Крис Клив - Поджигатели Страница 21

— Это неправда.

— Вот как? — сказал он. — А вы можете по-другому назвать то, что с вами творится?

Я посмотрела на него. Он был весь расплывчатый из-за слез, потому что я думала про своего мальчика, как его рыжие волосы вьются на ветру, когда он бежит, чтобы быть первым мальчиком в раю. Он был бы первым, смышленый мальчик, но дети верят всему, что им скажешь, Усама, наверно, не мне это тебе рассказывать.

— Зарубите себе на носу, — сказал Теренс Бутчер. — Идет война против терроризма. Мы против них. Огонь против пожара.

— Но так нельзя.

— Нет, можно, — сказал Теренс Бутчер. — Эта война безобразна, и в ней нет никакой чести. Но мы победим, потому что должны победить. Это война, которую мы выиграем, наплевав на принципы. Интернируем людей из группы риска. Будем прослушивать личные телефонные переговоры. А еще это скучная война. Повседневная. Мы победим, если убедим британцев не трусить. Встать на кольцевой линии и спросить, чья это сумка. Мы победим, если будем идти по каждому следу. Даже самому пустяковому. Мы победим, если будем звонить домой жене и говорить: извини, дорогая, сегодня я приду очень поздно. Поцелуй за меня детей.

Он смотрел на фотографию жены и детей. Его рука все еще лежала у меня на плече. Я держалась за его стол.

— Ладно. Я тоже хочу бороться.

— Что? — сказал он.

— Вы слышали. Если это война, то я хочу воевать. Дайте мне работу, и я буду ее делать, плевать, даже если она опасная, я буду ее делать. Я сделаю все, что вы захотите. Только дайте мне работу, где я могу хоть чем-то помочь.

— Нет, — сказал он. — Давайте не будем углубляться. Поверьте мне, вам совсем не нужно в это впутываться.

— Но я ведь больше ничего не могу делать, понимаете? У меня погибли муж и ребенок. Я только хочу, чтобы майского теракта больше никогда не было. Чтобы больше ни одна мать не чувствовала то, что чувствую я.

— Я восхищаюсь тем, что вы сказали, — сказал он. — Вы молодец. Но вам не нужна работа прямо сейчас. Простите, но сейчас вам нужен совет специалиста.

Его рука тяжело лежала на моем плече. Я смотрела на него и чувствовала внутри такое напряжение. Она была жалкая, вся эта пустота, которая просила, чтобы ее чем-то заполнили. Я заставила себя сидеть, но мое тело подчинилось только наполовину, я чувствовала, что оно вот-вот сорвется. Я знаю, что ты думаешь, Усама, но не смей меня судить, скотина, глядящая за козлами. Ты ничего в этом не смыслишь, если ты не женщина.

— Нет, у меня все хорошо. Мне не нужны советы. Я совершенно вернулась в нормальную жизнь. Я уже видела и специалистов, и терапевтов, я даже видела принца Уильяма, он выше, чем кажется по телевизору. Все это бесполезно, я чувствую пустоту внутри себя, и лучше мне не становится, а только хуже. Пожалуйста. Вы не знаете, что это за чувство. Я сделаю что угодно. Я могу шпионить или хотя бы убирать, да что угодно. Я могу заваривать чай вкуснее, чем тут у вас. Я буду делать все. Только дайте мне что-нибудь делать. Если мне придется вернуться и сидеть одной в квартире, я знаю, я правда что-нибудь с собой сделаю.

Теренс Бутчер смотрел на меня, и я почувствовала, как его рука скользит по моему плечу. У него вспотели пальцы. Я почувствовала его дыхание на щеке. Тут зазвонил телефон. Его рука дрожала, когда он снял трубку.

— Да? — сказал он. — Верно. Нет, вы оставайтесь и дайте мне на линии конференц-связи Анвара и Дженет. Я сейчас спущусь.

Он повесил трубку.

— У меня кое-какие дела, — сказал он. — Я вернусь через десять минут. Вы побудете тут без меня, пока я не вернусь?

— Да.

— Не уходите из кабинета, хорошо? — сказал он. — Мне не надо бы оставлять вас здесь одну. Но вы, видимо, на нашей стороне. Правда?

Я улыбнулась:

— Видимо.

Когда он вышел, я повернулась на его кресле. Это было такое регулируемое кресло со всевозможными рычагами. Я клянусь, это кресло было сложнее меня. Во мне ничего такого нет, Усама, и явно ничего такого, что ты бы мог отрегулировать. Извини, но я слишком упрямая. Мне захотелось сделать что-то, чтобы взбодриться, и я подняла ноги и стала крутиться, крутиться, крутиться в кресле Теренса Бутчера. Я пела, ла-ла-ла, чудо-женщина, мне всегда нравилось так делать, с самого детства.

