Говард Джейкобсон - Вопрос Финклера Страница 21

Новоиспеченная миссис Финклер была не то чтобы писаной красавицей, но внешность ее впечатляла: темная, резкая в движениях, с такими острыми чертами, что о них легко мог порезаться кто-нибудь неосторожный, и с безжалостно-язвительным взглядом. Хотя на костях ее было очень мало мяса, она умела подать себя как „роскошное блюдо“. При каких бы обстоятельствах Треслав ее ни встречал, Тайлер всегда выглядела так, словно собралась на официальный банкет, где она будет очень мало есть, отпускать меткие замечания и грациозно танцевать с разными партнерами, притягивая к себе восхищенные взгляды всего зала. Именно такая супруга нужна успешному мужчине: умная, светская, холодно-элегантная и уверенная в себе — уверенная до той поры, пока муж не забудет о ней, поднявшись на гребень успеха. Когда Треслав думал о Тайлер Финклер, ему почему-то приходило в голову слово „влажный“ — весьма странно, поскольку внешне она была как раз очень даже сухой. Но Треслав пытался угадать, какова она за внешней оболочкой, если проникнуть в ее темную загадочную сущность. Она обитала в каких-то непостижимых и вряд ли достижимых для него сферах. Она была вечной финклерской женщиной. Вот почему у него не было ни малейшей возможности воспротивиться Тайлер, когда она сделала свое предложение. Теперь, хотел он того или нет, ему предстояло узнать, каково это — проникнуть во влажную темную загадочную сущность финклерской женщины.

Они включили телевизор, но не просмотрели ни одного кадра из Сэмовой программы.

— Он такой лжец! — сказала она, выскальзывая из платья, с виду вполне подходящего для дворцового приема по случаю возведения ее мужа в рыцарское достоинство. — Где будет вся его философия, если я не приготовлю вовремя ужин? Куда денется эта философия, если заставить его держать свой хрен в трусах?

Треслав ничего не сказал. Было очень странно видеть лицо своего друга на телеэкране и в то же самое время обладать его женой. Хотя понятие „обладать“ в данном случае было весьма условным. Тайлер не давала ему почувствовать себя обладателем, занимаясь любовью отрешенно, словно ничего такого и не происходило. Она легла спиной к Треславу и, заведя назад руку, направляла в себя его член так деловито, словно возилась с какой-то сложной застежкой, а попутно издевательски комментировала доносившиеся с телеэкрана рассуждения мужа. Она попросила Треслава оставить свет включенным и не считала нужным сохранять молчание во время интимного акта. И только войдя в нее — ненадолго, поскольку она сказала, что не хочет затяжного секса, — Треслав наконец открыл для себя ту темную, горячую финклерскую влажность, о которой он столько размышлял. И открытие превзошло все его ожидания.

Он лежал на спине и чувствовал, как на глазах закипают слезы. Он сказал, что любит ее.

— Не будь дураком, — сказала она. — Ты меня даже не знаешь. По сути, ты сейчас не меня поимел, а Сэма.

— Ничего подобного! — сказал он, садясь в постели.

— Лично я не против. Меня это устраивает. Если хочешь, можем даже повторить. А если тебя заводит мысль о том, что ты трахаешь своего друга — не важно, в прямом или переносном смысле, — пусть будет так.

Треслав перегнулся, опираясь на локоть, и попытался заглянуть ей в лицо, а затем протянул руку, чтобы погладить ее волосы.

— Не делай этого, — сказала она.

— Ты не понимаешь, — сказал он. — Для меня это впервые.

— Ты впервые занимался сексом? — В ее голосе не чувствовалось удивления.

— Я впервые… — Он не мог сформулировать мысль таким образом, чтобы она не прозвучала пошло. — Понимаешь…

— Ты впервые так однозначно наебал Сэмюэла? На твоем месте я бы не слишком переживала. Он при случае без колебаний сделает то же самое с тобой. Возможно, уже делал. Он полагает это своим droit de philosophe.[52] Как мыслитель, он мыслит себя вправе наебывать всех подряд.

— Я не об этом. Я хочу сказать, что ты моя первая…

Он чувствовал, что эти колебания начинают ее раздражать. Постель вокруг нее как будто похолодела.

— Первая кто? Скажи прямо. Замужняя женщина? Мать семейства? Жена телеведущего? Женщина без университетского образования?

— Ты разве не училась в университете?

— Сперва скажи, что ты имеешь в виду, Джулиан!

Он дважды не смог произнести это слово, но сейчас чувствовал, что должен это сделать. Это казалось ему почти столь же греховным, как сам поступок.

