Видиадхар Найпол - Средний путь. Карибское путешествие Страница 21

«Вы ходили к китайцам вчера?» — спросил мистер Рахимтула у одного из своих гостей — португальцев.

«Мы в конце концов решили пойти к индийцам».

Они говорили о джорджтаунских клубах, и мистер Рахимтула с большой гордостью рассказывал о том, как кипит клубная жизнь во время праздников, а его дочь разносила холодные напитки.

Женщины заговорили о сравнительных достоинствах Великобритании и Британской Гвианы.

«Люди в Б.Г. более гостеприимны, чем в Британии», — сказал мистер Рахимтула.

«Это точно», — сказал Майк.

Затем они заговорили о временах года, о том, как прекрасно иметь весну, лето, осень и зиму вместо просто сезона дождей и сухого сезона. Я чувствовал, что разговор подлаживается под Майка: теперь и он заговорил о временах года так, будто был экспертом, которого пригласили дать совет. Он в подробностях описал снег и объявил, что сейчас расскажет «смешную историю». Мисс Рахимтула и миссис Рахимтула заранее засмеялись. Это случилось, сказал Майк, предваряя свою историю, прежде чем «мы переехали в новый дом». Он взял паузу, чтобы дать улечься этой информации; его стакан был наполнен; он выпил. Я с нетерпением ждал историю, которая уже заставила хихикать мисс Рахимтула, — в одной руке у нее дрожала бутылка виски, другой она прикрывала рот. И вот, наконец, история: однажды зимой отец Майка, выходя из задней двери с некоей — не будем говорить какой — целью, был засыпан снегом, упавшим с крыши.

Миссис Рахимтула громко захохотала и сказала: «Обожаю Англию».

Мистер Рахимтула посмотрел на нее снисходительно.

Абдул, облокотившись на стул из Бербиса, подпортил атмосферу индо-британской дружбы, сказав, что ненавидит Англию и что ноги его не ступит на эту землю.

Он поразил всех и сам, казалось, был поражен.

«Конечно, у меня были друзья, — сказал он, нарушая молчание, которое сам и создал. И затем, с улыбкой Майку — Но очень необщительные».

«Англия есть Англия», — сказала миссис Рахимтула, расслабившись.

Майк согласился. Он, казалось, успокоился и произнес небольшую речь о теплоте, с которой его встретила Британская Гвиана, и о гостеприимстве гвианцев.

Неловкий момент миновал. Двум национальным мифам польстили одновременно: гвианское гостеприимство, английская сдержанность. Мистер Рахимтула с облегчением передернул толстыми ляжками.

Несколько разодетых девушек, очевидно, из семейств не менее уважаемых и богатых, чем семейство Рахимтула, поднялись по ступеням, их встретили радостными возгласами. Майк должен был свозить их в армейский лагерь — это, видимо, была очень важная вылазка.

Сами же мы уехали и отправились к Рамкеррисингхам, которые, как сказал Абдул, славятся своими рождественскими праздниками. В любое время дня и ночи угощение у Рамкеррисингхов выставляется в любых количествах, а происходят приемы в огромном помещении, которое оборудовано совершенно по-современному, прямо-таки очень современно. Стен там не было, в одном углу были спальни, отгороженные волнообразными перегородками, в другом углу кухня, а в третьем большой, хорошо оснащенный бар, оборудованный так, чтобы он ничем не отличался от места, где за выпивку платят. Гости там сидели на высоких стульях, а хозяин исполнял роль бармена. Рамкеррисингхи гордились тем, что у них есть все напитки, какие только существуют в мире. Это выглядело правдоподобно.

Нас кратко представили едокам возле кухни. Затем мы присоединились к выпивающим у бара. Я не мог больше пить виски и попросил красного вина. Вина не было. «Ты льда возьми» — сказал один из выпивающих Рамкеррисингхов и бросил два кубика в мой стакан. Я залпом выпил, и меня повели посмотреть дом. На веранде вдоль одной стороны дома народу было еще больше. По их виду и тому, как они на нас посмотрели, ясно было, что они из домашних; они явно привыкли к тому, что по их дому постоянно кто-то шатается. В спальне с волнообразными перегородками лежали несколько женщин. Мне показалось, что я вошел в гарем — впечатление было тем сильнее, что женщины принадлежали к разным расам.

Я ничего не сказал, а они, лежа кучкой, как щенки, посмотрели на меня с высокомерием.

Я с облегчением вернулся к бару, по пути осмотрев фарфоровые безделушки, в частности книгу, раскрытую на странице с «Отче наш».

В баре разговаривали об индустрии безалкогольных напитков: похоже, что «конкуренция» убивает торговлю.

«Да надо потолковать с кем следует, — сказал старший Рамкеррисингх за стойкой. — Вот как я бы сделал. Без шума и пыли».

Он вдохновлял выпивающих на смелые эксперименты, и они мешали вино с ликером, а потом заливали крепкими напитками. Уже несколько разбитый после выпитого утром, я решил держаться изо всех сил. Старший Рамкеррисингх подтолкнул ко мне лед, и я взял два кубика. Как только я бросил их в стакан, тот Рамкеррисингх, что положил лед в мой первый стакан, сказал: «Не знаю, где ты учился пить. Ты что, не знаешь, что лед в вино не кладут?»

Старший Рамкеррисингх сказал, что сам любит жить просто, а заведение это нужно, чтобы развлекать иностранных бизнесменов: отели в Джорджтауне совершенно для этого не подходят.

«На них надо произвести впечатление, — сказал он, — и я тебе скажу, чем больше вкладываешь, тем больше получаешь. Когда имеешь дело с большими людьми, надо все делать по-крупному. Надо и думать по-крупному».

Абдул кивнул и сказал: «Мистер Рамкеррисингх всегда думал по-крупному. Он начал с малого, знаете ли. И тем из нас, кто начинает сейчас, есть чему у него поучиться».

Я удивился, услышав за обедом, что в стране все наперекосяк с тех пор, как тут сплошные политики и Джаганы[5].

Дома у Абдула мы застали его жену в расстроенных чувствах. Ее машина сбила ребенка. Она тут же остановилась, но ребенок встал и убежал. Никто не хотел сказать ей, чей это ребенок, где он живет — «Вы же знаете этих черных,» — и она не знала, пострадал он или нет.

В пансионе пьяный был все еще пьян.

Возле рынка Стабрук на мостовых было пестро и шумно от продавцов фруктов с их корзинками, лотками, коробами. Я попросил пожилого негра на велосипеде, одетого весьма респектабельно, указать мне дорогу к зданию правительства.

«Я как раз там поеду, — сказал он. — Запрыгивай»

Я засомневался. Он был худой и очень маленький. Но он настаивал и я почувствовал, что обижу его, если откажусь. Так что я сел на перекладину, а он, разогнав велосипед, с ходу, тяжело дыша, запрыгнул в седло, и мы завиляли посреди транспортного потока. Таким образом я прибыл к миссис Джаган.

Я успел прочесть и услышать так много злобных отзывов о миссис Джаган, что заранее был настроен в ее пользу. В своем маленьком кабинете с кондиционером она приняла меня вполне любезно, хотя мало хорошего нидела от заезжих писателей. Миссис Джаган сидела за большим столом, на котором царил полный порядок и стояли фотографии ее мужа и детей. Сумка лежала на полу. Миссис Джаган показалась мне куда более привлекательной, чем на фотографиях: женщины в очках редко фотогеничны. Простое хлопковое платье выгодно подчеркивало ее пропорциональную фигуру, большие серьги кольцами и красные ногти делали ее чуть более легкомысленной, чем подобает леди, сидящей в кабинете с табличкой: Хон Джанет Джаган, Министр труда, здравоохранения и жилищного строительства. Она выглядела усталой, и ее речь нередко прерывалась нервным смехом.

Она сказала, что она пессимист. Победа на выборах 1957 года удивила ее больше чем кого бы то ни было. В стране начался упадок духа с 1953 года, когда была отменена конституция, введены британские войска, а она сама и многие другие арестованы. Тогда от них отступились многие сторонники — «те, кто без хребта», но еще больше страна потеряла, когда партия, бывшая такой единодушной во время прихода к власти в 1953 году, спустя два года раскололась по расовому признаку: индийцы по одну сторону, негры по другую. Раса действительно стала главным камнем преткновения в Британской Гвиане. Миссис Джаган говорила об этом с неподдельным сожалением. К этой теме она возвращалась не раз во время наших последующих встреч, и я полагаю, что она не просто сожалела о расизме: она сожалела об утрате боевого товарищества и дружбы 1953-го. Она вспоминала некоторых людей, теперь своих врагов: как они ели, о чем говорили и что им сказали ее дети. К тому же с 1953 года партия потеряла поддержку интеллектуалов, и это было большим ударом, потому что Британская Гвиана не имеет таланта завозить интеллектуалов извне, в отличие от Тринидада.

В то утро моей задачей было договориться о поездке вглубь страны. Мы обратились к большой карте, которая висела у миссис Джаган за спиной, и вмиг напоминала всякому, кто на нее посмотрит, о масштабах страны, которые со всеми этими Рахимтулами и Рамкеррисингхами вылетели у меня из головы. Миссис Джаган много путешествовала; она знала страну лучше, чем большинство встретившихся мне гвианцев. Район Бербис на востоке она любила больше всего. Он был самым живым. Из него происходили игроки в крикет, большинство писателей и лучшие из политиков: ее муж, конечно же, был из Бербиса.