Юрий Андреев - Республика самбо Страница 21

— Так… — протянул Валька. — Вот, значит, как.

— Ну, я пойду, прощевайте, — сказал Володька. Валька все еще не мог ничего сообразить.

— Слушай, кто это тебя так нарядил?

— А что? — насторожился Володька.

— Да ничего, красиво стало.

— А, — успокоился Володька, — это тетя Поля. Батька ее все уговаривает к нам перейти жить — заместо матки значит, а она говорит: кончай пить, тогда перейду, а сама, значит, мне уже рубаху достала и другое кое-что. Она душевная девка, тетя Поля-то, — завершил он, подражая кому-то.

— Ну, а батька что?

— Ладно, говорит, брошу, только переходи. Тетя Поля у нас всю избу прибрала. Приходите, теперь у нас чисто, — вежливо пригласил он. — Ну, я пойду, а то Кирька сбежит.

Он прошел мимо Валентина, который так и не решил, как следует поступать в таких обстоятельствах, и вскоре гулко протопал по мосткам.

— Кирька! Ах ты негодник! Ты куда залез? — услыхал Валька его звонкий голос.

— Хм, н-да… — подытожил Валентин, свои размышления.

А в это время самбисты уже вышли напрямик через лес к заповедному зеленому холму, сплошь усыпанному крупной черникой. Изредка попадалась и земляника. Вскоре кастрюля была почти полна. Солнечный свет, рассеянный зелеными кронами деревьев, мягко падал на их загоревшую кожу — темно-коричневую у Кирилла и бронзовую у остальных. Такие все разные, они чем-то неуловимо походили друг на друга. Похудевшие лица и крутой разворот плеч, легкая, неслышная походка и спокойный взгляд людей, уверенных в своей силе, и, кроме того, какое-то сходство в повадках и жестах, какое бывает у людей, которые живут вместе, — все это придавало что-то общее столь непохожим юношам.

Миновав бурелом и болотце, они вышли к озеру. На берегу сидели Подвысоцкий и несколько пловцов. Самбисты поздоровались, пловцы весело им ответили. Подвысоцкий что-то процедил сквозь зубы.

— Виноваты, Василий Ефремович, никак не могли за это время прийти на занятия, — сказал Антон. — Приносим повинную и угощаем всю честную компанию сладкой ягодой. — И поставил кастрюлю в середину круга.

— О, молодцы ребята! — обрадовались пловцы, запуская руки в кастрюлю и полными горстями отправляя ягоды в рот. — Простим их, Василий Ефремович!

— Говорил же мне Глеб, что наплачусь я с вами за свою доброту, — пробурчал Подвысоцкий, но ягоды своим вниманием удостоил.

— Э! Ребята, потише! — закричал Сергей. — Угощаться угощайтесь, да помните, что мы вам ягоду принесли менять на хлеб. Такса обычная: пятнадцать стаканов за буханку хлеба.

— Куда вам еще? — удивились пловцы.

— Как это «куда еще»? У нас ни крошки нет.

— Вчера машина ходила в Ряйселе, — сказал один из пловцов. — Взяли мы четыре громадные буханки: три на нас, одну на вас. Так Корженевич такой шум поднял! Что, говорит, пловцы? Половина из них девочки, а у меня, говорит, пять львов, и каждый может такую буханку в один присест съесть, и взял для вас две буханки.

— Хм, странно. Он сегодня был у нас и ни словом про хлеб не обмолвился…

— Наверно, вечером принесет! — сказал Кирилл. — Ведь он видел, что мы без хлеба едим.

Когда начался урок, Сергей и Кирилл, добросовестно работая руками и ногами, проплыли на глазах у всех добрые сто метров. Пловцы бурно выразили свой восторг, у Василия Ефремовича весело заблестели глаза.

— Ну и разбойники, одно слово — разбойники. Что вытворяют, а? И хотел бы злиться, да не могу. Ну ладно, Пильщиков, иди сюда, получай: деньги на твое имя пришли.

После секундного оцепенения раздалось такое громкое троекратное «ура!», что пловцы позажимали уши. Трубя и распевая, самбисты торжественно промаршировали вокруг Подвысоцкого вслед за Женькой, который размахивал тремя красными бумажками.

— Ну, водяные, забирайте себе все ягоды, — великодушно разрешил Антон. — Теперь-то мы заживем как короли.

— А вас, Василий Ефремович, — любезно добавил Сергей, — мы приглашаем на молодую картошку. Эх, хороша она, стерва, да если еще маслица добавить да укропчику сверху покрошить!

Подвысоцкий оторопело глянул на нахала, хотел что-то сказать, вдохнул воздух, но раздраженно махнул рукой и отвернулся. Сергей за его спиной так точно передразнил его, что все прыснули. Василий Ефремович обернулся, но лицо Сергея было непроницаемо-доброжелательным. Тогда Подвысоцкий снова махнул рукой и рассмеялся.

4

ЭКСТРЕННОЕ ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ЗАСЕДАНИЕ

«ЗЛО НАДО ИСКОРЕНЯТЬ!»

