О`Санчес - Суть óстрова Страница 21

– Ну-ка… Ого! Жирно живешь! Это хорошее вино, столовое. Сколько стоит?

– Ну так а я о чем говорю! Не помню сколько оно стоит (Обошлось оно Сигорду в шесть талеров, на этот раз он не поскупился), намертво забыл я… Здравствуйте!

– Здравствуйте. А накурили! Что, уже пьете, гамадрилы? – Женщина вперевалку, но довольно легко вошла в дверь и поставила сумку на низенький комод возле плиты.

Сигорд испытал легкий шок, настолько он свыкся с идеей, что Роза – и есть та тетка с барахолки, у которой он покупал штаны. Нет, это вовсе не она. И почему он так подумал, спрашивается??? Наверное из-за толщины, Титус описывал ее как очень толстую, да еще и торгует на барахолке…

– Мы вам тут накурили…

– Да херня, я привыкла. Как вас звать-величать? Ели что-нибудь? Или только пьете? Зачем я ходила, спрашивается, когда и без меня дым коромыслом?

Роза без особенного выражения в голосе задавала вопросы, а сама выкладывала купленное на комод; голубоватый венчик огня уже лизал бока здоровенной черной сковородки с остатками чего-то жирного в нем, мясницкий ножик в розовой руке ее стремительно нарубил колбасную полупалку в полтора десятка толстых коричнево-белых кружочков… Вроде бы и от нее попахивало коньячилой, но внешне это никак не проявлялось

– Я вам яичницу сделаю, а то без закуски… Что? Сигорд?.. Ну а я Роза. Будем знакомы.

– Кто же насухо знакомится? Эх, темнота!

Роза тихо положила нож на разделочную доску, рядом с порубленной колбасой, и в полшеи, молча, обернулась на Титуса. Притихший в ответ и словно бы протрезвевший Титус откашлялся и поправился:

– Не темнота, не темнота, Розочка, я пошутил. Колбаска-балбаска! Превосходно! Мы тут как раз проголодались. А пить мы ничего не пьем, Роза, дорогая, мы как раз тебя ждем. Белое вино положено рыбой закусывать, а мы его р-аз – и под яишенку! Это Сигорд, я же тебе про него рассказывал.

– Всех вспоминать, про кого ты рассказывал – так и жить некогда будет.

– Кореш мой старинный, мы с ним в богадельне познакомились, где я колеса чиню. Видишь, проставку принес. Интеллигентный человек.

Роза при этих словах продолжила вращение вокруг собственной оси, пока не уперлась ягодицами в плиту.

– Что-то нынче на одно лицо тилигенты эти: сейчас в очках, а через час в канаве. Я вас раньше-то не видела. Сидели что ли?

– Почему сидел? – Сигорд осмотрел себя с головы до ног. Нет, вроде бы, все самое приличное на нем: новые, четвертые по счету брюки (двое рабочих штанов он сносил уже за лето и пришлось их выбросить), чистая, не мятая рубашка. Ботинки… не чищенные, правда… но жалко ради них покупать щетку и эту бежевую дрянь в тюбиках…

– Да волосы у вас… Вроде и не так уж под корень короткие, а ровные по всей голове, отращенные как бы…

Титус забулькал, засмеялся:

– Ой, не могу! Слышшь, Сиг? Она у нас на весь район самая глазастая! Все видит, все подмечает! Нет, Розочка, это он своей волей налысо постригся, при мне. Весной еще дело было. Сколько яиц кладешь?

– Сколько надо. Шесть кладу, половину дюжины. Яйца нынче крупные попались, не как вчера.

– Умница моя! Только давай быстрее, жрать хочу, пить хочу…

– А еще чего ты хочешь? Хотелка не соржавела еще? Так, я коньяк убираю в кладовку, раз вино есть на столе. Хочет он, видите ли!..

– Розик, пупсик ты мой! – Титус, видя, что его драгоценная половина пребывает в благодушном настроении, успокоился, разжался и стал таким же, как и до ее прихода: пьяненьким, решительным и веселым. – Убирай его с глаз долой! Все, вином обойдемся. Но далеко не прячь, а вдруг сгодится? Стакан хорошо помой.

– Сейчас как стукну тебя этим стаканом по бестолковке! Он меня учит что и как мне мыть, а? Ишь ты, тиран на мою голову…

Роза звучала на высокой ноте и довольно громко, но на удивление не резко, по ушам ее крики не били. Яичница на большом огне требовала постоянного присмотра, и Роза поддерживала разговор почти отвернувшись, разве что когда говорила – показывала красную правую щеку, да и то в одну четверть. Из одежды напялены были на ней грандиозных размеров трикотажная розовая майка и коричнево-зеленая юбка ниже колен, стояла она крепко, босиком на линолеуме, смуглые ноги изрядно в растопырку – видимо, чтобы жирные ляжки отдыхали, не давили одна на другую. Черные без проседи волосы на затылке – в пучок – открывали взорам короткую потную шею.

