Олег Нестеров - Небесный Стокгольм Страница 21

– Да что ты паникуешь? – Антон поморщился. – Ничего страшного не происходит. Скоро вот глушилки снимут, будем слушать вражьи голоса.

– Они там, наверху, сами разобраться не могут. – Белка не могла успокоиться. – Ну вот скажите, с одной стороны, Солженицына на Ленинскую премию выдвинули, а с другой – Фурцева тут же делает доклад в ЦК, где подробно рассказывает, как мы будем мешать американцам снимать «Ивана Денисовича». Где тут логика?

Допили пиво.

– Так, понятно все, – подвел итог Антон. – Со цены вчера выступала?

Белка отвернулась:

– Два слова всего сказала.

– О чем?

– О дураках.

– А это кто?

– Сам знаешь. Фамилий я не называла.

– Ладно. Выгнать не выгонят – времена не те. Но на работу мне с такими вещами больше не звони.

Глава 16

Петя наконец начал немного разбираться в экономических хитросплетениях, слушая бесконечные разговоры Веры, Эдика и Антона на эту тему.

Рассказ Веры про цены единого уровня

Плановой экономике на все наплевать: на прибыль, на несчастные случаи на производстве, на то, во что превращались реки и леса, – ей важно тупо производить год от года все больше и больше, она и придумана для перехода от нехватки к изобилию. Только переход этот слегка затянулся.

В советской экономике с ценами десятилетиями царит хаос. Из отрасли в отрасль цены на одно и то же менялись в разы. Никто до конца не знал, кто кому платит и за что. Нужно было наконец выстраивать прозрачную цепочку цен от производителя к потребителю, пусть он платит столько, сколько это реально стоит. Все просто, если экономические отношения не запутаны в клубок.

В 1960 году при Госэкономсовете организовали комиссию по «ценам единого уровня», пора было наводить порядок, уравнять цены для всей промышленности. Во главе Хрущев поставил своего соратника по реформированию экономики, заместителя председателя правительства, академика Засядько. Тот поднял всех по тревоге, и ЦСУ ему подсчитало межотраслевой баланс – впервые в советской истории. Наконец-то поняли, кто, что, кому поставлял и по какой цене.

На него сразу ополчились отраслевики из тяжелой промышленности, еще бы, прощай, ценовые привилегии. Нажаловались Косыгину. Тот все застопорил на два года.

Засядько продолжал бороться. В начале 1962 года собрал совещание «ста ведущих экономистов» и попросил помочь разобраться в планировании и ценообразовании.

Узнав об этих дебатах, харьковский профессор-экономист Евсей Либерман написал свою знаменитую статью в «Правду», которую прочитал Хрущев и взял на вооружение. В ней Либерман предлагал сделать прибыль главным показателем промышленного успеха.

Из разговоров Веры и Эдика про статью Либермана

Харьковский профессор-экономист Евсей Либерман вызвал бурю своей статьей в «Правде», призывая сделать прибыль главным показателем промышленного успеха.

Всех давно волновал «магический кристалл» – параметр оценки эффективности работы предприятий, параметр, с помощью которого, как волшебной палочкой, можно будет по-настоящему управлять экономикой. Всего один параметр, не тысяча, поможет наконец разгрести авгиевы конюшни Госплана.

Только никак не могли определить, что это – себестоимость, самоокупаемость, прибыль, качество?

Вся беда была в том, что работала наша система по-идиотски: ты выполнял план, а тебе на следующий год прибавляли задание на пару процентов больше.

Если ты вдруг совершал прорыв и прибавлял процентов двадцать к плану, тебя обрекали танцевать от достигнутого, прибавляли эту пару процентов уже к твоему феноменальному результату, повторить который по объективным причинам часто было нельзя. Поэтому директора и плановики научились легко обманывать систему, размазывать эти двадцать процентов на пятилетку, план выполнялся стабильно, всем давали премии. Только настоящего движения не было, дело тухло.

Либерман предложил учитывать «нормативы длительного роста», на несколько лет определить взаимоотношения заказчика-государства и производителя. Он предложил оценивать результат работы по прибыли и рентабельности и таким образом исключить планирование от достигнутого. Все было проще пареной репы: все, что наработали, делили на стоимость оборудования, зданий и сырья; чем лучше все использовали и эффективней трудились, тем больше получали.

