Татьяна Соломатина - Акушер-Ха! Вторая (и последняя) Страница 22

Жил он уже практически в больнице, потому что очень жадный был. Клиентов громадьё. И если у кого из поступивших хоть мало-мальские бабки, или хоть курица там дохлая, или бутылка-конфеты – Вася всё на себя брал. Вот такой был хороший человек. Даже чужих клиентов уводил. Ты всю беременность мудохаешься, чуть не на руках носишь, а он – раз! – деньги чует и мухой к начмеду, мол, сложный случай, только заведующему под силу. И сидит в родзале, шутки шутит. А бабы и довольны. Шутки шутит и сидит при них неотлучно, – значит, доктор хороший, чего ж ещё?

Правда, если без денег – мог такими матами обложить и пациентку, и родню её, – любой пьяный грузчик отдыхает. В общем, душевнейший был человек. Когда просыпался. Потому что, как только садился, к примеру, – сразу засыпал. Сидит и спит. Рыба, бывало, ему в ухо как заорёт: «Василийяковлевич! Пора переводить в родзал!!!» Так он ей: «Не ори, дура старая, я не сплю!» Кстати, стулья в родзале менять не успевали. И в конференц-зале. Васю уже начмед попросил персональную табуретку себе заказать, а не на разных заседать в наши многочасовые пятиминутки.

Как-то после ведра овсянки, щедро приправленной кастрюлей изюма, приспичило Васе в рест-рум. Помещение сие – то, что для врачей – в те смутные времена великолепием не поражало, прямо скажем. А тут ещё и лампочка перегорела.

Присел Вася задумчиво, а дверку слегка приоткрытой оставил, чтобы свет из коридора. Даже «Российский вестник акушерства и гинекологии» с собой прихватил, чтобы почитать. Дело, к слову, было ночью и перед закрытием роддома, так что народу было немного, и никого он особо таким своим поведением шокировать не мог. Ну, боится человек сидеть в темноте, бывает.

Но дежурная-то смена есть, куда ж она денется? Мало ли… Даже в родзале бригада есть, хотя уже никого не принимаем накануне плановой помывки.

Вася присел и… уснул на втором абзаце какой-то увлекательной статьи. Сидит себе спит. Что там овсянка с изюмом творили – мне неведомо. Вася спал, как безмятежный карапуз, – пижамные штанишки размером с тент приспущены. Журнал в безвольно повисшей руке держит. Темно, тепло и мухи не кусают.

И надо же было такому случиться, что Рыбе тоже не спалось по привычке. Тут она ещё и кофию напилась по самое не могу уже. И тоже захотела посетить заведение. А без очков – подслеповата была. Да и зачем ей очки, когда она в этом роддоме со дня заливки фундамента ориентируется, как в родовых путях среднестатистической роженицы. Вот и вышла она в коридор. Подошла к тёмному-тёмному туалету. Пощёлкала туда-сюда выключателем – без эффекта. Ну не за фонариком же бегать. Рыба со света в темноту зашла, штаны спустила и присела…

В этот-то момент и проснулись все, кто был в роддоме.

Рыба истерически хохотала до самого окончания дежурства. Со всей своей детской – не смотри, что шестьдесят, – непосредственностью, добавляя:

– Хорошо хоть не пописала!

А Вася добавлял:

– Зато я обкакался от ужаса.

В общем, ожирение – зло, чего уж там. Для них сесть – встать – реальный подвиг, не то – что уж там секс. Вот так ожиреет мужик, и ему на обнажённую плоть вместо трепетной лани на домашнем диване присядет шестидесятилетняя бой-баба в рабочем сортире.

Берегите себя. И немедленно выбросьте эти китайские синтетические макароны в пластиковом стаканчике. А в субботу – в лес за ландышами. Пешком.

И работайте из любви к искусству хотя бы иногда. Потому что сперва – искусство и только потом – деньги. Не путайте причину и следствие.

«Кушают только свиньи» © Неотложная история

Так давным-давно, что уже и память подводит, я спала тёмной ночью в своей постели. А тут – звонок! Вы никогда не замечали, что ночами звуки как-то громче и печальней? Последнее предложение похоже на графоманские рифмы. Да и ладно, зато правда.

Спала я с любимым мужем, который, что не характерно, меня не только не бросил, а и сам в командировку не уехал, а тут – громкий звонок откуда-то из руки! «А-а-а-а!!! – тихо подумала я, чтобы не разбудить супруга. – У меня звонит рука! Приехали… Где тут телефонный номер психиатрической бригады? Срочная переадресация!!!»

Оказалось – я так и заснула. Сжимая в руке мобильный. А дисплей у него сияет. Три. 3 a.m.. «Ёп. Эр. Эс. Сэ. Тэ!» – сказала я себе и проснулась совсем.

– Чего? – ласково так говорю в трубку, а сама уже скачу по малогабаритной кухне, тыкая в электрочайник и подкуривая сигарету.

– Это я! – горделиво изрекает телефонная трубка. «Нет, товарищи! – продолжаю думать про себя. – Я вас всех люблю и обожаю. Но, если в три часа ночи на дисплее не светится «Наташа», «Илюша» или там хотя бы «Таня – уборка», то я не знаю, кто вы!»

– А это я! – отвечаю злобно скорее своим думам, чем собеседнику.

– Мне этого того…

– Занята для того-этого. Работаю только по записи. Да и вообще, те, которые с аспирантурой МГУ, вам не по карману, судя по тарифу вашего входящего! – шучу. Я, когда злая, как сто чертей, всегда шучу прямо по голове.

– Не, мне Татьяну Юрьевну, – говорит трубка.

– Называйте меня, как хотите, только чего тебе надобно от меня в три часа ночи, неведомый «Это Я»?

– Вы сегодня утром мою жену оперировали… – Жену? Когда? Когда было утро? Кто кому тут чья жена в моей кухне, не понимаю?!

– Я сегодня двух жён оперировала. Ваша которая?

– Ну, моя первая…

– Первую тоже я оперировала? – уже начинаю гордиться, прихлёбывая растворимый кофе, потому что направленный поток электронов в три часа ночи быстрее, чем кофемолка и турка. «Вот, – горжусь про себя, – жён меняют, а оперирующего акушера – нет!»

– Нет. Она вообще-то у меня третья, а оперировали первой. Прямо вот в половине десятого. Плановое кесарево сечение. Я потом вас ещё два часа прождал, хотел поговорить, а вас не было, мне сказали, что вы опять в операционной, ну я и ушёл, – разумно. Если можно уйти, не повидав оперировавшего твою жену врача, – уходи. Без вариантов.

– А-а-а!!! Вот эта, у которой в брюшную полость из-за подкожной жировой клетчатки с полметра, было не проникнуть? Брунгильда Иозефовна Петренко? Ну?

– Ну! Она самая, доктор!

Три часа ночи. Муж дома, как ни странно. Я дома, что вообще… В новогиреевской ночи горят три-четыре окна, не считая нашего. Я стою без тапок в малогабаритной кухне и лакаю паршивый кофе, роняя пепел на пол, с ужасом думая о каких-нибудь осложнениях у госпожи Петренко… И тут заботливый её супруг спрашивает меня. В те самые три часа ночи:

– Доктор, скажите, а что ей можно кушать?! ©

Летайте самолётами

Тогда, когда ещё были живы те, кому известна фамилия Фолкнер, я работала с утра до ночи и даже по ночам. Но эта история случилась ясным безоблачным утром, в самую что ни на есть лётную погоду, когда на кой-то меня занесло в отделение хирургии. Гастрохирургии, как сейчас помню. Вспомнила, почему занесло: мы с заведующим – я и трактор, – писали статью на стыке специальностей о дифференциальной диагностике смежных, так сказать, патологий – в серьёзный научный журнал. И я уже два дня не могла добиться от него подписи на сопроводиловке. А ещё он хотел «вычитать текст», но я послала его, потому что цейтнот. Он сказал, что с удовольствием отправился бы туда, куда я его послала, и вообще – куда-нибудь подальше отсюда, но работа, погода лётная, и он должен скоро отбыть на конгресс в Южную Америку.

– И, кстати, пока я не улетел и не забыл, – сказал мне Петр Иванович. – Ты же у нас известный собиратель больничных сказаний, так что пойди в палату номер шесть, прикинься студенткой или интерном и собери анамнез у Ивана Ивановича Иванова, ага?

– Лечу! – радостно возопила я и натянула себе на голову его колпак. Что это за студентка без белой шапочки, как у шеф-повара?

– Давай. Он как раз долетался. Только, бога ради, делай серьёзное лицо и – чур, не смотреть в историю болезни, пока не опросишь!

– Обижаешь, Петр Иваныч! Чистота эксперимента и незамутнённость сознания – наше всё, всегда и везде!

И полетела я к пациенту, собирать у него историю (она же – анамнез).

– Здравствуйте, Иван Иванович Иванов, я студентка четвёртого курса лечебного факультета Татьяна Юрьевна и прохожу хирургическую практику, разрешите обратиться и всё такое?

– С удовольствием! – слегка томно прошептал Иванов Иван Иванович, приподнявшись на подушках и отложив газетку. – Что вас интересует?

– Всё! Меня интересует всё, Иван Иванович, а в данный момент – ваш анамнез! – Я уже отметила множественные ссадины лица, конечностей и слегка пришитое ухо.

– Весь? – испугался грамотный Иванович.

– Ну, пожалуй, ограничимся анамнезом немножко жизни и немножко болезни! Что вас сюда привело?

– Я лётчик! – гордо сказал Иванов, а соседи прыснули.

– И что? – как можно вежливее поинтересовалась я.

– И всё! – отчего-то надулся Иван Иванович на меня, а не на хихикающих соседей по палате.