Сигорд попытался вспомнить – и ужаснулся: сколько лет у него ничего не было с женщинами! Сколько бомжует, столько и не было, даже подольше на годик-другой. Не было и не хотелось. И сейчас совсем даже не хочется… Старый стал, да и экстерьер не вдохновляет.

– Ой, что-то я сегодня ноги натерла… И на улице-то жарко, и дома-то душно, да еще прокурено все насквозь, да еще и эта чертова плита… Ой, устала…

– Так, а что ты в туфли та вырядилась, надела бы башмаки, они тебе по ноге.

– Дурак ты. Не там у меня натерто…

– А где, а, Роза? – Титус загыгыкал, опять брызнул слюнями, Сигорд промолчал нейтрально, а сигарету, искуренную только наполовину, немилосердно и тотчас же затушил и расплющил.

– Ох, и дурак же ты, кочерыжка! Ох, и дурак!.. Порядок, господа сеньоры, готово дело. Стол очищайте под тарелки. Живо.

– Да мы из сковор… Все, очищаем, очищаем!. О, командирша. Индейская ацтекская кровь, дикарский темперамент. Мало их Кортес кострами учил. Стаканы давай!

– А сам-то кто? У меня не десять рук. Пусть… Сигорд сам возьмет. – Роза явно избегала называть Сигорда на ты, но и на вы уже не хотела, понимала, что неоднородное тыкание-выкание в компании из трех человек выглядит смешно.

– Вот отсюда? Я возьму, возьму…

– Не на стол, а сюда, я сполосну. Спасибо.

– Я так понимаю, это у вас студия?

– А, чего? А, да. Точно, по реестру моя халупа считается студией. А что она за студия, почему студия – знать не знаю. Может, вы объясните? Что здесь студенты раньше жили?

– Не студенты, а художники. Вон у нас какие окна здоровые, до полу! Это называется – французские.

– Да хоть зулусские, не тебя спрашиваю. Твое образование мне уже вон как хорошо знакомо, вот по сюдова! – Роза хлопнула себя по огромной ягодице и получилось так громко и звонко, что все трое рассмеялись. Остатки неловкости и напряжения от присутствия нежданного гостя растаяли в воздухе вместе со шлепком.

– Студия, если я правильно помню, это даже не столько из-за окон и студентов…

– А почему тогда?

– Ну… Плита и сортир здесь же, в жилой комнате расположены. По крайней мере изначально так было. Это совмещение только в студиях разрешено.

– О как! В точку, да! Я когда одна-то жила, когда сюда-то переехала, так мне унитаз в комнате ничем не мешал… У меня еще и душ есть, сейчас покажу. – Роза отставила сковородку с готовым блюдом на соседнюю конфорку и пошлепала к ширме. – Вот здесь можно душ принять, когда жарко… Протекает только, собака, и не заделать никак. Ну, бывает, что всем стояком друг друга и заливаем: я нижних соседей, а меня верхние. – Роза показала на скукоженный угол потолка. – А как Титус стал вокруг меня ошиваться, ночевки да поживки здесь устраивать, так пришлось унитаз-то огородить, чтобы все прилично было. Откупоривайте там, я накладываю. Вон штопор стоит, вон та фитюлька.. И оливье уже подоспел, а то что это обед из одного блюда? Супа сегодня нет, мы его утром съели, зато салат и второе.

– Э. э, Сиг! Руку-то прими, пролью же!

– Нет, себе наливайте, я не буду пить.

– То есть, как это ты не будешь пить? Ты что, спятил, что ли?

– Не спятил. А третьего дня был на исповеди и после этого дал себе зарок: до Святой Троицы – капли в рот не возьму.

– Да брось ты, в самом-то деле. Даже в церкви причащают вином покрепче вот этого вот. Брось, Сигорд, не дури.

– Я не дурю. Но и ты пойми: я ведь не только себе или другому человеку обещал…

– А кому? – Титус наморщил лоб, все еще не в силах представить, что человек может добровольно отказаться от выпивки в хорошей компании. Но тут вмешалась Роза:

– Это как раз ты дурачок, и алкашина вдобавок! А человек святое причастие принял и святую клятву дал! И нечего тогда спаивать! Давай стакан, я туда холодной водички налью. Как яишенку подъедим – попьем хорошего кофейку с печеньем, у меня есть печенье, хорошее, с арахисом, если только этот шныряла вчера не нашел и не сожрал, пока я на работе была.

– Да не нужно мне твое печенье! Слушай, Сиг… Вот жалость-то какая. А в честь чего ты зарок такой дал?

– Причины личные и я не хотел бы о них распространяться. Грехи, скажем так. Грехи, которые людям неподсудны, а все равно грызут…

– Ну… Нет, это несерьезно.

– Еще как серьезно. Зарок перед алтарем – это очень серьезно. Но я и водой преотлично обойдусь, поддержу компанию. Вы с Розой пейте на здоровье, а я так порадуюсь – и встрече, и тостам.

– Нам больше достанется. Ладно, тогда первый мой тост: за встречу! Чтобы такие ребята как мы с Розой и ты, Сиг, почаще встречались друг другу на жизненном пути!