Чарльз Мартин - Женщина без имени Страница 22

Я покачал головой.

Кейти подняла бровь. Она быстро соображала.

– А ты вообще был с девушкой?

– Что значит «был»?

– Ну, ты знаешь… «был».

Я покачал головой.

– Сколько тебе лет?

– За сорок.

Ее недоумение было трудно скрыть.

– Ты уже едешь с ярмарки и ни разу не спал с женщиной?

Я не ответил.

Кейти подбоченилась.

– Брось! Ты говоришь правду? Я думала, что к твоему возрасту каждый переспал с кем-то или со многими.

– Я так и не смог найти ту единственную…

– Последний романтик. О тебе следовало бы снять фильм. – Кейти отвернулась, ее мозг работал со страшной скоростью. – Если бы я еще была жива, я бы стала режиссером, и с твоим цветом лица и волосами островитянина билеты разлетелись бы как горячие пирожки.

– Вы надо мной смеетесь, верно?

– Нет. Я серьезно. Я хочу сказать, что ты… ненормальный. Не думаю, что мне приходилось хотя бы раз встречаться с мужчиной, который не был с женщиной и не хочет быть со мной.

Я молчал. Кейти села.

– Думаю, тебе будет не слишком весело, если я буду загорать нагишом. – Она закусила уголок губы, втянула воздух через зубы. – Ты уверен, что ты не гей? То есть я не против, если ты…

– Абсолютно уверен.

– Откуда ты знаешь?

Я с улыбкой отвернулся.

– Просто знаю, и всё.

Кейти рассмеялась.

– Ты покраснел. – Одна ее рука все еще упиралась в бедро. – Сколько же ты успел увидеть на моем балконе и на корме моей лодки?

– У меня другое было на уме.

– Ага, но ты все же видел меня. Ты же человек, верно?

– Угу.

– Так сколько?

– Достаточно.

Она швырнула в меня карандаш.

– А я-то все время думала, что ты похож на Стеди.

Я смотрел на восток, через мангровые заросли, в сторону Майами. Пауза.

– Я ни капельки не похож на Стеди.

Кейти подошла ближе. Такой разговорчивой она еще никогда не была. И только что она нарушила необозначенное, но сознательно соблюдаемое мое личное пространство.

– Что ты хочешь сказать?

– Не прошло ни одного дня, чтобы я не хотел быть таким, как он.

– Как это?

Я помолчал. Постарался подобрать слова.

– Он ясно видит. – Я распахнул дверь с москитной сеткой. – Я за эти несколько дней говорил с вами больше, чем с любым другим человеком, кроме Стеди, за последние десять лет.

Кейти сделала еще шаг.

– Почему?

– Не хотел.

Она ответила кивком. Долгий многозначительный взгляд.

– Тогда… спасибо тебе за этот дар.

Пока мир искал Кейти, скорбел и пытался осознать ее смерть, Стеди вернулся в Майами, а я учил голливудского идола с персональной звездой на бульваре, как насаживать наживку на крючок, как забрасывать спиннинг, как читать по поверхности воды, как соединить направляющее устройство с леской и как протирать руки кусочками лайма, чтобы убрать запах рыбы.

Но это не был Эдем. Случались и трудности. Но преодолимые. Просто неожиданные. В первое утро, когда солнце только появилось над макушками деревьев, я предложил Кейти удочку и живую креветку. Та все еще дергалась. Кейти закусила верхнюю губу.

– Я что, должна насадить это ужасное вонючее существо вот на этот крючок?

Я обдумал вопрос.

– Нет. – Я снова протянул ей удочку. – Но, если вы хотите поймать рыбу, это поможет.

Она скрипнула зубами, насадила наживку, и мы удили в молчании. Нам было легко друг с другом. Мы не разговаривали. Не заполняли воздух нервной болтовней. Кейти не чувствовала потребности выдавать мне свое резюме с подробностями завоевания ею других миров, а я не засыпал ее вопросами о том, каково это быть ею. Мы сидели в тишине на краю мира, где Эверглейдс растекается островами, забрасывали удочки в течение и позволяли ветвям мангровых деревьев обнимать нас, даря тень и уют.

Уголком глаза мы наблюдали друг за другом. Нам было комфортно, но мы не требовали утешения. Если Кейти говорила, то делала это мимоходом, пыталась не оправдаться, а понять, найти смысл.

Я слушал. Это я всегда умел. Стеди говорит, что океан – это грудь Господа. Если так, то Он кормил нас, спрятавшихся в этой глуши.

И с каждым проходящим моментом тишины, с каждым наживленным крючком, с каждой пойманной рыбой, с каждым непроизнесенным словом в тщательно выстроенной, просчитанной, крепкой и непробиваемой стене начали появляться трещины.

Глава 12

Четырьмя днями позже к нам приехал Стеди. Я съездил за ним на катере и привез на остров, где мы нашли Кейти удобно устроившейся на крыльце. Руки сложены на коленях. Она о чем-то думала, но вслух ничего не сказала.

Мы зашли в дом.

Стеди достал из своего мешка газеты и положил их на стол.

– Они тебя похоронили.

Кейти взяла газеты, принялась рассматривать фотографии. Краски постепенно возвращались на ее лицо, на котором после долгих часов на солнце появился загар. Да-да, в моей голове уже давно поселилась мысль о том, что она – самое красивое человеческое существо, к которому я был так близко. Кейти спросила:

– Что они похоронили?

– Памятные вещи. Корешки билетов. Театральные программки. Плакаты. Шарф, который ты продала на благотворительном аукционе. Какие-то джинсы, о которых они сказали, что это твои любимые джинсы. – Стеди махнул рукой, как будто очерчивая воображаемый участок на столе. – Ты получила собственный участок на кладбище. Там теперь мавзолей, плюс ночное освещение и круглосуточная охрана, которую оплачивают из твоего состояния. За ним благодаря тебе наблюдаю я. Хотя… – он хмыкнул, – вскоре мне предстоит ужасный процесс по иску твоего бывшего номер три.

Кейти отмахнулась:

– Только лает, никогда не кусает.

Она сидела и читала статьи, покусывая ноготь. Одно фото она рассмотрела внимательно.

– Да, эти джинсы мне нравятся.

У Стеди было несколько вопросов, но он дал Кейти дочитать до конца. Когда она отложила газеты, священник открыл было рот, но она атаковала первой. Четко выговаривая каждое слово так, что они эхом разнеслись по комнате, Кейти произнесла:

– Мне необходимо поехать во Францию.

Она произнесла это таким же тоном, каким заказала бы диетическую колу.

Мы оба повернулись к ней. Полагаю, наши отвисшие челюсти заставили ее объясниться. Кейти начертила в воздухе контуры Франции.

– Франция. Вы знаете, западнее Италии. К северу от Испании. – Она кивнула. – Вы же видели фото.

Стеди выпрямился на стуле. Он понял, что Кейти уже приняла решение. Слишком хорошо он ее знал.

– Судя по всему, ты отправишься туда, нравится мне это или нет.

– О, вам понравится, потому что вы летите со мной.

Стеди выглядел обескураженным.

– Что?

– Вы сами виноваты. Вы вовлекли меня во все это. Я мертва из-за вас.

Признаюсь, мне понравилась мысль выкинуть ее с моей лодки и вернуться к своей ничем не осложненной жизни.

– Думаю, это замечательная идея.

Стеди похлопал себя по груди.

– Прошу прощения. Я не могу лететь. Проблемы с сердцем, врач мне запретил.

Кейти сложила руки на груди, пожевала губу и повернулась ко мне.

Мне не понравилось то, что я увидел.

Какое-то время она рассматривала меня и в конце концов кивнула.

– Придется тебе занять место Стеди. Только ты не должен путаться у меня под ногами.

Находиться рядом с ней – это все равно что кататься на «американских горках». Я посмотрел на них обоих.

– Я? Почему я?

Стеди улыбнулся.

– Кейти не может лететь одна. – Он положил руку на сердце. – Я не могу ее сопровождать, и только ты в курсе, что она до сих пор жива. – Старик пожал плечами.

Качая головой, я обратился к ним обоим:

– Но это не значит, что я должен ехать.

Кейти громко запротестовала. Напомнила мне Веруку Солт[12] на шоколадной фабрике.

Когда я не отреагировал, она перевела дух и сказала:

– Это серьезно.

– Я тоже говорил серьезно.

– Нет, ты меня даже не слушал.

– Почему же, слушал. Вы сказали, что хотите, чтобы я поехал во Францию, а я сказал «нет».

Вмешался Стеди:

– Она нуждается в тебе.

То, что он встанет на ее сторону, не приходило мне в голову.

– Она во мне не нуждается. Ей нужен священник и, вероятно, хороший психиатр.

Кейти чертила большим пальцем круги на колене. Она еле слышно прошептала:

– Это важно.

Я повысил голос:

– Что такого важного может быть во Франции? Я только что помог вам разнести себя в клочья в Мексиканском заливе!

Она скрестила руки на груди.

Стеди все еще пытался защитить ее. Он похлопал меня по плечу.

– Ты определенно должен ехать.

Я посмотрел на него так, будто он потерял рассудок, и гадал, почему он так легко сдался. Именно ему следовало знать, что я не могу лететь во Францию. Я сказал: