Эдуард Тополь - Кремлевская жена Страница 21

Захаров и Притульский возмущенно дернулись в своих креслах, а Котов даже вскочил с кресла. Но Белоконь предупредительно поднял руку:

– Подождите! Я понимаю, что это шатко и к тому же позорит нас всех, но… В моей практике еще не было, чтобы после трех суток работы – да еще такой работы! – мы вообще ничего не нашли, ни одной зацепки! И значит, либо мы лопухнулись в самом начале, либо кто-то среди нас работает против следствия…

«Ну и ну! – подумала я. – В МУРе гласность дошла до того, что не щадят и самих себя! А этот Белоконь ничего – высокий, глаза синие…»

Но не успела я додумать эту мысль, как изумилась еще больше. Потому что в эту секунду генерал Курков встал и вышел из кабинета, даже не кивнув Котову на прощание. Просто встал и молча ушел, ни на кого не глянув. Котов, Белоконь, Притульский и Захаров недоумевающе переглянулись.

– Может, он в сортир? – сказал Притульский и выглянул в дверь, оставленную генералом открытой. И сообщил: – На лифте уехал…

Теперь они – все четверо – посмотрели на меня, как будто я могла знать, почему генерал вдруг ушел! Неужели просто плюнул на все их гипотезы и решил не терять тут времени? Но это уже откровенное хамство! Люди пашут четвертые сутки, не выходя с Петровки, и даже готовы кого-то из своих подозревать в саботаже… Впрочем, Курков – гэбэшник, а что еще ждать от ГБ, как не радости по поводу милицейских неудач?

Однако и продолжать совещание после ухода Куркова тоже было неловко. Даже я почувствовала себя, грубо говоря, как оплеванная, и, потупив глаза, стала вертеть в руках увеличительную лупу в оправе и с металлической ручкой – черт знает, в каком следственном кабинете эта лупа попала мне в руки… Котов, нахмурившись, подошел ко мне и посмотрел на лист из первого тома дела Стефании Грилл, который я все еще держала перед собой на столе.

– Что это у вас?

– Это ваш первый рапорт генералу Власову, – сказала я.

– И что, у вас есть по нему вопросы? – вдруг жестко спросил капитан Белоконь, и в тоне его было только одно: мол, мало нам гэбэшного генерала, так ты еще тут!

– Да, – сказала я, тоже начиная злиться: с какой стати он отводит на мне душу? Но в сердцах сунув лупу в карман юбки, я обратилась не к Белоконю, а к Котову: – Дело в том, что этот рапорт ни о чем. Министру не пудрят мозги такими рапортами! Лаврентия Берию сюда приплели…

– Не мозги, а мозги… – снова встрял Белоконь, как будто я сама не знаю, где нужно ставить ударение в слове «мозги». Но в среде уголовников говорят именно «мозги», и очень часто их сленг переходит в наш служебный жаргон – ничего не поделаешь, такова специфика нашей профессии.

– Не важно, мозги, – сказала я.

– То-то! – удовлетворенно сказал Белоконь.

Но я продолжала смотреть на Котова, игнорируя Белоконя, ожидая от Котова ответа на свой вопрос. В конце концов, если они хотят иметь меня в союзниках, я должна понимать, зачем была написана эта бумага. «Толщина стен в гостинице „Пекин“, „пленные немцы“ – прямо роман!

– Молодец! – вдруг сказал мне Котов. И повернулся к своим подчиненным: – Способная девочка! Если нас не разгонят после этого расследования, рекомендую вам забрать ее из Полтавы в свой отдел…

Я почувствовала, как внутри вся вспыхнула от радости. Попасть в Москву, в МУР, к самому Котову! Еще два дня назад, охотясь в этой Полтаве за ворами автопокрышек и самогонщиками, я и мечтать не могла о такой карьере! Только подожди, Анька, он все равно не ответил – зачем этот рапорт? Но тут вместо Котова опять встрял Белоконь:

– Конечно, этот рапорт написан не для министра. Это вы правильно разгадали, товарищ… как вас? Он написан для Ларисы Максимовны Горячевой. Хотя вы как бы ее личный представитель, и я очень рискую, говоря это, но приходится. В конце концов вы, как следователь, должны нас понять: она с первого дня затерзала нас своими звонками! Ну, не меня лично и не полковника Котова, а товарища Власова. Вот и пришлось создавать эти тома, чтобы она видела, что мы работаем… Но, может быть, теперь, раз вы уж тут с нами, вы избавите нас хотя бы от этого бумагомарания, а?

Я обвела их взглядом. Всех четверых. Уж не мерещится ли мне все это: я в МУРе! И самые высшие чины этого МУРа просят моей помощи!

Но их серо-желтые от бессонницы лица смотрели на меня совершенно серьезно, а Белоконь – даже просительно. «Наверное, это ему и приходится писать эти длинные рапорты ни о чем, чтобы пудрить мозги Ларисе», – подумала я. И сказала:

– Хорошо. Я постараюсь чаще докладывать Ларисе Максимовне о ходе следствия. Но… если я буду принимать в нем реальное участие.

– Реальное – это как? – тут же переспросил Белоконь с явной иронией.

Это был хороший вопрос. Лучшие умы МУРа не могут найти пропавшую американку, а тут является полтавская курица и…

Но у меня был ответ на этот вопрос. Я сказала:

– Вчера я ночевала в «Золотом колосе». Вы не хуже меня знаете, какой там бардак. Милиция всю ночь гоняет проституток из номеров кавказских спекулянтов, спать невозможно. Сегодня Лариса Максимовна предложила мне жить в гостинице ЦК. Но я хочу поселиться в «Пекине».

Белоконь посмотрел на Котова, потом на Притульского и Захарова, и я увидела, что все они пытаются, но не могут сдержать улыбку. Все, кроме Белоконя, который сказал совершенно серьезно:

– Конечно! «Пекин»! Прекрасная идея! Понимаете, а вдруг ее тоже похитят? И тогда мы сразу узнаем, кто похитители! – И он повернулся ко мне: – На каком этаже вы хотите там поселиться?

«Ах ты, сволочь синеглазая! – внутренне взорвалась я. – Я к ним всей душой, а он насмехается! Конечно, может, я и ляпнула глупость, даже наверное глупость, но…» Но отступать мне уже было некуда, и я сказала:

– В номере 512. Том самом, где жила американка.

И с вызовом посмотрела им всем в глаза.

9

22.00

Я шла из МУРа пешком. По Страстному бульвару, по улице Горького, в гостиницу «Пекин».

Накрапывал дождик, но ощущение дорогого и стильного, подаренного мне Ларисой французского плаща из водоотталкивающей ткани, и ее же – в тон плащу – сумочка на руке, и теплые тонкие колготки – все это создавало этакий кайф богатства и уюта даже в мелкой ряби дождя. И вообще сентябрь в Москве – моя любимая пора, а Страстной бульвар – место, где я хотела бы жить до старости. Вот и сбывается то, что вчера вечером я загадывала в Полтаве! Этот Белоконь, конечно, язва, но… Интересно, он женат или нет? От него могут быть красивые дети… Да, последние пару лет я смотрю на каждого нового мужика не так, как в девичьи годы. А почти невольно прикидываю, какой от него может получиться ребенок? Старею…

Но – к черту эти женские сантименты! Здравствуй, Москва, здравствуй, Страстной бульвар – тихий и желто-зеленый оазис в самом центре, по соседству с улицей Горького, Пушкинской площадью и Петровкой. Пустая аллея, густые деревья, мокрые кусты… Говорят, когда-то здесь проходил трамвай, дребезжал и клацал колесами, но потом его сняли, убрали рельсы, и на Страстном стало тихо и уютно. Помню, я любила в такие же осенние дни заскочить в день стипендии в кафе «Шоколадница» на Пушкинской площади, выпить чашку горячего шоколада с «калорийной» булочкой, а потом завернуть за здание АПН и оказаться вдруг отгороженной от шума улицы Горького массивным кинотеатром «Россия». Я садилась на пустую скамейку и зубрила «Основы криминалистики». То, что буквально в двух кварталах находится Петровка, 38, – знаменитый Московский уголовный розыск, где разматываются сложнейшие уголовные дела и работают лучшие криминалисты страны, подстегивало меня учить, зубрить, вгрызаться в учебники. Да что скрывать – кто из студентов-юристов, мечтавших о романтике следственной работы, не составлял свои дневные маршруты так, чтобы лишний раз пройти по Петровке, увидеть это длинное желтое здание МУРа за высоким кирпичным забором? И кто не мечтал, что когда-нибудь он спокойной неторопливой походкой подойдет к воротам Петровки и хозяйски протянет часовому кожаные красные «корочки» с золотым тиснением «МУР МВД СССР»!

И вот эта мечта сбылась – меня пригласили в МУР на работу! Но, черт возьми, почему всегда – ну, всегда! – даже то, о чем мечталось с юности на расстоянии сияюще-романтичным, оказывается на практике таким обыденным и сложным! Ведь за что, собственно, они предложили мне МУР? Чтобы я оградила их от гнева Ларисы? Но если эту липу, эти раздутые рапорта они пишут по заказу самого Власова, то на кой им моя защита? Я не понимала. Я не понимала, почему эта сова – генерал Курков молча ушел из МУРа, почему Котов и Белоконь сначала хотели меня купить, а через минуту стали надо мной издеваться, а потом сразу уступили и даже дали машину, чтобы я доехала до «Пекина»? Был во всем этом какой-то разнобой… И поэтому машину, а точнее шофера-оперативника, я отправила в «Пекин» со своим чемоданчиком, а сама пошла в гостиницу пешком. Нужно спокойно, «взвешенно» во всем разобраться…