ПОХИЩЕНИЕ ПОХИТИТЕЛЯ

По дороге домой самбисты галдели, словно стая растревоженных галок. Получение колоссального богатства в тридцать рублей ликвидировало финансовый кризис и открывало сладкую перспективу сытой жизни. Но, с другой стороны, всех беспокоил и возмущал поступок Корженевича.

— Когда он придет, сразу надо будет его спросить, зачем он это сделал, — кипятился Женька.

— А телку что? И сам не изменится, и хлеб не отдаст, — возразил Сергей. — Семь с полтиной помните?

— Так что же — смолчать? Ты, дескать, твори подлости, а мы будем скромно улыбаться?

— У нас на Балтийском, — сказал Антон, — на такую «заначку» очень просто ответили бы…

— Вот и давайте ответим по-рабоче-крестьянски! — подхватил Сергей.

— Тут другое дело. Надо все обдумать, иначе отношения так испортим, что вся наша учеба полетит вверх тормашками.

— «Отношения испортим!» — гнусаво передразнил Женька. — А он пусть творит что хочет?

— Дурак ты, Женька! — ответил Антон. — Если для дела надо, можно и не портить отношения. Хорошее учение стоит буханки хлеба. Да я не о том. — И он задумался.

— Подвысоцкому пожаловаться, — предложил Кирилл.

— Да, как раз! — Женька захохотал. — Он скажет: ваш хлеб пошел мою картошку искать.

— А что, если… — начал Антон.

— Все-таки пожаловаться? — подхватил иронически Женька.

— А что, если, — медленно повторил Антон, — провести на Глебе практическое занятие на тему «снятие часового», которое он нам предлагал? И в итоге отобрать хлеб!

Все замолчали.

— Как, Женечка? — обратился Антон к Пильщикову.

— Да я… да… конечно… ну… в общем…

— Смотрите, смотрите, Женька-то наш, оказывается, берет уроки разговорного языка у Вальки, — съязвил Сергей.

— Нет, я не согласен! — решительно возразил Кирилл. — Мы, во-первых, комсомольцы, а во-вторых, он наш тренер. Это будет самоуправство.

— Что же, Инылькан, — сказал Антон, — ты молодец. Обдумать это дело надо, конечно, со всех сторон и тщательно.

События следовали за событиями со стремительностью кинематографа. Придя домой, самбисты увидали на столе толстый кусок присоленного сала, при виде которого каждый невольно сглотнул слюну.

— Это еще что?!

Радостно и смущенно улыбаясь, Валька сказал, что Володька-пастушонок принес им по собственной инициативе и бесплатно этот сгусток калорий в виде горячо рекомендуемых медициной жиров, о которых шла речь как раз на последнем заседании совета министров.

— Комментарии, как говорится, излишни! — воскликнул Сергей. — Солидарность неимущих и алчность богачей. Жизнь течет в соответствии с установками полного собрания сочинений писательницы Агнии Барто.

— Кончай зубоскалить, — сказал Антон. — Объявляю комсомольское собрание открытым. Ввиду особой ответственности решения, которое мы должны принять, прошу Инылькана вести протокол. На повестке дня один вопрос: о хлебе, незаконно похищенном преподавателем Корженевичем у самбистов. Записал? Присутствовали все сто процентов комсомольцев. Теперь прошу выступать по существу.

— Хм, а если он принесет хлеб? — осторожно спросил Валентин. — Выходит, зря тогда совещались?

— Не принесет, — уверенно возразил Сергей.

— Надо проучить! — воодушевился Женька. — Слушайте: имеем мы право проводить практические занятия? Имеем!

— Даже должны, — добавил Сергей.

— А как их лучше всего проводить? Ясно, на человеке, который для этого подготовлен. Значит, на Корженевиче. Это первое. Второе: а что хлеб мы отберем, так кто будет об этом знать? Не в интересах Глеба жаловаться, это факт. А мы тоже шуметь не будем, сжуем буханку потихоньку, и только.

— При чем тут «никто знать не будет»? — сказал Кирилл. — Надо, чтобы своя совесть была чистая.

— Кирилл, — проникновенно обратился к нему Сергей, — разве ты не знаешь, что комсомольцы всегда боролись за справедливость и выступали в защиту бедных?

— Бороться можно по-всякому, — твердо возразил Кирилл. — Все же Корженевич — наш преподаватель.

— Ну, вот что! — с неожиданной страстью вдруг произнес Антон. — Революцию не для того делали, чтобы мерзавцам тепло жилось! С подлостью нужно бороться всегда и везде. А мы слишком уж вежливыми и тихими стали, стесняемся подлецу прямо сказать, что он подлец, потому они до сих пор живут и процветают. Умирать буду — не прощу себе, что оробел перед Глебом, — как же, преподаватель! — когда он меня заставил уроки подписать, которых не было. Теперь — баста, научился! Зло надо искоренять повсюду, от кого бы оно ни шло!