Александр Зиновьев - Желтый дом. Том 2 Страница 21

Зову, хотя знаю —

Призывы напрасны.

Из прошлого тени

Глухи и безгласны.

Огонь тот потухнет,

И будет все то же.

И буду я снова

Один и ничтожен.

Тоже критик режима

Каких только критиков нашего строя теперь не встретишь! Здесь я познакомился с одним таким любопытным экземпляром. Он здесь бухгалтер. Немногим старше меня, хотя выглядит дряхлым стариком. Имеет приличный дом и крепкое хозяйство. Дети пристроены без особых перспектив, но тоже сытно и спокойно. В молодости подавал надежды и преуспевал, но пал жертвой сталинизма. Причем жертвой в высшей степени несправедливой. Еще в школе стал осведомителем, в институте помог разоблачить целую группу врагов народа, блестяще сыграв роль провокатора (говорил он об этом в других выражениях, но было понятно, что к чему). Но чуточку переиграл, и его заподозрили в сочувствии этим врагам. И конечно, посадили на десять лет. В лагере «честно исполнял свой долг». После освобождения поселился здесь (в Москве и крупных городах было запрещено жить), оброс семьей и хозяйством, привык. Решил почему-то, будто я диссидент, и при всякой возможности заводит со мной разговорчики «по душам». Местную жизнь знает как свои пять пальцев. Рассказывает такие вещи, что, если бы я сам на многое такое не насмотрелся, ни за что не поверил бы. По его словам, все общество здесь есть банда преступников, мафия. И никакой советской власти тут якобы не существует. Вернее, существует лишь по видимости. Я совершил непростительную глупость, сказав ему на это, что мафия и есть нормальная форма существования советской системы. После этого он как клещ впился в меня, навязывая «Разоблачительные материальчики, подкрепленные поденными документиками». Кто он, этот человек? Все еще «исполняет свой долг»? Вряд ли, теперь такие ни к чему. Добровольно помогает «товарищам Оттуда»? Возможно. Или на самом деле хочет «подложить Им (кому это — «Им»?) крупную свинью»? Тоже возможно. И возможно что он — все понемножку: и осведомитель, и провокатор, и по поручению, и по просьбе, и разоблачитель, и защитник. Короче говоря, наш русский человек. Между прочим он предупредил меня, чтобы я был осторожен с Матренадурой: она якобы стучит на всех и может «продать за головку лука».

Матренадура, мы и гомосек

Ребята ушли в поле, а я по каким-то делам задержался в сарае. Заглянула Матренадура. Она собралась за грибами (обычное дело: мы работаем в поле, а местные жители занимаются своими делишками), но, увидев меня, изменила намерение. И я сделал с ней то, чего она и хотела. И не пожалел. В таких старых бабах почему-то сохраняется или возвращается к старости девическое целомудрие. Впрочем, что в этом удивительного? Русский народ прошел через ужасающий разврат сталинского периода, а вышел из него столь же целомудренным, как старая проститутка по выходе на пенсию. Я поделился своими впечатлениями о Матрене с Доном Игуаном. Тот подстерег ее и добился своего. Потом мы ходили к ней всем сараем по очереди. Устояли только двое: Иван Васильевич, который хотел, но не мог, и МНС, который мог, но не хотел. Это-то мне и показалось особенно сомнительным. Когда в бригаде появился Товарищ из Органов и спросил меня о МНС, я сказал ему, что он — единственный морально устойчивый человек в бригаде. Товарищ из Органов сделал понимающее лицо. Через пару дней в деревне под видом уполномоченного появился профессионал-гомосексолог. Он отозвал меня в сторонку и предъявил удостоверение капитана КГБ. И начал с таким остервенением крутить задом перед нашим сараем, что даже у меня зародилась вера в модные западные сексуальные теории и сомнение в правоте марксистско-ленинского учения о... как бы это понаучнее выразиться?.. о совокуплении. Если бы не Матренадура, не знаю, чем бы кончилось это искушение. Но МНС устоял. Увидев Гомосека, он сказал лишь одно слово: стукач! Зато ребята из второй бригады не устояли. Они ловили Гомосека, где придется, и вытворяли с ним такое, что квалификация его после этого повысилась раз в десять. Сначала он страдал, но помалкивал, не имея права обнаружить себя. Потом привык. И очень не хотел уезжать, когда его отозвали. А в чем состоит марксистско-ленинское учение об этом деле? — спросил меня Дон Игуан. В двух словах, сказал я, вот в чем:

Учися классиков примеру:

Храни и в этом деле меру.

Не извращай своей плоти.

Работу задавая херу,

Крепи в ученье наше веру,

Творцов грядущего плоди.

Ясно? Куда яснее, сказал Дон Игуан. Я уже плачу в два места алименты, так что мне теперь все равно. Мне даже хочется сотворить третьего, четвертого. Но бабы пошли дошлые, никак не клюют на это дело. Зачем это тебе нужно? — спросил Лоб. Тебе с этими двумя хлопот мало? Туго ты соображаешь, брат, сказал Дон. У нас же все наоборот: чем меньше детей, тем больше хлопот с ними, и чем больше детей, тем меньше хлопот. Почему? Очень просто. Когда ребенок один, над ним трясутся, вкладывают в него душу, тратятся больше, чем на себя. А когда их много, то на них наплевать, кормят и одевают как придется, не трясутся. И дети лучше вырастают. Вот ты, например, явно единственный сын в семье. Так ведь? А я — шестой! Понял? Шестой!! Чуешь разницу? То-то!

Матренадура о Западе

Нужен мне ваш Запад, как корове колготки, говорит Матренадура. Племянник моей двоюродной сестры по мужниной линии бывал на этом вашем Западе. И такого порассказывал, что я за деньги туда не поеду, а не то что самой платить. Там помочиться — и то денежку гони. Да не всякую, а подходящую монету. У них один член туристской группы умер от этого. Захотел помочиться, а монетки нет. Даром не пускают, да и он сам не идет даром — не позволяет гордость советского человека. Сует бумажку (это все, что им выдали), не берут. Сдачи нет, а без сдачи не берут, сволочи. Честные! Товарищи говорят ему, давай дуй прямо тут за углом, они покараулят. Так боится. Перед поездкой их проинструктировали, чтобы никаких безобразий. Иначе провокации всякие могут быть. И товарищи донесут, в другой раз не пустят. Так вот и дотерпел до гостиницы. И упал перед входом. Врача не стали вызывать — дорого. Там врачи дерут больше, чем грузины в Москве на Черемушкинском рынке. Матрена Ивановна, говорит Токарь, грузин теперь зажимают и на московские рынки не пускают. Там азербайджанцы и узбеки всякие. А не все ли равно? — говорит Матренадура. Все равно обдирают. Даже больше, чем грузины. Матрена Ивановна, говорит Костя, а почему товарищи его не дали ему монетку? Э, чего захотел! — смеется Матренадура. Денежек-то им выдали в обрез, а там на каждый грошик купить что-нибудь можно. Племянник целый чемодан вещичек привез.

Реальность

Я позвонил Ей, и мы договорились встретиться и провести вместе день. Погулять по улицам, сходить в музей, посидеть в ресторане, в крайнем случае — сходить в кино. У нее отгул, у меня — библиотечный день, так что такая программа в будничный день осуществима хотя бы отчасти. Наш поход начался с аварии — у Нее лопнули колготки, причем — на виду. Чтобы спасти настроение, мы зашли в галантерею, и я подарил Ей новые. Потом я караулил у чужого подъезда, пока Она переодевалась. Это нас сблизило. Жуть, сколько денег уходит на это барахло! — сказала Она. А заграничные стоят вдвое дороже, да и достать их не так-то легко. Что поделаешь! — сказал я. Мы очень хорошо делаем плохие вещи и очень плохо — хорошие. Потом мы сидели в ресторане, пили и разговаривали. Я рассказывал о себе, о своей конторе. Особенно Ее поразило то, что я еще до войны служил в армии, а Ее будущие родители тогда еще даже знакомы не были. Должно быть, грустно осознавать себя таким... ну, что ли, пожилым? — спросила Она. Старым, подсказал я. Нет, нисколько не сокрушаюсь по этому поводу, не вздыхаю по принципу «ах, как быстро годы промчались!». Наоборот, я считаю, что мне повезло. Я столько лет жизни урвал, тогда как очень многим моим сверстникам куда хуже пришлось. Одних убили на войне, другие погибли в лагерях, третьи умерли по болезни. А я до сих пор жив и здоров. Неизвестно, удастся ли вашим сверстникам прожить столько. А у меня прожитые годы уже никто не отберет. Они мои. И такая моя позиция есть элемент моей обшей жизненной концепции. В чем она состоит? Длинная история. Но если одним словом, то я — спун.

Расчеты Кандидата

Во время обеденного перерыва нам краткую лекцию (без отрыва от обеда, как сказал Дон) о ходе сражения за урожай прочитал лектор из области. Когда говорят «из области», «из района», «из столицы» и т.п., тем самым хотят указать ранг лекторской группы — от обкома партии, от райкома партии, от ЦК... Лектор говорил обычные враки о блестящей организации дела в этом году, о перевыполнении, о досрочности, о героизме, о прочих газетных атрибутах нашей жизни, сулил неслыханный подъем жизненного уровня в этом году, делал прогнозы насчет нашей внешней политики — нам не надо будет закупать еду в Америке, Австралии, Африке, Азии и Западной Европе. Кто-то пискнул, что лектор забыл упомянуть Антарктиду. Кто-то серьезно заметил, что в этом году мы закупаем сто миллионов тонн картошки в Монако. Мы захихикали. Лектор гнул свое. Во время перекура после обеда (и лекции) Кандидат прочитал нам свою доморощенную лекцию на ту же тему. Брось загибать, пытался оборвать его Лоб. Заткнись, сказал Дон, он же денег не берет. Ты бы лучше лектору сказал, чтобы тот заткнулся.