Я немного подождала. Не знаю сколько, потому что я потеряла часы после майского теракта. Я смотрела на Лондон, и начинался дождь, и на оконном карнизе уселись два серых голубя и занимались неприличными вещами. Внизу была самка, тощая и больная на вид. Ее крыло прижималось к стеклу, и было видно, что перья перегнулись. Тот, что сверху, самец, клевал ее в шею и хлопал крыльями, чтобы не свалиться. У него лапы были похожи на два сырых розовых обрубка, пальцев у него не было. Он закончил свое дело и смылся. Она посидела минуту, даже не глядя, куда он делся, и тоже полетела в сторону Вестминстерского аббатства. Я посидела минуту, занервничала и начала наводить порядок. Ничего не могла с собой поделать.

В большинстве коробок были папки. Я вынимала их одну за другой и ставила на полки. Наверно, их было сорок-пятьдесят. Это были большие картонные скоросшиватели с названиями, написанными на боку автоматическим маркером. У них были замечательные названия, у всех этих папок. Кодовые. Сыну бы они понравились. Они назывались «КУГУАР», и «КРАСНОЕ НЕБО», и «ОПЕРАЦИЯ „ГРОМОВОЙ ОТВЕТ“», ты знаешь, Усама, какие они, эти полицейские. Я вынула все папки из коробок на полу и расставила по полкам, которые шли вдоль стен кабинета. Я расставила их в алфавитном порядке, это меня здорово утешило. Жалко только, что я не могу весь мир расставить в алфавитном порядке, Усама, тогда были бы леса, пустыни и океаны между тобой и моим мальчиком.

Когда все папки были расставлены, я взяла картонные коробки, в которых они лежали, и расплющила их и поставила у стены. Было так здорово наводить чистоту и порядок, что мне хотелось делать это вечно.

Уж такой я человек, Усама, можешь дать мне любой беспорядок, и я его тут же исправлю. С большим удовольствием. Скажем, у тебя была вечеринка, и квартира в жутком состоянии. Я могла бы прийти утром и разложить все твои диски с глэм-роком по своим коробкам, и выбросить окурки из цветочных горшков, и вытереть рвоту, если кто-то промазал мимо унитаза. Я прекрасно со всем справлюсь. Или, скажем, у тебя такая маленькая кухонька, что ты ни для чего не можешь найти места. Скажем, у тебя все кухонные шкафы так забиты, что когда ты открываешь дверцы, выпадают крышки кастрюль, и все твои столы завалены деталями бомб и банками с воском для бороды, так что некуда сунуть грязные тарелки. А я могла бы прийти и все тебе расставить по местам. Я бы стала открывать твои ящики и брать каждую вещь по очереди и спрашивать, нужна она тебе или нет. А потом я бы сложила все вещи, которыми ты практически никогда не пользуешься, в коробку и поставила бы коробку тебе под кровать, и так у тебя появилось бы место в кухонных шкафах, чтобы держать там все, чем ты действительно пользуешься. Вот видишь?

Когда я закончила приводить в порядок папки Теренса Бутчера, я стала вынимать из коробок остальные его вещи. Некоторые можно было сразу уложить в ящики. Всякие там ручки, листки для записок. Еще там была коробка с журналами. Я подумала, может, не надо туда заглядывать, вдруг это женские журналы, но не удержалась и открыла коробку. На самом деле там оказались только журналы «Караван-клуб». Штук, наверно, семьдесят. Правда, это очень мило. Приятно было думать, что Теренс Бутчер возит свою семью по Эссексу в большом синем «Воксхол-кавалире». Уезжает все дальше и дальше от города, где полно бомб. Надо остановиться, чтобы дети сходили по-маленькому, на его жене бело-зеленые кроссовки «Данлоп», и он смотрит в эти большие зеркала, которые прикрепляют по бокам, чтобы видеть, что там позади дома-прицепа.

Я как можно аккуратнее разложила журналы Теренса Бутчера на полках и освободила последнюю коробку. В ней были только кофейные чашки, футбольные эмблемы и всякая всячина. Ну, разная обычная ерунда. Когда я все привела в порядок и поставила у стены сложенные картонные коробки, я опять села в кресло Теренса Бутчера и приняла две таблетки валиума, запив холодным полицейским чаем.

Когда Теренс Бутчер вернулся, он оглядел свой распакованный кабинет и рассмеялся.

— Ну и ну, — сказал он. — Нет слов.

— Ерунда. Я привыкла убирать за парнями.

Тогда он перестал улыбаться.

— Слушайте, — сказал он. — Если вы серьезно насчет того, чтобы здесь работать, я думаю, что смог бы найти для вас что-нибудь полезное. Вы только что показали, что можете пригодиться. Как у вас с бумажной работой?

— Не знаю. Я умею читать и писать, если вы про это. Я не тупица, конечно, только не спрашивайте, где надо ставить запятые.

Теренс Бутчер опять улыбнулся.

— Без проблем, — сказал он. — Может быть, вам иногда придется напечатать рапорт о происшествии. Что-то вроде «ПРЕСТУПНИК С ЗАТОЧЕННОЙ ЛОЖКОЙ БЫЛ ЗАДЕРЖАН В 18.30». Там запятые нужны не больше, чем аббат в Вестминстерском аббатстве. Мы же тут не литераторы. Мы только стараемся не дать людям взрывать других людей.