Олег Врайтов - Записки фельдшера Страница 22

Так уж получилось, что с детства друзей у меня не было — здоровенные дворовые ребятки, посещавшие секции дзюдо и карате, вызывали у меня неприязнь и подспудное опасение. Так опасаются больших сторожевых псов, даже находящихся в состоянии покоя — слишком уж велик риск того, что внезапно кинутся и растерзают. Я рос в начитанной семье, читал много и быстро, получал от этого почти физическое удовольствие. Для меня ничего не стоило читать одновременно три книги — утром одну, в обед другую, на ужин — третью. И никогда в голове не возникало путаницы сюжетов. Я был широк умом — но, как следствие, узок в плечах и слаб в здоровье. Бегать я не мог и не любил, слишком уж быстро у меня развивалась одышка, драк старательно избегал, в молодежных тусовках не появлялся, о дискотеках знал только понаслышке. И друзьями, которые бы могли защитить, уверить в себе и привить любовь к блатной радости подворотни, разумеется, не обзавелся. Так уж получилось. Может, начни я курить в десять лет, как Руслик-Суслик с третьего подъезда, все было бы иначе?

Но прошлого, как иногда ни прискорбно, изменить уже нельзя. Увы.

Пока я работал на общей бригаде, в полном составе — врач, фельдшер, санитар — все было как-то спокойно. Втроем легче, чем одному, и не так страшно, в случае чего. Бывал во всяких ситуациях, но, поскольку сильно доверял врачу, ни разу у меня даже руки не задрожали. Даже когда нас в наркоманском притоне заперли, наркоту вымогали. Елизарова умничка, вела себя достойно и спокойно, даже с какой-то завидной ленцой, словно подобные ситуации у нее на смене бывали раз по десять и перестали вызывать какие-либо эмоциональные реакции. Мне бы так… Впрочем, работая с ней, я пребывал в полной уверенности, что смогу не хуже, окажись в сходном положении.

Все мы заблуждаемся.

Самый мой первый самостоятельный вызов был на травму в дорогущее кафе на морском берегу, где гуляли какие-то весьма непростые товарищи. Диспетчер, вручая мне карту, украшенную двумя красными полосками, означавшими первую срочность, пробормотала:

— Езжай быстрее и осторожнее там. Бандиты вроде…

Вот тут я и понял, что боюсь. Это стыдно, позорно — но ничего поделать я с собой не мог. В животе моментально заворочался ледяной шар страха. Что я мог противопоставить обозленным и пьяным криминализированым ребятам, оснащенным накачанными конечностями, связями, деньгами, силой и властью? Свои знания? Клинический опыт работы? Судя по времени передачи вызова, задержка составляла уже около получаса. На травму, черт побери. Могу себе представить настрой вызывающих…

Вызов себя оправдал. Когда наша «газель» подкатила, сверкая «мигалкой», к отделанному красным облицовочным кирпичом и увитому жимолостью зданию, с алой горящей надписью «Лира» на стене, оттуда выскочили аж трое мордатых пареньков, размахивающих руками. Орали на меня так, что перекрикивали несущуюся из открытых по случаю жары окон, национальную музыку. Не отвечая, я торопливо выдернул укладку из салона и быстрым шагом направился в этот вертеп.

Больной ожидал меня, сидя на плетеном кресле на открытой веранде, весь покрытый холодными каплями профузного[2] пота и бледный, как мультипликационный граф Дракула. Даже сквозь тонкую майку, обтягивающую его накачанный торс, было видно, что с правым плечом не все в порядке. Вывих правого плечевого сустава. Знаете, что такое вывих? Лучше бы вам не знать. Это просто адская боль, по сравнению с которой боль перелома кажется легким кожным зудом. У меня у самого привычный вывих, и тоже правого плеча — следствие неудачных занятий физкультурой в школе, когда наш не в меру ретивый учитель, невзирая на мои протесты, заставил отжиматься «с хлопком». Я поотжимался на славу — в очередной раз, не успев хлопнуть в ладоши после подъема корпуса от пола, рухнул на неловко оттопыренный локоть. Разрыв связок — дело серьезное, они, в отличие от надкостницы, сами не срастутся. Операция по их ушиванию, в общем-то, не сильно сложная — но про наше ортопедическое отделение давно уж нехорошие легенды ходят. Да и эффект от нее, как правило, пятьдесят на пятьдесят — зато есть риск развития контрактур, артроза и прочих милых осложнений. Вот и живешь таким полуинвалидом, рискуя неосторожным малейшим движением руки вогнать себя в такое состояние, которое я наблюдаю сейчас перед собой.

— Слышишь, доктор, ты чё копаешься? — загорланил мне прямо в ухо кучерявый парень с толстым, почти негроидным, носом, из которого торчали пучки черных волос, вызывая невольное отвращение. — Не можешь пацана поправить, что ли? Да я щас сам ему…

— Не трогай меня, б…дь!! — заорал больной. — Не прикасайся…

И, не окончив фразу, просто взвыл от боли. Видимо, сидит так давно, в травмированной суставной сумке нарастает отек.

Этот крик отвлек меня от ненужных мыслей. Можно назвать это сопереживанием, потому как я до сих пор помню, как наш физрук, бледный от страха, вез меня в детский травмпункт на собственной машине, дорогой неловко пытаясь уговорить меня сказать, что все вышло случайно, не по его вине. И страшную, лишающую разума и остатков самообладания боль, которую причинял любой ухаб, попадавший под колеса, от которой я вопил, почти срывая голос. Мне стало жалко этого парня — бандит он там или кто еще — просто потому, что я прекрасно понимал, что он сейчас чувствует. Наверное, что-то похожее ощущала Флоренс Найтингейл, бродя с лампой по баракам, пропитанным вонью немытых тел, гноящихся ран и криками больных людей.

Сострадание.

— Отойдите в сторону и не мешайте! — крикнул я, отчасти для придания значимости словам, отчасти — чтобы переорать визгливый вой дудука, выводивший что-то зажигательно-армянско-турецкое в помещении кафе. Поставив укладку на пол, я разодрал обертку на шприце и быстро набрал в шприц промедол.

— Потерпи, дружище. Потерпи, мой хороший, сейчас все сделаем.

— Доктор, давай живее только, а? Вырубаюсь… — простонал парень. Да, судя по его виду, травматический шок был в самом разгаре, и артериальное давление уверенно ползло вниз.

Вену я нашел сразу, быстренько ввел препарат, послал кучерявого в машину за шиной Крамера и, дождавшись, пока пострадавший слегка «поплывет», иммобилизировал пострадавшую руку.

— Так ты чего, не будешь вправлять? — назойливо поинтересовался кучерявый, контролировавший взглядом выпученных глаз каждое мое действие.

— Нет. Такие вещи делает травматолог и только после рентгена.

— У, травматолог-хренатолог! Тебе чё, денег дать, что ли? Давай тут его вставь, и не надо никакого…

— Грач, хлеборезку закрой, — внезапно произнес пациент, приоткрывая мутные глаза. — Доктор дело говорит, я знаю. Хрена лезешь, если не понимаешь ничего?

— Ты как, очухался слегка? — спросил я, придерживая его за здоровое плечо. — Как тебя так угораздило-то?

— Лезгинку танцевали, — сморщился парень. — И какой-то удод толкнул… а у меня уже привычный — ну и щелкнуло плечо.

— Ясно. Ехать нам надо в больницу. Сможешь?

— Смогу, братан, все смогу. Знаю, что надо. Давай, дернули в твою больницу, пока меня не отпустило.

До стационара мы добрались без проблем — пациент, которого звали Артуром, сидел тихо, убаюканный стихшей болью и наркотиком, кучерявый Грач, вызывавшийся нас сопровождать, хоть и орал всю дорогу, обещая неизвестным мне личностям в кафе различные жизненные неприятности, сильно не мешал. Я заботливо подложил под скованную шиной руку подушку из постельного комплекта, чтобы меньше трясло. Мы докатили до приемного отделения травмпункта, я, придерживая Артура за руку, усадил его на лавку и направился в кабинет врача. Там быстренько написал карту вызова и сопроводительный лист, обменялся взаимонеприязненными взглядами с сонным травматологом, вошедшим в кабинет, и вышел, кивнув больному:

— Доктор пришел, иди.

— Слушай, подожди немного, а? — позвал меня пациент.

— Что?

— Брат, денег бы тебе дал за работу твою, да не захватил. Все в кофейнике осталось, у наших…

— Да перестань ты, бога ради! — отмахнулся я. Какие тут деньги — голову не оторвали, и то спасибо. — Я тебе не за гроши помогал. За рукой лучше следи, это дело такое. Сам знаю, потому как тоже с вывихом хожу.

— Понятно. Товарищ по несчастью, значит. Тебя как звать-то, врач? — спросил Артур, натужно улыбаясь.

— Александр… Саша.

— Саш… номер трубы моей запиши. Если нужно будет чего — звони, не стесняйся. Слово даю, в беде не оставим.

— Да не надо мне номера…

— Пиши, говорю!

Чтобы только отвязаться, я нехотя набрал на сотовом одиннадцать цифр и сохранил под именем «Артур Б.» в памяти.

— Вот, — удовлетворенно произнес пациент, проконтролировав процесс. — Это… а чего за «Б» такое?

— Больной, значит, — усмехнулся я.

— А-а. Ладно, бывай.

— Счастливо.