— Еврейка, — сказал он наконец.

Но тут же понял, что это не совсем то слово, которое он в действительности хотел употребить.

— Жидовка, — поправился он, позволив начальному „ж“ смачно размазаться по языку.

Она повернулась и взглянула так, словно впервые за этот вечер им по-настоящему заинтересовалась. В глазах ее плясали насмешливые огоньки.

— Жидовка? По-твоему, я настоящая жидовка?

— А разве нет?

— Это лучший вопрос, какой ты мог бы мне задать. И на чем основано это твое убеждение?

Ошарашенный, Треслав не знал, что сказать.

— Ну, на всем вообще, — только и смог выдавить он, вспомнив, как посещал празднование бар-мицвы[53] одного из сыновей Финклеров, однако он не был уверен, которого из них, и потому промолчал.

— Всё вообще — это вообще ничто, — сказала она.

Он был ужасно расстроен. Выходит, она не еврейка? Тогда что означала эта удивительная темная влажность, в которую он только что проник?

Она нависла над ним, едва не касаясь его лица одним из сосков. (И вот это — разве это не было еврейским?)

— И ты всерьез думаешь, что Сэмюэл взял бы в жены еврейку? — спросила она.

— А почему бы ему этого не сделать?

— Выходит, ты очень плохо его знаешь. Его целью всегда было покорить гоев. Уж это-то ты должен знать. Он родился евреем, он один из них, и они не могут лишить его того, что дано ему от рождения. Так зачем еще тратить на них время? Если бы я только заикнулась, он венчался бы со мной в церкви. Он даже немного злился на меня за то, что я этого не сделала.

— А почему ты этого не сделала?

Она рассмеялась. Это был сухой, хрипловатый смех.

— Видишь ли, я противоположная версия того же Сэмюэла. Каждый из нас хотел покорить чуждый ему мир. Он хотел влюбить в себя нееврейку, а я хотела влюбить в себя еврея. И мне нравилась идея иметь еврейских детишек. Я думала, что они будут лучше успевать в школе. И тут они действительно молодцы!

(Когда она с гордостью говорила о детях — как по-еврейски это прозвучало!)

Треслав был озадачен:

— Но если ты не еврейка, разве могут твои дети считаться евреями?

— По мнению ортодоксов, не могут. В любом случае это очень трудно устроить. У нас была неортодоксальная свадьба, но мне все равно пришлось сменить веру. Два года я убила на то, чтобы научиться вести хозяйство и воспитывать детей на еврейский манер. Спроси меня что угодно про иудейские обряды и обычаи, и я отвечу. Как кошеровать курицу, как зажигать свечи в Шаббат, как совершать омовение в микве. Хочешь, расскажу тебе, как благочестивые еврейки узнают о завершении своих месячных? Да во мне этой еврейскости больше, чем во всех чистокровных еврейках Хэмпстеда, сваленных в одну кучу!

Треслав живо представил себе кучу, состоящую из всех чистокровных евреек Хэмпстеда. Но спросил он о другом:

— А что такое миква?

— Ритуальный бассейн. В нем ты очищаешься для своего еврейского мужа, которого может хватить удар, если он увидит хоть каплю твоей менструальной крови.

— Сэм хотел, чтобы ты это делала?

— Не Сэмюэл — этого хотела я сама. Сэмюэлу на это наплевать. Он считает варварством так беспокоиться из-за менструальной крови, которая ему, напротив, очень даже нравится. Извращенец. Я омываюсь в микве ради себя, — как оказалось, на меня это действует умиротворяюще. Из нас двоих я куда евреистее его, хотя и родилась католичкой. Я — та самая еврейская принцесса, о которой говорится в сказках, только вот по крови я не еврейка. Ирония в том…

— …что он трахается с нееврейками?

— Это было бы слишком просто. Я для него по-прежнему нееврейка, так что запретный плод он может сорвать и дома. Ирония в том, что он трахается с еврейками. С этой жирнючей блядью Ронит Кравиц, ассистенткой режиссера. Я не удивлюсь, если он заставит ее сменить веру.

— Я думал, она и так иудейка.

— Сменить иудейство на христианство, тупица.

Треслав временно утратил дар речи. Как много всего он не понимал! Он чувствовал себя так, будто получил приз, о котором долго мечтал, и тут же этого приза лишился, не успев даже пристроить его на каминной полке. Тайлер Финклер была не из финклеров! Выходит, он так и не познал влажную темную загадочную сущность финклерской женщины?

Она начала одеваться.