.

— В Лондоне?

Снова томительная трансатлантическая пауза.

— Я ведь уже сказал: мы сокращаем лондонский штат до одной единицы.

— Это означает, что если я хочу работать, то должна вернуться в Бостон?

— Да, именно так.

— Но вы же знаете, что именно сейчас это невозможно. Я хочу сказать, я только несколько месяцев назад вышла замуж, а сейчас жду ребенка..

— Салли, я понимаю твое положение. Но пойми и ты мое. Переезд в Лондон был твоим решением — и мы постарались под него подстроиться. Теперь тебе нужен длительный отпуск по здоровью и родам, и мы не просто оплачиваем тебе три месяца, но и гарантируем работу, если, ты к нам решишь вернуться. Тот факт, что работа будет не в Лондоне. На это я могу сказать только одно: обстоятельства меняются.

Я вежливо закончила разговор, поблагодарила Ричардсона за трехмесячное жалованье и обещала, что подумаю над его предложением, хотя мы оба знали, что принять его я никак не смогу. А это, в свою очередь, означало, что мой работодатель, на которого я трудилась шестнадцать лет, дает мне отставку.

Тони порадовало, что деньги «Пост», по крайней мере, помогут решить в ближайшие месяцы вопрос с выплатой ипотечного кредита. Но меня, что и говорить, беспокоило, как после этого мы сумеем прожить на одну его зарплату, учитывая все наши обстоятельства.

— Мы что-нибудь придумаем, — неуверенно отвечал на мои сомнения Тони.

Маргарет велела мне прекратить думать о деньгах.

В этом городе столько газет, уверена, что ты пристроишься где-нибудь внештатником. Тони прав — у вас есть трехмесячная отсрочка. А сейчас думать тебе нужно только об одном — чтобы нормально провести эту неделю, как следует отдохнуть и набраться сил. Когда появится малыш, забот у тебя прибавится. Кстати, тебе не нужна отличная уборщица? Ее зовут Ча, она работала у нас все время, что мы жили в Лондоне. Замечательная помощница, все делает просто блестяще, и сейчас ищет приработок. Так что…

— Дай мне ее номер, я поговорю с Тони. Нужно сначала подсчитать наш бюджет и решить, по карману ли нам…

— Давай я заплачу.

— Это невозможно. Ты уже оплатила мне эту роскошную палату, и я начинаю себя чувствовать какой-то побирушкой.

— Но мне доставляет удовольствие помогать тебе.

— Прости, не могу принять.

— Но тебе придется. Потому что это будет моим подарком. Услуги Ча на шесть месяцев, по два раза в неделю. И ты ничего не можешь с этим поделать.

— Полгода? Ты сумасшедшая.

— He-а, просто богатая, — сказала она со смешком.

— Ты меня смутила.

— А вот это глупо.

— Мне нужно обсудить это с Тони.

— Ему не обязательно знать, что это подарок.

— Я предпочитаю быть с ним честной. Особенно в таких вопросах. Я хочу сказать, его не особо порадовало, что ты оплатила палату.

— Знаешь, мне кажется, что «быть честной» — не самая удачная и не самая умная линия поведения в браке. Особенно, когда речь идет о мужском самолюбии.

— Согласится он принять твой подарок или нет, ты все равно — лучшая подруга, какую можно представить. Ох, как жалко, что ты уезжаешь.

— В этом смысле плохо быть замужем за членом корпорации. Те, кто платит большие деньги, вертят тобой, как хотят, никакой личной жизни. Я думаю, это отчасти сродни сделке Фауста.

— Ты у меня здесь единственная подружка.

— Я уже тебе говорила, это изменится… со временем. И главное, есть же телефон! Как только тебе захочется поплакать мне в жилетку, я всегда буду на связи. Хотя, учитывая, как я буду скучать по ванильному мороженому графства Уэстчестер, пожалуй, плач через Атлантику придется выслушивать тебе.

Через два дня она уехала. В тот вечер я наконец набралась храбрости сообщить Тони о прощальном подарке Маргарет.

— Не верю, что ты это серьезно, — пробормотал он с досадой.

— Говорю же тебе, это была ее идея.

— Хотелось бы верить.

— Ты в самом деле считаешь, что я способна на нечто настолько вульгарное?

— Просто странное совпадение, особенно после…

— Знаю, знаю — она заплатила за эту проклятую палату. И ты не можешь смириться с мыслью, что она просто хочет немного облегчить мне жизнь…

— Суть не в этом — и ты это знаешь.

— А в чем тогда суть, Тони?

— Мы отлично можем и сами платить этой чертовой уборщице, вот и все.

— А ты думаешь, Маргарет этого не знает? Я же и говорю, это просто подарок. Да, согласна, подарок очень щедрый — потому я ей и твердила, что не могу его принять, не переговорив с тобой. Потому что было у меня легкое подозрение, что ты отреагируешь именно так.

Пауза. Тони избегал моего сердитого взгляда.

— Как ее зовут… эту помощницу? — спросил он наконец.

Я протянула листок бумаги, на котором Маргарет записала имя Ча и контактный телефон.

— Я ей позвоню и договорюсь, чтобы начала на следующей неделе. За наш счет.

Я ничего не ответила. В конце концов он заговорил опять:

— Главный редактор просил меня съездить завтра в Гаагу. Короткая командировка, на один день, — нужна статья о трибунале по военным преступлениям. Я понимаю, что у тебя все может начаться в любой момент. Но это всего-навсего Гаага. Если что, я через час буду на месте.

— Конечно, — сказала я ровным голосом. — Поезжай.

— Спасибо.

Он заговорил о другом рассказал мне забавную историю о коллеге в редакции, которого поймали На том, что он завышал в отчетах свои расходы. Я с трудом сдерживалась, стараясь не улыбнуться, не показать, что мне интересно и смешно, — потому что еще не пришла в себя после нашей перебранки. А еще мне не нравилось, что Тони, как обычно, прибегает к своему коронному трюку: «насмешишь — и она успокоится». Видя, что я не реагирую на его шутки, он спросил:

— Что с лицом, почему ты такая надутая?