Мюриэл Спарк - Передел Страница 21

Мсье де Рено стоял в центре комнаты и следил за исполнением приказов. Его черный затылок сиял как полированный. В дверях появился заспанный Лауро, в одних джинсах и босой.

– Кто вы такой? – вопросил Коко де Рено.

– Я личный секретарь маркизы, – ответил тот.

– Тогда идите и оденьтесь поприличнее! – рявкнул самозваный полководец. Лауро ретировался.

В этот момент раздался голос Берто, опередивший гром его шагов по ступенькам:

– Нас обокрали! Драгоценности Мэгги пропали из тайника! Вызовите полицию!

– Вызовите полицию, – велел мсье де Рено Пьетро. – Скорее, драгоценности вашей матери…

– Она не моя мать, – возразил Пьетро.

– Тогда кто же вы?! – спросил Коко де Рено таким тоном, словно вопрос адресовался не одному Пьетро, но и только что вошедшему Берто.

– Я сын Бернардини, – объяснил Пьетро. А Берто добавил:

– Я Туллио-Фриоле, муж маркизы.

Пьетро наконец взялся за телефон.

– Очень приятно, – сообщил Коко де Рено. – Я друг Эмилио…

– Да-да, мы вас ждали, – перебил Берто. – Прошу прощения…

Эмилио вернулся с кухни и сказал:

– Там ничего не пропало. Слуги совсем…

– Приезжайте скорее, – сказал Пьетро в телефон. – Да, каса Туллио-Фриоле. Здесь произошла кража.

Снова появился Лауро, еще полуголый, но теперь готовый отразить любые нападки. Мэгги вяло указала на Коко де Рено.

– Он украл мои драгоценности… – пробормотала она.

– Мэгги, – терпеливо повторил Эмилио, – это мсье Коко де Рено, мой друг из Аргентины, и ты сама его пригласила. Твои драгоценности скорее всего украли обычные воры, которые скрылись на катере. Мсье де Рено только что прибыл, и, боюсь, его очень задели…

– Мэгги, мсье де Рено – наш гость, – вмешался Берто. Нэнси Коуэн удерживала на лбу страдалицы салфетку со льдом, а Летиция держала ее за руку.

– Нет-нет, я ничуть не задет, – заявил де Рено. – Это обычное проявление шока. Полагаю, в спокойном состоянии души меня затруднительно принять за вора.

Вскоре приехали двое полицейских и принялись допрашивать слуг, записывать номера паспортов и презрительно рассматривать тайник в кухонной ступеньке. Просмотрели также документы Коко де Рено и Нэнси Коуэн. Полицейские сомневались, что похищенное когда-нибудь обнаружится.

– Скорее всего, – сказал один из них, – камушки уже распиливают где-нибудь под Неаполем.

Узнав, что стоимость драгоценностей была такова, что страховые компании отказывались за них браться, полицейские молча посмотрели друг на друга и заверили Берто, что сделают все возможное. В ответ Берто не преминул заверить, что за возвращение драгоценностей будет немалая награда. Старший полицейский обменялся с Берто несколькими скупыми фразами на итальянском: конечно, драгоценности никогда не найдут, и все это понимают. Тем не менее яростно сопротивлявшегося Лауро увезли в участок на допрос. Мэгги сильно возражала, но мсье де Рено убедил всех в необходимости этой меры.

– Верить нельзя никому! – объяснил де Рено, когда отъехала полицейская машина. В этих словах крылась великая истина, ибо он сам через год сумеет выманить у Мэгги такую сумму денег, по сравнению с которой ее заботы о доме Хьюберта и украденных летних драгоценностях покажутся настоящими пустяками.

Так или иначе, тем вечером Мэгги пришла в себя настолько, что поднялась с дивана, позванивая уцелевшими браслетами, потянулась к бокалу и попросила у Коко де Рено совета, как выселить Хьюберта из ее дома. К этому времени Лауро вернулся из полицейского участка, слегка смягченный тем, что Берто поехал вслед за полицейской машиной, поручился за него перед комиссаром, а заодно и позвонил префекту в Неаполь. В общем, за один вечер Берто обеспечил Лауро такое доброе имя, какого он не получил бы, даже если б его повысили из рядовых сразу в генералы. Теперь Лауро сидел рядом со всеми в джинсах и легком свитере, высокомерный как юный Пьетро.

ГЛАВА 10

– Правда не всегда бывает истиной, – возвестил Хьюберт. – Истина – это лишь расхожее понятие, рожденное материалистическим умом.

Он величественно поднял над кафедрой правую руку, продемонстрировав собравшимся зеленый рукав, великолепно расшитый серебром. Казалось, этого сигнала ждали: паства затаила дыхание, и Хьюберт, глядя на Паулину Фии в третьем ряду, продолжил речь, как будто обращая пророчество ко всему миру, но предназначая специально для нее.

– Братья и сестры Дианы и Аполлона! – воскликнул Хьюберт, не отводя глаз от Паулины. – Повсюду твердят о катастрофических последствиях инфляции и гибельном состоянии экономики. Я говорю вам: это вульгарный материализм. Понятие частной собственности – это прямая причина предрассудков, лжи, предательства и мошенничества. В мире символов и магии, аллегории и мистицизма предательство теряет смысл, ложь не существует и мошенничество невозможно. Они не могут существовать так же, как не существуют материалистские стандарты, которые нам насильно насаждают. Подумайте об этом. Слава прекрасной Диане! Слава Аполлону!

– Слава Диане и Аполлону! – отозвался стройный хор голосов.

Во втором ряду возбужденно перешептывались отцы-иезуиты Катберт и Джерард.

С окончания арабо-израильской войны прошло чуть больше года. Последовавший за ней кризис обеспечил Хьюберту процветание. Он основал церковь, в которой поклонялись Диане, Диане последних веков, когда церковь начала замещать ее образ образом Девы Марии. Поздняя Диана и ранняя Мария – им поклонялся Хьюберт, а поскольку нефтяной кризис повлек за собой второе мрачное средневековье, последователи стекались к нему отовсюду. Стояла осень семьдесят четвертого года. Мэгги до сих пор не выселила Хьюберта. Частично тому поспособствовали приступы подозрительности, которые в тот год охватывали ее с завидной регулярностью и периодичностью в пару месяцев. Подозрения возникали каждый раз, когда она узнавала о новых перемещениях собственных денег: то они вложены в швейцарские банки, то оказывались на Антильских островах и на Багамах, то из канадских нефтеперерабатывающих компаний через Нью-Йорк переносились в калифорнийскую сеть супермаркетов. Вложенное в военные базы в ледяных горах Гренландии в один момент оказывалось в сети отелей на побережье Индии. Теперь над богатствами Мэгги властвовал великолепный Коко де Рено. Необъятные и неуловимые деньги Мэгги были способны со скоростью света путешествовать по миру, не пользуясь транспортом. И в самом деле, деньги таких объемов не теряются и не растрачиваются, они могут лишь переходить из рук в руки, с выгодой или без оной, в крайнем случае – с применением насилия. У них нет вкуса, цвета и запаха, они – лишь символ. Но этот символ можно обменять и на то, и на другое, и на третье: на еду, жилье, одежду и красоту (с той оговоркой, что красота – это то, что нравится тому, кто платит). То, что деньги приумножаются, лишь кажется: на самом деле они приумножают человечество. Поэтому даже то, что уходит на пышные похороны, не пропадает зря – мертвые тела питают землю, Да и дети гробовщиков сыты.

Но вернемся к деньгам Мэгги: за прошедший год Коко Де Рено превратил систему ее вкладов в настоящий шедевр. Подобно многим, он принялся эксплуатировать новые проекты, обретшие невероятную популярность с легкой руки американского министра иностранных дел. Все, за что брался де Рено, исполнялось в глобальном масштабе. Он предложил всеобщий план реорганизации имущества Мэгги, настолько запутанный, что с незначительными изменениями сгодился бы вместо плана сотворения мира. План был крайне невразумительным, но поначалу Мэгги, чьи богатые современники уже начали волноваться, чувствовала себя довольной тем, что вовремя приняла необходимые меры. Великолепный мсье де Рено из Аргентины казался ей бомбоубежищем на все случаи жизни.

Однако весну 1974 года сменило лето, за летом пришла осень, и Мэгги начали посещать приступы странного беспокойства. К примеру, однажды она осознала, что закрыто ее главное управление, когда-то занимавшее целый этаж офисного здания в Нью-Йорке вкупе с тремя адвокатами на полной ставке, дюжиной бухгалтеров и шумной толпой секретарей. (Последние замолкали, только когда Мэгги соблаговоляла почтить управление своим присутствием.) Служащие получили щедрые пенсии и прощальные подарки. Свежеуволенные юристы попытались засудить Мэгги за нарушение контракта, но с этой ерундой Коко де Рено легко разобрался вне суда. Ей же он объяснил, что главное управление со штатом подчиненных – то, чего нужно избегать любой ценой. В конце концов, управление – это он, и давно пора понять, что Коко де Рено мыслит в глобальном масштабе. Мэгги успокоилась.

В другой раз ей не удалось найти де Рено, хотя, взявшись за дело глобально, она обзвонила половину земного шара. В припадке неистовства три с половиной дня Мэгги не выпускала телефонную трубку из рук. Тогда же в Вене-то, где она в тот момент находилась, началась забастовка работников телефонных служб. Не сумев дозвониться до министра связи, Мэгги выглянула в окно, за которым Берто разговаривал с конюхом, будто мир вовсе и не готовился обрушиться. Мэгги поняла, что если она сейчас умрет, то через пару дней после роскошных похорон, когда цвет итальянской аристократии разъедется по домам, Берто снова как ни в чем не бывало примется за беседы с конюхом, а Майкл начнет прибирать к рукам ее имущество. С этой мыслью Мэгги уехала в Венецию и принялась вызванивать Коко из гостиничного номера. Забастовка телефонных работников продолжалась. За гостиничным окном висел огромный плакат: «К забастовщикам пора применить глобальные меры!» Когда забастовка закончилась, Мэгги в безумии продолжала разыскивать де Рено и свою доверенность на его имя по всему свету: в Сан-Диего, Калифорнии, Гонконге, Цюрихе, Женеве, Мадрасе и на Виргинских островах. Спустя два дня ей позвонил Берто и поинтересовался, чем она занимается, сходила ли на маскарад и как поживает Пегги. Кстати, кажется, звонил Коко де Рено. Мэгги вернулась на виллу и через несколько мучительнейших дней нашла его. Паника снова миновала.