Давид Гроссман - Кто-то,с кем можно бежать Страница 21

Слова застыли у неё во рту. Она снова погрузилась в себя. Что она знает, подумал Асаф, всё, что она обещала Тамар, ей самой не знакомо. Пятьдесят лет запертая в этом доме. Что она знает.

Он вспомнил разочарование и глубокую скорбь на её лице, когда он появился здесь, и она обнаружила, что это не Тамар, и понял со всей определённостью, насколько Тамар важна для неё. Нет, не только важна: необходима. Как вода и хлеб, как вкус жизни.

– А в последнее время я уж и не знаю, что происходит. И она уже не раскрывает своё сердце, как прежде. Приходит. Работает. Сидит. Молчит. Часто вздыхает. Хранит от меня тайну. Я не знаю, что с ней происходит, Асаф... – её глаза и кончик носа вдруг покраснели, – она стала худая и потухшая. Нет больше света в красивых глазах. – Она подняла лицо, и он был потрясён, увидев тонкую линию слёз в морщинах. – Что скажешь, милый, ты найдёшь её? Найдёшь?

В девять вечера она купила две порции меорава[20] и колу и села поесть у входа в административное здание. Одну порцию дала Динке, сама набросилась на вторую, и обе они с наслаждением пыхтели, и, наконец, вместе вздохнули, сытые и счастливые. Облизывая пальцы, Тамар думала, что давно не получала такого удовольствия от еды, как сейчас от того, что купила на деньги, заработанные пением.

Потом снова накатили мысли. Люди, торопясь, проходили перед ней, и она старалась сжаться в маленький безымянный свёрток. Ей хотелось снова стать той Тамар, что была год назад, год с четвертью. Лежать на животе в своей кровати, окружённой тряпичными и шерстяными зверушками, которые были с ней с самого рождения, прижимать ухо к телефонной трубке, ноги болтаются и перекрещиваются за спиной – так делали девушки в фильмах, и она тоже так делала, наконец-то был кто-то, с кем она могла это делать – и это было так приятно, лежать и разговаривать с Ади о Галит Эдлиц, которую видели, целующейся с Томом, язык и всё такое, или о Лиане из хора, которой один мальчик из школы "Бойер" предложил дружбу, и она согласилась. Из "Бойера", представь себе! Просто не верится! И обе соответственно ужасаются, тем самым заверяя друг друга в общей преданности искусству, то есть Идану.

Пожилой человек, одетый с устаревшим шиком, медленно прошёл, опираясь на палку, и посмотрел на неё. Губы его удивлённо двигались, как у рыбы. Она увидела себя в его глазах: слишком молодая девушка, в слишком позднее время, в неподходящем месте.

Свернулась, как только могла. Этот день был длинным и изнуряющим, её первый день на улице, но она должна была встать и сделать ещё несколько кругов, чтобы, если кто-то уже заметил её сегодня и следил за ней издали – чтобы мог подойти к ней опять, под покровом темноты.

Подходили, и немало. С ней всё время говорили, делали замечания и давали советы. Никогда ещё она не была замарана таким количеством грубых слов и такой ранящей отчуждённостью. Она поняла, что нельзя отвечать. Ни одним словом. Только следить за рюкзаком и магнитофоном и продолжать идти. Динка тоже, конечно, помогала отпугивать пристающих. Потому что, когда из её живота, из внутренностей, доносилось ворчание, самый храбрый из юнцов моментально испарялся.

Но тот, кого ждала, кого больше всех боялась, не пришёл.

Она спустилась на "Площадь Кошек" и прошла между прилавками, освещёнными светом прожекторов, скрыто проскальзывая среди вешалок, нагруженных шароварами и индийскими блузками, она любила эту площадь, даже, несмотря на то, что Идан и Ади постановили, что это всего лишь "Пикадилли для бедных". Другой, изысканной поступью, словно бренча браслетами на ногах, прошла она между прилавками с кальянами, эфирными маслами и цветными камнями. Она примеряла бухарские тюбетейки, и толстый продавец смеялся вместе с ней над её заострённой ашкеназийской головой. Один юноша, мировой специалист (по его словам), предложил написать её имя на рисовом зёрнышке, и она сказала, что её зовут Брунгильда. Красивый парень в коротких штанах и с чалмой на голове сидел на земле, держась рукой за юную ногу девушки, и осторожно рисовал на ней хной татуировку. Тамар стояла и смотрела, немного завидуя. Неохотно оторвалась и ушла оттуда. Пару раз прошла между лавочками, вдыхая лёгкий аромат курений и облака травки, поднимавшиеся тут и там. Притворилась, будто углублённо изучает прилавок со свечами всех форм и цветов, надеясь, что лёгкий озноб в спине, который она ощущала в последние минуты, означает, что кто-то наблюдает за ней. Но когда обернулась, там никого не было.

На соседней улице Йоеля Моше Саломона было представление: девушка примерно её возраста в цветной шерстяной шапке, из-под которой выглядывали золотистые кудри, держала в руках две верёвки. К каждой верёвке были привязаны горящие лоскуты ткани, и она танцевала с ними, перекрещивая и разводя их удлинёнными округлыми движениями. Другая девушка лежала позади неё с широко раскрытыми глазами, прислонясь к стене магазина, и задавала ей поразительный ритм на тамбурине.

Девушка была поглощена движением верёвок, и Тамар не могла отойти оттуда, заворожённая её полной сосредоточенностью, которую знала и у себя. И также хотела увидеть, как это выглядит, в смысле, что они видят в тебе со стороны, когда ты вся погружена внутрь. Что в тебе доступно взглядам. У девушки были красивые синие глаза, которые пристально следили за двумя маленькими факелами, её брови поднимались и опускались с детским удивлением, и Тамар подумала, что в этом они похожи, потому что Тамар тоже "поёт бровями". Два маленьких факела пересекали ночное небо, было в них что-то трогательное, дерзкое, безнадёжное. Вдруг Тамар вспомнила, где она и для чего. Не двигаясь с места, осторожно и методично осмотрелась по сторонам. Она не знала, кого ищет. Представляла, что ищет мужчину, молодого парня. Об этом говорили слухи, которые ей удалось собрать за последние месяцы: что речь идёт о группе молодых мужчин, очень жестоких. Один из них должен подойти к ней на улице и предложить ей пойти с ним, при условии, конечно, что, прежде всего, она выдержит испытание огнём, то есть – докажет, что умеет удерживать публику; и Тамар знала, что этот экзамен она выдержала, это было её большим и единственным за сегодня достижением.

Рот девушки с верёвками самозабвенно приоткрылся, обнажая белоснежные зубы. Она начала ускорять ритм, и ритм тамбурина тоже ускорился. Взгляд Тамар осторожно переходил от человека к человеку. Там было немало молодых мужчин. Она не могла решить, смотрит ли один из них на неё как-то иначе, по-особенному. Два маленьких арса[21], стриженные под пепельницу, выскочили вдруг из публики перед огненной артисткой и прокричали что-то прямо ей в лицо, даже не слова, только грубые звериные крики. На одно мгновенье девушка отвлеклась, верёвки перекрутились и сконфуженно упали на землю. Девушка грустно сняла шапку, и её золотые кудри рассыпались. Очень медленным движением она вытерла пот и стояла потерянно, как пробуждённая ото сна. Публика издала единый стон разочарования и разошлась. Ни один из них не заплатил ей за те усилия, которые она прилагала до этой минуты. Тамар подошла и положила в шапку монету в пять шекелей, из тех, что заработала сегодня, и девушка устало улыбнулась ей.

Сионская площадь в продолжение улицы тоже была переполнена и бурлила. На площадке перед банком парни скользили на скейтбордах. Никакой возможности петь там не было, потому что приехали бреславцы, и из мощного усилителя на крыше их автомобиля гремели хасидские мелодии. Тамар села на углу возле банка, прижала к себе Динку и съёжилась, вся обратившись в зрение. Десятки парней и девушек суетились там, и какая-то неприятная суматоха исходила от них, как механический зуммер, заставляя их передвигаться по площади вдоль натянутых линий, как по постоянным невидимым рельсам. Они уходили, они возвращались, искали что-то срочно необходимое. Несколько из них коротко переговорили с бородатым парнем у железной ограды. Она увидела толстозадого карлика в яркой шерстяной шапке, окружённого компанией, почти совсем заслонившей его. Руки прикасались к карманам. Пальцы сжимались, скрывая что-то. Высокий парень в джинсовом комбинезоне, как у неё, с лямками и пряжками только без ничего под ним, подошёл к ней:

– Сестра, – сказал он, согнувшись перед ней на уровень её лица, в соске у него была серьга, – ищешь поправиться?

Она сильно помотала головой, нет, нет – у неё уже было достаточно продукта на первую неделю – и он, не подымая шума, встал и ушёл. Она сжалась, немного шокированная не тем, что он ей сказал, а тем, как он назвал её.

Она сильно зажмурила глаза, открыла, площадь всё ещё была там. В центре её танцевали бреславские хасиды. Семеро рослых мужчин с длинными волосами и развевающимися бородами, в белоснежных одеждах и больших белых кипах. Она уже знала по своим предыдущим ночам здесь, что они будут танцевать так до полуночи, в непрерывных прыжках, исступлённых и пылких. Две полногрудые девушки в коротких до пупка блузках прошли мимо неё, взявшись под руку, и остановились посмотреть на них: