Лариса Райт - Когда осыпается яблонев цвет Страница 22

Он понимал: все дело в отсутствии бабушек. Будь его воля, он бы, конечно, давно обзавелся няней, но тут Маша стояла стеной:

– Не хочу быть похожей на жен новых русских. Спихнула ребенка и чешет по фитнес-клубам да салонам красоты. Терпеть таких не могу! Кукушки! Зачем только детей рожают?

– Ну, на пару-то дней в неделю, Машуль, можно ведь взять человека, а?

– Нельзя!

Вот так. Коротко и ясно. Была бы у Миньки бабушка, было бы легче. Да нет, бабушка была. Даже бабушки. Машина мама звонит чуть не каждый день. Теперь вот даже скайп освоила и машет внуку ручкой с экрана. Только живет уж больно далеко. В Майами. У тещи муж – американец и двое общих детей, а Маша – дочь от первого брака. Ее тогда вывезти отец не дал, а потом уж Маша и сама ехать не захотела. Хотя, может быть, и хотела, просто не считала возможным. Папа умер, когда ей шестнадцать было. Мать умоляла все бросить и приезжать. И колледжем прельщала, и морем, и солнцем, и жизнью безбедной. Но Маша – крепкий орешек, и очень порядочная:

– А бабушку я на кого оставлю? Она меня растила.

Машина мама могла бы позвать бывшую свекровь за океан, но делать этого не стала: слишком свежи были воспоминания об ужасных отношениях, что сложились между ними во времена ее первого замужества. Так и вышло: Маша здесь – мама там. Она, конечно, дочери помогала. И деньги присылала, и гостинцы, и обучение в институте оплатила, и в гости Машутка каждый год к ним ездила. Егор знал: теща надеялась – умрет бабка, и дочь поедет в Америку. Но увы. Бабушки не стало через год после Машиного знакомства с Егором, а ему уезжать не хотелось. За океаном никто не ждет, а тут собственный бизнес. От добра добра не ищут. Видимо, его персона ассоциировалась у тещи с воплощением ее несбывшихся надежд. Поэтому она не испытывала ни малейшего желания лицезреть зятя и с визитами в его дом не приезжала. На свадьбе, конечно, была. Только этим и ограничилась. Машка и злилась, и обижалась, и приглашать не уставала. Да без толку. Ответ всегда один и тот же:

– Уж лучше вы к нам.

Теща была непоколебима, и у Егора не было ни малейших сомнений в том, в кого пошла характером его жена. Маша маму слушалась. Брала ребенка в охапку и отправлялась на побывку в Майами. Отсутствовали месяц или два. Уезжали несколько раз в год, а Егор скучал. От скуки заводил интрижки, был сам себе противен. Но Маша уезжала снова, и история повторялась. В этом году так часто не ездили: Минька ходил на занятия по подготовке к школе. Поэтому, наверное, Маша и почуяла Люську. Одно дело, когда все это происходит за тысячи километров от тебя, а другое – если под самым носом.

«Ох, может, плюнуть на гордость и самому попросить тещу приехать? Она как раз дама ухоженная, стильная. Они бы тогда на Машу одним фронтом навалились, глядишь, и сдвинулось бы дело с мертвой точки. И потом, теща бы наверняка дочери мозги промыла по-женски. Сказала бы: «Мужик видный, ухоженный, при деньгах. Уведут». Маша бы, понятное дело, попыталась отмахнуться, только от тещи, как от назойливой мухи, не отделаешься, пока не прихлопнешь. А для того чтобы прихлопнуть ее жужжание, необходимо исполнять все ее указания. Маша бы не отвертелась. Отправилась как миленькая и в салон, и в магазин. Из Майами-то она всегда приезжает ухоженной. Мать и на маникюр ее гоняет, и в парикмахерскую, и одежду подбирает со вкусом. Только проходит пара дней, и все возвращается на круги своя: мешковатые брюки, уродские ботинки, девчачий хвост. Жизнь под лозунгом: «Удобно, а на красоту наплевать».

Конечно, Егор мог бы попросить Машину маму приехать. Корона бы с головы не упала. Только вот просить бесполезно. Она ведь там не одна живет. Там муж, тоже, между прочим, успешный бизнесмен, которого надо облизывать и обхаживать, и детей, между прочим, двое. Старшая – Лия, сама уже замужем, ей двадцать пять, сейчас как раз должна родить. Теще будет и без Миньки кого понянчить. А Джефу всего пятнадцать. Опасный возраст. Нет, конечно, она не оставит сына-подростка ради того, чтобы вправить мозги великовозрастной дочери. Так что на эту бабушку рассчитывать не приходится. Она бы рада помочь, только сложно дотянуться с другого континента.

А мама Егора… Да что о ней говорить? Даже Минька понимает, что бабушка «как бы есть», но на самом деле ее «как бы и нет». Это ему Маша, наверное, объяснить пыталась, а он в силу возраста подобрал вот такое удобное определение. Вроде детское, а лучше не придумаешь. Теперь, бывало, спросит у Егора, куда тот собрался. Услышит, что к бабушке, и молчит или просто тянет равнодушно: «А-а-а». Раньше все просился, хныкал даже, не понимал, почему нельзя. Это естественно. В его сознании бабушка – это тетя, заваливающая подарками и вкусностями, ни в чем не отказывающая, задорно улыбающаяся, постоянно зовущая в гости и рассказывающая о том, «как же она соскучилась по своему ненаглядному Майки». И другого образа нет. Зато есть подозрение, вернее, теперь уже уверенность, что где-то он все-таки существует (а как же иначе, раз Егор ездит), но знакомиться с ним, видимо, не стоит. Точно не стоит. Егор многое отдал бы за то, чтобы это было не так, но жизни в этом конкретном случае от него ничего и не надо. У нее для каждого свой расклад.

Вот для Маши, например, разложилось так, что на каждодневное участие бабушек в воспитании внука рассчитывать не приходится. И слагаемые этих обстоятельств и ее недоверчивого отношения к няням в сумме привели к усталости, раздражению и затрапезной (Егор даже вздрогнул от этого промелькнувшего в голове слова) внешности. Конечно, плохо так думать о жене. Тем более о жене хорошей и о жене любимой. И претензий-то к Машутке раз-два и обчелся. Готовит вкусно, дом в чистоте, а Минька воспитывается практически профессионально: плавание, шахматы, борьба, английский. Но главное – манеры. Сын спокоен, вежлив и рассудителен, и это, тут сомневаться не приходится, исключительно Машина заслуга. Егор что? «Привет, сынок. Пока, сынок. Как дела? Нормально? Ну, молоток». А у Маши система, у Маши понимание.

Странно это. Понимание таких глубоких вещей у нее есть, а тех очевидных, что на поверхности, нет. Отмахивается от них, как от несусветной чепухи, и продолжает двигаться в установленном для себя порядке: джинсы, кроссовки, хвост на макушке, мейкап по большим и очень редким праздникам».

Егор бросил взгляд на жену, изучающую меню, и подумал, что поход сына в первый класс, к сожалению, большим праздником для нее, видимо, не являлся. Маша сидела на стуле как-то неуверенно, бочком, словно чувствовала себя в кафе неуютно. Она будто извинялась перед официантами и посетителями за то, что зашла сюда. Весь ее вид (сутулая спина, нервно переплетенные под столом ноги, рука, теребящая угол скатерти) словно говорил: «Не беспокойтесь. Я только чуть-чуть посижу и уйду». Егору стало стыдно. И за жену, и за себя. Ему казалось, что все смотрят на них и видят несоответствие пары. Мужики наверняка теряются в догадках: «И что он нашел в этой мыши?» А женщины, конечно, сочувствуют Маше: «Сам-то нарядился гоголем-моголем, а на жену денег пожалел. Жлоб!» «Может, они и правы. Нет, не в смысле денег, конечно, а в том, что он виноват. Надо было быть понастойчивее. Найти какие-то другие слова. Говорить не сто раз, а тысячу. Возможно, если не переставать стучать в закрытую дверь, то рано или поздно тебе все-таки откроют. Но, черт возьми, он же тоже человек. И нет ничего предосудительного в том, что интересный мужчина хочет видеть рядом с собой симпатичную женщину, а не чучело».

– О чем ты думаешь? – Маша больше не рассматривала меню. Она, казалось, успокоилась: расправила плечи, подняла голову, подвинулась к спинке стула и даже улыбнулась. – Я буду капучино и фисташковое моэлье. Так о чем ты думаешь?

И почему женщины всегда так не вовремя об этом спрашивают?

– А что такое моэлье? – Егор попробовал уйти от ответа.

Маша тихонько засмеялась, запрокинула голову, и Егор невольно залюбовался: на шее пульсировала синяя жилка, и ему почему-то очень захотелось дотронуться до нее, а еще лучше поцеловать. Маша оборвала смех и сказала:

– Понятия не имею, что это за фрукт. – Помолчала и снова расхохоталась, выдавила сквозь смех: – Или овощ.

– Или гриб, – добавил Егор, и теперь они уже смеялись оба, и не было Егору никакого дела, что и кто о них подумает.

Моэлье оказалось печеньем. Маша, конечно, сказала, что она печет намного вкуснее, и они могли бы никуда не ходить. Только что наладившееся настроение мгновенно испортилось, стало каким-то фисташковым (ну не нравились Егору эти орехи, и все).

– Так о чем ты все-таки думал?

«Господи, еще и это!»

– Когда?

– Да вот пока я меню читала.

– Да ни о чем таком…

– А не о таком?

– Я… я… О Миньке я думал, вот.

– О Миньке? – Ясное дело, в голосе жены звучали нотки недоверия. – И что же ты о нем, интересно, думал?