Из разговора Антона и Веры про реорганизацию правительства и эксперимент «по Либерману»

В марте 1963 года реорганизовали правительство, появился Высший Совет Народного Хозяйства.

Хрущев и Засядько рисовали себе примерно такую схему: права принятия решений передаются вниз, вплоть до директоров предприятий, советская экономика становится децентрализованной и саморегулирующейся. Предприятия работают, приносят оговоренную прибыль государству и с ним же определяют, как лучше вкладывать деньги в развитие. Вот и все взаимоотношения.

Москва должна была лишь координировать, составлять общие планы лет на 10–15 вперед. Госплан превращался из жесткодирективной структуры в научно-рекомендательную.

Идея была проста: не управлять, а дирижировать.

Тут же 48 предприятий по всей стране, абсолютно разного направления, в качестве эксперимента заработали по новой схеме.

Одним из них была швейная фабрика «Большевичка». Именно поэтому с невероятной быстротой гардероб москвичей и ленинградцев преобразился, иностранные журналисты с удивлением отмечали, что теперь они одеваются не хуже европейцев. Тут еще, конечно, сыграла роль и химическая промышленность, где тоже во всю шел эксперимент. Широко внедрялись искусственные материалы: нейлоновые рубашки, плащи-болоньи и капроновые чулки стали повседневностью.

Рассказ Эдика про триумф Немчинова

Академик Немчинов одним из первых в стране сообразил, какой прорыв сулит союз экономики с математикой. Вообще-то он занимался статистикой в сельском хозяйстве и, может быть, поэтому сразу почувствовал, как облегчают жизнь вычислительные машины, на что они способны. То, над чем работал большой штат его сотрудников месяц, машина считала за минуту. В 1958 году в Академии наук он создал свою лабораторию, где впервые математиков и кибернетиков «поженил» с экономистами.

Спустя некоторое время экономико-математические идеи стали модой, Немчинов разработал схему, направленную на преобразование советской экономики математическим способом.

Эта схема заработала к 1963 году. В ней стало все потихоньку сходиться. По всему Советскому Союзу появились новые кибернетические институты и факультеты. Родились математические модели для спроса, предложения, производства, планирования, перевозок и многого другого. Вовсю поступали заказы на автоматизированные системы контроля для предприятий. Военные кибернетики предложили гражданским всесоюзную базу данных для совместного использования на благо страны.

Чтобы эту схему поддержать и укрепить, в мае 1963 года вышло постановление ЦК КПСС «О развитии и использовании вычислительной техники в народном хозяйстве».

На базе своей лаборатории Немчинов только что создал ЦЭМИ, Центральный экономико-математический институт, чтобы внедрить математические методы и ЭВМ в практику управления народным хозяйством.

Туда Эдика и пригласили работать, но он пока думал.

Глава 17

В начале лета позвонила Катя, вот уж чего Петя никак не ожидал. Сказала, что у нее есть два билета на премьеру в Дом кино, предлагала сходить.

Петя подумал, что в этом ничего страшного нет, Настя вечером занята в театре, ну встретится он с Катей, ну посмотрят друг на друга, расскажут, кто как живет, что в этом такого? Еще и фильм хороший посмотрит.

Название его, правда, было какое-то легкомысленное – «Я, бабушка, Илико и Илларион». «Грузия-фильм».

Собралось много народа, в основном киношники. Они все крепко выпивали, женщины курили, были энергичны и самостоятельны. Особняком держались грузины. Не в смысле кучкой, просто их было сразу видно – улыбались, шумно разговаривали и тоже много пили в буфете.

Катя почти не изменилась. Она стала еще мягче, женственней, где-то успела загореть, и платье на ней было очередное из серии замереть и открыть рот.

– Ну, как ты? – спросил Петя.

– Я живу.

– А как ты живешь?

– Да, в общем, неплохо. В моей жизни мало что изменилось. Ты только исчез.

– Я не исчезал. Это ты исчезла.

Катя долго молчала.

– Ну а ты как?

– У меня девушка. Балерина.

– Я знаю. Любишь ее?

– Очень.

– А я тебя, Петя, люблю. Как-то вдруг раз и поняла.