Михаил Соболев - За туманом Страница 21

Тропинка, петляя между засаженными картофелем огородами и, огибая выдвинувшийся из общего ряда плетень, вдруг неожиданно выпрямилась и, уже не стеснённая ничем, устремилась круто вниз к шоссе. Прохладный вечерний ветерок шевелил волосы и приятно обдувал разгоряченное выпивкой и обожжённое солнцем лицо.

— Напилася я пьяна, не дойду я до дому,Довела меня тропка дальняя

До вишневого сада… — заорал я во весь голос.

«Ещё газку!»

Мотоцикл послушно рванулся из-под меня. По обеим сторонам тропинки замелькали побуревшие на солнце кустики полыни, чахлые берёзки, сараи…

«Не опоздать бы!»

Спиртное можно достать в любое время суток, правда, за наличные и с наценкой, а продавец Наталья пока ещё верит в кредит, до получки.

«Хватило бы бензина!», — мелькнуло в голове.

Володькина «Ява» старенькая, но приёмистая, чертяка, так и рвётся из-под меня.

— Ты скажи-ка мне, расскажи-ка мне:

Где мой милый ночует?

Если он при дороге, помоги ему Боже,

Если с любушкой на постелюшке,

Накажи его Боже… — блажил я сквозь треск мотоцикла.

«Ещё чуть-чуть газку!»

Берёзки замелькали быстрее, ещё быстрее, впереди показалось шоссе.

«Всё! Пора притормаживать».

Рука сбросила газ, носок правой ноги привычно надавил на тормозную педаль…

«Что такое???»

Ударил ногой по тормозной педали что было силы:

«Раз!»

«Два!»

«Три!»

Никакого эффекта. До шоссе остались считанные метры. Я изо всех сил налёг на руль, пытаясь вывернуть влево. Всё вокруг остановилось, как в замедленном кино. Ещё успел подумать:

«Хорошо, что машин нет».

«Выверну!..»

Отгоняя панику, я попытался взять себя в руки.

— Я хорошая, я пригожая только доля такая.

Если б раньше я знала, что так замужем плохо,

Расплела бы я русу косыньку… — сквозь зубы ревел я, пытаясь вывернуть.

«Нет, не вписаться!!!»

Успел лишь резко повернуть руль вправо, чтобы не упасть под насыпь боком.

Короткий, но упоительный полёт. Ласточкой, через руль.

«У-о-о-х…»

— Да сидела бы дома… — шептал я непослушными губами, валяясь в серой от пыли траве.

Не вписавшись в поворот, я перемахнул с разгону шоссе и вылетел на железнодорожное полотно, чудом не свернув шею.

Сознание, я так думаю, не терял, а если и отключился, то лишь на доли секунды. Открыв глаза, успел увидеть ещё не осевшую пыль, поднятую мотоциклом при падении.

Кое-как протерев рукавом рубашки глаза, привстал и огляделся.

Я лежал в кювете среди смятого бурьяна, а вокруг меня — разбросанная колёсами мотоцикла щебёнка. Чуть выше, на железнодорожной насыпи валялся мотоцикл, изломанный, похожий на сбитую птицу. С трудом приподнявшись, я ощупал себя — вроде бы всё цело. Перед глазами плавали разноцветные круги, дышать было больно, но ноги, слава Богу, держали. Пытаясь сгоряча поднять «Яву», вскрикнул и бросил её, едва не потеряв сознание от острой боли в левом плече. Почему-то в этот момент для меня было очень важным — вытряхнуть щебень из разбитой фары…

Какие-то незнакомые люди помогли мне выбраться на дорогу. Я, оглушённый, всё тёр запорошенные пылью глаза грязной рукой. Незнакомая женщина, полная, с круглым добрым лицом, подала мои очки с разбитыми стёклами.

В больницу ехать не хотелось, хотя плечо с каждой минутой болело всё сильнее.

Столпившиеся вокруг меня прохожие, а их становилось всё больше, уговаривали. Я, пьяненький, куражился…

Наконец, сообразив, что переднее колесо мотоцикла превратилось в восьмёрку, очки разбиты, левая рука не поднимается, а магазин уже закрылся, я согласился показаться врачу. Знакомый рабочий лесхоза, проезжавший случайно мимо на грузовой машине, отвёз меня в поселковый фельдшерский пункт, гордо называемый местными больницей, пообещав доставить мотоцикл в лесничество.

Пожилая фельдшерица, дежурившая в этот вечер, вдоволь поахав, отмыла мои лицо и руки под краном от дорожной пыли. Смазав ссадины йодом, повесила больную руку на перевязь. От резкого запаха нашатыря в глазах брызнули искры, но в голове прояснилось, утих звон в ушах.

— У вас вывих плечевого сустава, мне его не вправить — не хватит силы.

Женщина быстро писала.

— Поедете в Холмск, в больницу… Вот вам направление. Езжайте прямо сейчас, пока плечо не отекло.

Глава 13

Холмск лежит за перевалом в пятнадцати километрах от Семиречья. Поймав вёзший пустую бочкотару в Холмск попутный грузовичок, я попросил меня подвести. В кабине ехала женщина-экспедитор, и мне пришлось сидеть в кузове на полу, крепко втиснувшись в угол между деревянными бортами. Ноги упирались в пустые бочки, на каждом ухабе я охал от боли.

Дежурный хирург, пожилой кореец с волосатыми мускулистыми руками, осматривал меня, не вынимая сигареты изо рта. Долго ощупывал повреждённое плечо и, убедившись, что вывиха нет, а лишь разорваны соединяющие ключицу с рукой связки, смачно хлопнул ладонью по спине:

— Поживёшь ещё, если, конечно, пить будешь поменьше.

Медсестра вколола новокаин и наложила йодистую сетку на сустав. Примотав согнутую в локте руку бинтом к туловищу, помогла натянуть штормовку. Хирург удовлетворённо окинул меня взглядом — левая рука плотно прибинтована к туловищу; выгоревшая добела, пропотевшая энцефалитка, рукав болтается; гримаса боли на бледном, несмотря на загар, похмельном лице; грязные от падения и поездки в кузове волосы торчат в разные стороны.

Видок — тот ещё!

Круглое лицо эскулапа озарила довольная улыбка. Он прикурил очередную сигарету и протянул мне справку.

— Десять дней — покой! Будет болеть, принимай анальгин.

Знакомых в Холмске у меня не было, за исключением лесника Михалыча, но разве его сейчас отыщешь. Надо было как-то добираться до посёлка.

Небо уже потемнело. Шум прибоя как будто усилился. Приближался шторм, частый здесь гость в осеннюю пору. На автобусный билет денег не было, но я особо не переживал, надеясь дойти до посёлка пешком или доехать на попутке.

«А там ребята, — через силу улыбнулся я, — в беде не бросят! Всего пятнадцать километров, ещё не холодно, доберусь… Не ждать же до утра автобус».

Я бодро зашагал по центральной улице городка вверх, в сторону Южно-Сахалинского перевала, по направлению к Семиречью.

Двух и трёхэтажные каменные постройки, отличительная особенность центра провинциального городка, стали встречаться реже, а потом и совсем исчезли. Их места заняли спрятанные за дощатыми заборами тёмные домишки с потухшими окошками.

Людей на улице почти не было.

«Раненько тут укладываются спать», — подумал я, втягиваясь в ходьбу.

Дорога, петляя, взбиралась на сопку. Шум прибоя отдалялся, ветер, как будто начал утихать, здесь, вдали от моря ему уже так не разгуляться — не хватает простора. Хмель почти выветрился, я с наслаждением вдыхал полной грудью ночную прохладу, а ноги шагали как будто сами по себе.

«Что-то у меня всё — не как у людей! — скреблись на душе кошки. Любимую потерял… С Людой как-то не по-людски вышло… Мама никак не дождётся сыночка домой… А я пьяный, грязный, поломанный, как бич, ковыляю по ночному городу… Чего-то себе и окружающим доказываю…»

— Напрасно старушка ждёт сына домой;

Ей скажут, она зарыдает…

— Накаркаю ещё, не дай Бог.

Начало темнеть, без очков дорогу было видно плохо. Хорошо хоть лужи, ямы и колдобины выделялись более тёмными пятнами на светлой проезжей части. Навстречу и попутно медленно ползли автомобили, чаще грузовые. На извилистой трассе в тёмное время никто не гнал, можно и шею сломать. Проголосовать и попроситься подъехать на попутке, ещё было можно, но я самоуверенно, не оглядываясь, постепенно набирая темп, шёл и шёл вперёд, лишь чуть отступая к обочине, когда меня обгонял очередной груженый лесовоз и заслоняя глаза рукой от нестерпимого света фар идущей навстречу машины.

— Товарищ, ты плохо сегодня идешь,

Инструктор тобой недоволен.

Как лошадь, ты воду холодную пьешь,

Hа базу вернись, если болен… — вспомнил я туристскую песенку на мотив «Раскинулось море широко».

«На базу вернись, если болен», — повторил я про себя слова песни.

Попутные машины попадались всё реже: не каждый решится отправиться в путь по ночной горной дороге. Слева громоздились тёмные скалы, справа дорога обрывалась в бездну, из которой неровными клочками поднимался белесый туман, и тянуло холодом.

Лишь изредка, медленно, на второй передаче, навстречу спускались с перевала возвращающиеся домой лесовозы. Сначала вдалеке над тайгой чуть светлело, потом свет исчезал и появлялся уже ближе и, как будто, ярче. И так несколько раз. И лишь затем слышался натужный рёв двигателя, нарастающий с каждой минутой, заполняющий собой всё: сопки, тайгу, небо, душу! Ослепительный свет фар, дрожащая под ногами земля.