Анатолий Вилинович - Остап Бендер в Крыму Страница 21

— Хотелось бы верить, если сказать по справедливости, командор, — обернулся к нему Балаганов. — Так как в погоне за ними, один Бог знает с какого конца к ним приближаться, чтобы заполучить их.

— Ну, Шуренчик, в ваших словах определенно есть доля правды. Но я хочу сказать следующее, детушки. Великий Бог посылает разум человеку, чтобы он мог действовать, вопреки своей глупости, разумно. И решать свои цели. Но я где-то читал, если Бог хочет наказать, то лишает человека, прежде всего, разума.

— О, это верно, очень верно вы отметили, командор, — затряс своими кудрями Балаганов. — И отец Никодим часто так говаривал. Ибо бог и дает разум человеку для свершения им благих деяний, а не для претворения зла.

Козлевич не участвовал в этом разговоре, но очень внимательно слушал обоих, а после последних слов своего молодого соседа с полным вниманием взглянул на него.

Обогнав автобус «Крымкурсо» и два экипажа, «майбах» спустился к уже прямым улицам Ялты и выехал прямо на Набережную.

Было время, когда курортники после знойного пляжа предавались послеобеденному сну, а неорганизованные отдыхающие настойчиво продолжали загорать и принимать морские ванны до вечера.

Проехав вдоль берега моря, компаньоны увидели вывеску гостиницы «Мариино» и решили в ней остановиться.

Несмотря на конец летнего и начало бархатного сезона, свободные места в гостинице были только литерные, дорогостоящие. Двора для стоянки машин или экипажей у нее тоже не было. А оставлять автомобиль без присмотра на дороге было делом рискованным, и друзья решили ужинать тут же под тентом, не спуская глаз со своего средства передвижения.

— Балаганов, сходите к ближайшему киоску и купите местные газеты, особенно те, в которых печатают объявления, — распорядился Бендер. — Если мы, дорогой молочный брат, сможем сейчас же отправиться на пляж, чтобы погрузить свои усталые и пыльные телеса в ласковые волны моря, то нашему автомеханику придется сторожить наш лимузин. Надеясь, я понятно объяснил, камрады?

— Да-да, командор, понял, понял. Это будет не по справедливости. Мы купаться, а Адам Казимирович…

— Несите газеты, Шура, — поторопил его Остап.

Вскоре Бендер и его друзья занялись изучением объявлений, напечатанных в «Курортной газете» и «Ялтинских ведомостях». Все предложенные Козлевичем и Балагановым объявления великий предприниматель отвергал, но затем сказал:

— Судя по этому объявлению, нам предлагают постой неподалеку от моря. Туда мы сейчас и отправимся, друзья мои-голуби.

Это был одноэтажный домик по соседству с Набережной. Он состоял из двух комнат с небольшой прихожей. К домику прилегал уютный дворик с летней кухней, в которой размещались хозяева, сдавая свое жилье курортникам. Дворик этого «поместья» вполне был пригодным для стоянки автомашины.

Наем квартиры и места для стоянки «майбаха» тут же был компаньонами совершен, и только после этого все трое, оставив автомобиль под охраной хозяев, отправились к морю, чтобы, наконец, освежиться купанием.

После купания, лежа на песке голова к голове, великий зачинщик поиска графских сокровищ говорил:

— Наш актив. Две горничные в Ялте. Их фамилии, имена известны. Адрес только одной. В Алупке проживает верный слуга дома Романовых, а сейчас экскурсовод в Воронцове ком дворце, превращенном советами в музей. В Феодосии проживает третья служительница графини, имя, отчество имеются, адрес неизвестен, — и после паузы продолжил: — Все дела надо начинать с утра, друзья. Хотя мне очень не терпится поговорить с одной из трех, которая видела и провожала старую графиню в девятнадцатом году. После визита к ней, надеюсь, нам станет известен адрес второй горничной, проживающей в Ялте. От первой и второй мы узнаем адрес третьей в Феодосии. Что же касается дворцового экскурсовода в Алупке, то нам не составит большого труда найти его по месту жительства в этом небольшом городке. Или на службе в самом дворце. Ну, и еще козырь в наших руках — записка на греческом языке.

— Интересно, что там говорится? — положил голову на песок Балаганов.

— Может быть, Остап Ибрагимович, с нее нам и следует начать? — приподнялся и взглянул на своего предводителя Козлевич, стряхнув песчинки с усов.

Помолчав, Остап ответил:

— Как я понимаю, там указаны фамилии людей, знающих что-либо о ценноетях графини, об ее отъезде, друзья. — Он помолчал снова, раздумывая и сказал: Да, вы правы, Адам. Нам надо сделать перевод текста с греческого, а уж потом решать с чего начинать, камрады.

