Анатолий Агарков - Три напрасных года Страница 21

Звучала команда: «Боевая тревога!» Мы бросались на катера, разбегались по боевым постам. Беспалов взбирался на мостик, а командиры БЧ докладывали ему о готовности к бою и походу. Уж как Сосненко не любо было козырять Таракану, но и он, пересилив себя, взбирался на мостик и, приложив ладонь к берету, рапортовал: «Седьмой боевой пост пятой боевой части к бою и походу готов». За соблюдением этого ритуала с пирса наблюдал командир. Это было требованием корабельного Устава, это было традицией, не подлежащей изменению.

Когда катер отдавал швартовые и отваливал от причала, на мачту взвивался ходовой флажок пограничного флота. Командир на пирсе отдавал честь. На одном из артиллерийских катеров Тюлькина флота поднимались флажки расцвечивания — «Счастливого плавания». Это мой новый друг, боцман тихоокеанец Игорь Серов. Он — капитан футбольной команды. Без Валеры Коваленко скучно мне стало на правом краю защиты, и он предложил сыграть «чистильщика». Роль последнего защитника мне удалась. Наш боцман поднимал пару флажков, что означало «Счастливо оставаться». И мы брали курс на привычный нам левый фланг, к мысу Белоглиненный.

На этот раз покатилось не по сценарию. Прибыли оба офицера, но не спешили на пирс. Прикатили на «Жигулях» оба флагманских сундука — Белов и Мазурин. Наши утопали к ним на берег. Потом вернулись, приказали запускаться — идём на проверку погранрежима. Вот тогда мы и узнали о ночном инциденте на участке Новокачалинской заставы. Командование приняло решение первое звено задержать на границе, а нас отправить — скажем, так — во внутренние воды. Не было построения, не было приказа, и Игорь Серов не пожелал нам «Счастливого плавания». Пристроившись в кильватерный строй к ПСКа-68, мы пошлёпали на юг, кормой к границе.

Деревня Астраханка не имела ни фабрик, ни мастерских, ни вокзала, ни автобусной станции. Быть может, поэтому все жители её были рыбаками. Здесь даже была своя рыболовецкая бригада. На трофейных японских сейнерах «кавасаки», организованные в коллектив ловцы рыб, бороздили необъятные просторы Ханки, ставили сети, как капканы для наших винтов. Неорганизованные натягивали запрещённые перемёты вдоль берега, сторожили их в лодках с удочками в руках. По ним-то и пришёлся наш суровый пограничный удар.

Был штиль. Мы бросили якоря на расстоянии вытянутого отпорника друг от друга. Николай Николаевич Герасименко поставил на юте перед собой обеденный стол, взгромоздил седалище на люк пассажирки, и судилище священной инквизиции началось. «Аист» Ивана Богданова вихрил пенные буруны по Астраханской бухте, пленял моторные лодки с их экипажем и под дулом Волошинского автомата подгонял к борту ПСКа-268. Нарушители поднимались на борт.

— Есть восемь документов, совокупность которых разрешает выход в Ханку? — вопрошал Герасименко и тыкал пальцем в инструкцию — Вот здесь русскими буквами написан этот самый список. Если их не восемь, и разговаривать не буду.

Мичман решительным жестом сметал со стола паспорта и удостоверения, представленные незадачливыми нарушителями погранрежима.

— Товарищей на берег, лодку на борт! — объявлял Великий инквизитор Герасименко. — Следующий.

Мы сидели на спардеке и томились бездельем — к нам Богданов никого не подтаскивал. А в бухте отнюдь не было паники. Отдельные непонятливые сами шли к ловцу — нет к флибустьеру, напавшему на ловцов жемчуга — чтобы выяснить, в чём дело. В противоположный наш борт ткнулся пластиковый ялик.

— Эй, в чём дело, погранцы? Кого ловим?

С одного взгляда ясно было, что у этого парня в плавках и девушки в купальнике, не только нет с собой никаких документов, но и даже верхней одежды, в которой они могли бы храниться.

— Прошу на борт, — щерясь почти петровскими усами, предложил Таракан.

Парень вскарабкался сам и руку девушке подал.

— Лодку поднять! — командует наш сундук.

— Эй, эй, что за дела? — обеспокоился парень.

— Вы арестованы за нарушение погранрежима, — объявляет Беспалов.

— За что, за что? — удивился гость в плавках.

А Таракан уже откинул люк и дверцы пассажирки:

— Спускайтесь.

Парень пожал плечами и спустился вниз. На руки принял подругу.

Мы срубили леерные стойки, завели фалы под лёгкую лодчонку и втащили на борт. Уложили вверх брюхом на спардек. Таракан руки потирает, потом цапнул мегафон:

— Главный старшина Богданов, подойдите к борту.

Но Ване было не до нас — он весь охвачен азартом погони, захвата, абордажа.

Таракан:

— Поднять якорь, запустить ходовой двигатель.

Мы пошли к астраханскому берегу высаживать пассажиров. Здесь уже толпились рыбаки, лишённые своих плавсредств.

— Эй, козлы, вы что вытворяете? — не очень дружелюбно приветствовали нас.

Наш пленник, посидев в полумраке пассажирки, стал понятливым. Пропустив девушку вперёд на сходню, обернулся к нашему сундуку:

— И что теперь?

Беспалов пожал плечами:

— В пограничном отряде получите свою лодку, когда докажите на неё права и уплатите штраф за нарушение погранрежима.

Огружённый пятью трофейными лодками на спардеке и тремя за кормой на буксире ПСКа-68 повернул в базу. Таракан напутствовал его словами:

— Теперь офицеры отряда все станут рыбаками.

Посмотрел на пластиковый ялик, потёр ладошки, весьма довольный.

— Боцман, — объявил курс по компасу. — Идём в Гнилой Угол.

Гнилой Угол — это начало Великой Ханкайской Долины, той самой, где выращивают рис. Здесь очень мелко, и к берегу подойти, никакой возможности — осматривали его в ТЗК и бинокли. Безлюдно и на понтонах насосной станции, качавшей воду на рисовые поля. Это показалось подозрительным — мичман решил ошвартоваться и учинить досмотр плавающему сооружению. По его мнению, тут могли укрыться диверсанты, убившие солдата Новокачалинской заставы.

Боцман с отпорником встал у топовой стойки, замеряя глубину, командир на мостике за штурвалом. Самым малым ходом «Ярославец» подкрадывался к насосной станции. Приткнулись бортом. Летит приказ: «Осмотровой группе приготовиться. Высадиться».

В осмотровую группу входят боцман, радист и моторист, то есть я. Получили автоматы из пирамиды в каюте командира, натянули на береты каски. На левом боку — подсумок с магазинами, на правом — противогаз (так положено). Вступили на понтоны. Огромные стальные цилиндры держатся на плаву и держат на себе надстройки. Наша цель — их досмотреть. Гуськом — боцман впереди, потом Ваня, замыкаю я — идём по понтонам узкими трапами. Теслик останавливается:

— Мужики, если здесь кто-нибудь прячется — нас уложит одной очередью. Давайте разделимся. Ты, — он толкает Оленчука в плечо — дуй на правый край. Ты — мне приказывает — шуруй на левый. Я прямо пойду.

Иду по понтону, озираюсь и думаю — быть может, сейчас, через пару шагов напорюсь на смертельную засаду. Откуда паника? В руках у меня автомат, патрон в патроннике и предохранитель снят. Тут уж, брат бандит, кому больше повезёт — кто раньше на курок нажмёт, чья пуля полетит точнее.

Весь в напряжении, понтон за понтоном осматриваю свой край, сетуя, что на ногах гады, а не спортивные тапочки — гремят как подковы по булыжнику. Внимание — помещение! Мельком глянул в иллюминатор, чтобы не служить мишенью. Открыл дверь, выждал, сунул в проход дуло автомата. Хотел спросить: «Есть кто?», но почувствовал, что голос не слушается и наверняка сорвётся. Заглянул — моторное отделение насосной. По трапу в шесть балясин спустился вниз. Не торопясь осмотрел все углы, пытаясь обнаружить следы присутствия человека.

По понтону топот над головой. Боцман в дверях:

— Что у тебя?

— Всё в порядке. Насосная — хочу узнать, давно ли здесь люди были.

Боцман ушёл, а я ещё некоторое время бродил по моторному отделению, пытаясь понять его устройство и назначение оборудования.

Снова топот по понтону. Коля Сосненко с гаечными ключами.

— Что смотришь, собака, давай снимай.

— Что снимать?

— Ну, хотя бы трубки высокого давления.

Сам принялся скручивать форсунки.

— Пойду, оружие сдам, — буркнул я, так как не был горячим поклонником воровства.

Коля принёс форсунки и трубки, и пошёл ещё что-то скручивать, а я добровольно сел за чистку бывшего Никишкиного автомата и соврал старшине:

— Командир приколол.

Посчитал, что враньё меньший грех, чем воровство. Откуда это в людях — тащить всё, что плохо лежит? Они ведь ему и даром не нужны. Нет, конечно, подходят эти запчасти к нашему ходовому. Но ведь обходились без них, так зачем же грех на душу брать? А ещё годок — месяцы до приказа считает. Украл, должно быть, для того, чтобы сноровку не потерять — скоро на гражданку.

На ночь мы отошли — писатель-маринист сказал бы: мористее — подальше от берега на безопасную глубину. Встали на якорь, включили РЛС. Поскольку были не на границе, и от командира не было указаний, Сосненко завалился спать. Значит, мне предстояло бдеть всю ночь. Цилиндрик, глядя на моего старшину, зевнул и предложил: