Доминик Дьен - Голубой дом Страница 21

Здесь мне все обрыдло. Вся эта жизнь. Я чувствую себя никудышной дурой.

Позже…

Сейчас, наверное, часа два ночи. Крис спит. Я не могу заснуть, потому что мне пришла в голову идея: спуститься вниз поискать чего-нибудь пожевать, а заодно посмотреть, не осталось ли травки в тайнике Архангела.

Как только я вышла на лестницу, услышала чей-то плач. Это был папа. Меня это потрясло: ужасно, когда твой отец плачет. Я сказала себе, что у него, наверное, отходняк, но в глубине души чувствовала, что дело не в этом. Раньше он никогда не плакал. Тем более что с ним был Архангел. Они не кричали, но, кажется, сильно ссорились. Я смутно слышала обрывки фраз. Папа спросил Архангела, сейчас ли он собирается ее взять или что-то в этом роде. А Архангел ответил, что он уже достаточно ждал. Тогда отец произнес мое имя. Он спросил: «А Майя? Что ты ей скажешь?» На что Архангел холодно произнес: «Майя уже взрослая, и она тоже долго ждала».

Ждала чего? — не поняла я. Самым ужасным был отцовский тон, я никогда еще не слышала, чтобы он так говорил, он закричал Архангелу: «Я тебя убью!» — и в его голосе явно звучала угроза. Тогда я поднялась к себе, потому что совсем потеряла голову. Более того, я словно окаменела, и мне казалось, что я сплю. Во всяком случае, внизу уже все замолкло. Я открыла дверь. Мне хотелось разбудить Криса — было так тошно одной. Я так и не нашла ничего покурить, а спуститься еще раз не решилась.

Майя отложила дневник и принялась машинально накручивать на палец матерчатую закладку, раскрашенную, как американский флаг. Она неподвижно сидела на полу в комнате Ребекки, которая раньше была ее собственной. За окном шел дождь. Как в тот день, когда Ева рассказывала о Германии. Глаза Майи были сухими. Все слезы об отце она уже давно выплакала.

Она вспоминала ту ночь 11 февраля 1971 года, свою одинокую и безрадостную жизнь. Предчувствовала ли она тогда, что ее отец уже отправился в вечное путешествие, откуда нет возврата? Вероятно, да. Она вспоминала день, наступивший следом. Тот мрачный день, который покончил с ее отрочеством и искалечил дальнейшую жизнь. День без Алена, без рассвета. День, когда мать окончательно оставила ее.

Майя впала в отчаяние. Но Симон нашел для нее слова, которых не сумел найти для сына. В любви он черпал терпение, в безмерной скорби — жажду жизни.

У бабки с дедом ее отроческая жизнь сменилась другой. Майя словно пережила второе рождение, хотя более подходящим было бы слово «перевоплощение». Потому что она стала другой. Ей больше неведомы были ни хандра, ни бунтарство. Она больше не испытывала страсти и глубоких потрясений. Никакие экзистенциальные вопросы больше не смущали ее ум. Перестраиваясь на новый лад, Майя думала, что это ее траур по детям-цветам и их идеалам. Она не могла предвидеть, что сорок лет спустя старая рана снова откроется.

Глава 18

14 АВГУСТА 1999

Когда ты уехал сегодня утром и я одна сидела с чашкой кофе в разобранной постели, я снова захотела тебя. Всех наших ночей недостаточно, чтобы удовлетворить наши тела, утолить нашу нежность, наполнить нашу любовь. Кроме ночей, нам нужны еще и целые дни.

С того момента, как наши тела слились и наши слезы смешались, я не прекращаю тебя любить. Бесконечно. Самозабвенно.

Ты сказал мне: я снова чувствую себя таким молодым и таким уязвимым, таким счастливым, что от этого хочется плакать. Сказал: хочу, чтобы это никогда не кончалось. Я видела слезы, струящиеся из твоих глаз. Есть ли зрелище более прекрасное, чем мужчина, плачущий от любви, от волнения, от счастья на груди женщины, которая его любит?

Я люблю тебя, и эта любовь переполняет мое сердце, когда я тебя вижу, заставляет меня краснеть и постоянно улыбаться в глубине души.

Я люблю тебя и не хочу расставаться с тобой даже на те несколько часов, что я сплю, прижимаясь к тебе.

Я люблю тебя и боюсь, что все это закончится слишком быстро.

Я люблю тебя и представляю, как остаюсь здесь насовсем, неважно как, лишь бы жить рядом с тобой.

Глава 19

15 АВГУСТА 1999

Пьер, прости мне мое равнодушие.

Ради тебя, ради нашего прошлого, нашего будущего.

Порой, когда рука Мориса скользит по изгибам моего тела, я представляю вместо нее твою руку. Твои прикосновения к моим тайным уголкам кажутся мне тогда настолько непристойными, что я широко раскрываю глаза, чтобы убедиться: это Морис рядом со мной и это он кончает в меня, а не ты.

Прости меня, Пьер, что я не страдаю от нашего расставания.

Я успокоилась. Прежде я на какое-то время забыла, что еще достаточно молода, забыла, как это замечательно — быть влюбленной.

Я успокоилась. Я почти забыла разнообразие чувств, которые могут отражаться в мужском взгляде, потому что в твоем видела лишь раздражение.

Мне непонятно, как любовь может умереть, потом возродиться прежней и даже более сильной — любовь к тебе, Пьеру из моего прошлого, чье лицо я не могу разглядеть сквозь мое теперешнее счастье.

Глава 20

БЫЛО десять вечера. Достав из комода футболку Пьера, Майя заколебалась, стоит ли надевать ее на свое обнаженное тело. Потому что она только что занималась любовью с Морисом. Она пожала плечами, натянула футболку и вышла из спальни. Торопясь присоединиться к Морису, готовившему ужин, она легко сбежала вниз по лестнице. В ней проснулся голод, едва тело насытилось любовью. Она вспомнила, что раньше ей всегда хотелось есть в таких ситуациях.

— Ты знаешь, что любовь пробуждает во мне голод? — прокричала она Морису в кухню, ставя пластинку на проигрыватель в гостиной.

— Так всегда бывает!

Радость, звучавшая в его голосе, передалась Майе. Ей показалось, что никогда еще он не был таким веселым после того, как умерла Жанна.

«Я люблю тебя», — подумала она, входя в кухню.

— И что ты приготовил? — спросила она.

— Блюдо моего собственного изобретения из того, что у тебя нашлось. Но беда в том, что твой холодильник почти пуст!

Майя расхохоталась, как девчонка. То ли оттого, что вот уже три дня не выбиралась за покупками, или просто потому, что безгранично счастлива.

Она села за стол. Прикосновение разгоряченной тайной плоти к деревянной скамейке заставило ее вздрогнуть. За открытым окном все заполнила собой ночь. Майя вдруг осознала, что многие годы прожила в этом доме только как мать семейства. Она приспустила футболку с левого плеча и положила ногу на табурет, наслаждаясь своей наготой.

Морис принес ей бокал белого вина. Поцеловал ее в затылок и, приподняв футболку, начал ласкать ее груди. При виде светлых завитков, едва закрывающих приоткрытые складки ее тайной плоти, он почувствовал, как его член слегка напрягся. Морис отступил, слегка смущенный, но Майя, расстегнув его брюки, вытащила член наружу. Она скользнула по нему губами, покрывая его беглыми поцелуями, потом, сжав его рукой, уткнулась лицом в низ живота Мориса.

Когда запах подрумянившегося на сковородке лука заставил Мориса нежно отстраниться, Майя отпила первый глоток прохладного вина.

Погрузившись в свои стыдливые желания, они некоторое время молчали. Время словно застыло.

— … я никогда не ела ничего вкуснее, Морис!

— Тогда ты, должно быть, умирала от голода! Это просто омлет, Майонетт!

— Мне нравится, когда ты называешь меня Майонетт!

— А мне нравится тебя так называть. Тебе подходит это имя.

— Потому что ты видишь меня такой, как я была.

— Ты и сейчас такая же!

— С тобой мне кажется, что это действительно так. Но с другими, с Пьером например, я как будто отдаляюсь от себя…

— Это нормально… все мы меняемся.

— Нет, это не то. Мне кажется, с годами люди теряют искренность. Мы с тобой знали друг друга еще подростками. Именно в этом возрасте человек наиболее искренен, наиболее откровенен с самим собой… Я хочу рассказать тебе об одной вещи, которая не дает мне покоя. Ты помнишь Архангела?

— Да, конечно.

— Действительно, дурацкий вопрос… Но знаешь, почему я спрашиваю? Потому что я сама его совсем забыла! Когда я вспоминала о моем детстве в Ашбери и даже на Монпарнасе, я видела моих родителей. Только их. Вплоть до последних дней. До тех пор, пока я не нашла старые кинопленки, дневники — словом, все, что было на чердаке. Я тебе об этом уже говорила. Теперь мои воспоминания вспыхнули с новой силой, и Архангел всегда в них присутствует. Все равно как если бы я все эти годы была близорукой, а теперь наконец надела очки. И мое зрение стало таким острым, что я повсюду вижу Архангела. Хотя кроме него — больше никого! Просто невероятно, как я могла раньше о нем не вспоминать! Это сводит меня с ума, Морис!