— Вот та из музея в Херсонесе, командор, которая надпись на плите читала. Она бы и могла…

— Нет, брат Вася, к ней нельзя было обращаться, — ответил Остап… — Это могло бы стать известно Анне Кузьминичне, а от нее и тому же Канцельсону.

— А грек-еврей о записке и так узнает от того извозчика, командор, — приподнялся Балаганов.

— О записке — да, что мы у него отняли, Шура, но не о тексте же ее, — произнес Бендер.

— Все равно он узнает, — прихлопнул ладонью по песку молочый брат Остапа. — Через несколько дней, тот моряк говорил, в Ялту прибудет эта самая «Три… ка-рия»…

— «Тринакрия», — поправил его Бендер.

— «Тринакрия» и негоцианту скажут… он же поплачется о пропаже записки, и ему повторят ее…

— Вы рассуждаете логично, маэстро Балаганов. Поэтому нам надо ковать графское золото, пока оно горячо, камрады. Да, начнем, как подсказывают обстоятельства, с перевода текста записки, — утвердил план Бендер. И вдруг засмеялся, сказав: — Заграница нам поможет.

Выслушав рассуждения предводителя, два его компаньона не поняли смысл слов «Заграница нам поможет», но промолчали. Козлевич вдруг сказал:

— Интересно, как там наш Звонок в Мариуполе? Скучает за нами?

— Определенно скучает, — хлопнул ладонью по песку Балаганов.

— А также интересно, как там наши сослуживцы по морскому клубу Кутейников и Мурмураки, — сказал еще Адам Казимирович.

— Живут. Сдают свои квартиры, на «Алых парусах» с Федором Николаевичем рыбачат, приторговывают рыбкой, — предположил Шура Балаганов.

— Вернемся, все и узнаем, друзья, — промолвил Остап. Поднялся и направился снова в море.

— Солнце садится, пойдем и мы, Адам Казимирович, — вскочил с песка упруго как гимнаст бывший названный сын лейтенанта Шмидта.

Козлевич последовал за ним, отряхивая с себя песчинки.

Вечером компаньоны пошли прогуляться по набережной Ялты, ярко освещенной электрическими фонарями. Идя среди потока курортников, Остап говорил:

— Прекрасный город, камрады. Смотрите, в порту дымит пароход, разгружается какая-то баржа, кругом масса отдыхающих, из ресторанов льются звуки вальса, чарльстона и танго, красота, детушки.

— Уж, не перебраться ли нам сюда, Остап Ибрагимович? — заглянул в лицо Бендера Козлевич. — Мне тоже здесь очень нравится, братцы.

— И мне, командор, и мне, — закивал головой Балаганов. — Такое море людей!..

— Нет, голуби, нет. Город, конечно, заслуживает одобрения, но это все сейчас, в бархатный сезон. А зимой? Зимой Ялта замирает, как и любой курортный город, как я понимаю.

— Как и Мариуполь? — остановился, глядя на Остапа, Балаганов. — Командор?

— Мариуполь тем более, Шура. Он же не крымский теплый курорт, а гораздо восточнее расположен.

— А вот я так думаю, Остап Ибрагимович, — потрогал свои кондукторские усы Адам Казимирович. — В Мариуполе заводы, торговый порт, он и после курортного времени не захиреет. Там можно и артель таксистов организовать, братцы.

— Артель таксистов? — остановился теперь уже и сам великий предприниматель, глядя на Козлевича. — Это очень интересно, Адам. Очень интересное предложение… — задумался Бендер, идя дальше. — Артель таксистов… — повторил он уже сам себе.

В этот теплый южный вечер друзья посетили в порту плавучий ресторан с таким же романтическим названием, как и их катер, — «Алые паруса». Много пили, сидя на палубе под яркими звездами южного неба, а великий комбинатор-предприниматель даже несколько раз потанцевал с какой-то грудастой женщиной.

Утром Остап сказал:

— Обращаться в «Интурист» для перевода текста нашей загадочной записки нельзя. Там может быть написано нечто такое… А все переводчики доверенные люди ГПУ, может, и агенты. Да, и нам не следует себя афишировать.

И компаньоны, втроем, отправились в ближайшее фотоателье с рекламой над входом: «Мать, сфотографируй своего ребенка!» А когда вышли на солнечную улицу, то у каждого в руке было по одной трети увеличенного фотоснимка, сделанного с греческой записки.

— Сейчас еще кое-что, — и Остап повел своих единомышленников в аптекарский магазин.

Оттуда все трое вышли в темных очках, и Балаганов, глядя на своих «братцев», рассмеялся: