Александр Корчак - Не лучший день хирурга Панкратова Страница 22

Он открыл дверь и вышел из операционной, но после душа опять вернулся.

– Ну, как он? – спросил у Натальи Петровны.

– Да ничего. Давление держит, а это сейчас самое главное. Потихоньку льем кровь. Не переживайте, Андрей Викторович, все будет нормально. Да и Бог его не должен его оставить, ведь он обиженных и униженных любит и защищает.

– Только и остается, что на Бога да на наших доблестных реаниматологов надеться. А Кефирыча я попрошу, чтобы он перенес ваш отгул на какой-то другой, удобный для вас день.

Наталья Петровна кивнула.

– Марья Ивановна, – позвал Панкратов операционную сестру. Та вошла со стерильными инструментами в руках.

– Да у вас... руки стерильные. Попросите кого-нибудь из девочек еще раз меня перевязать.

– Сейчас скажу, – она пошла к двери.

– И пусть салфетку получше смочат йодом, будем инфекцию травить, – прокричал он ей вслед. Его так же аккуратно перевязали две юных девчонки, наверное, практиканты. Они прямо набросились на него вдвоем. Он для вида проворчал: – Во напали, только держись, – улыбнулся и вышел из операционной.

У дверей он увидел встревоженную Марину. Скрывая слезы на глазах, она бросилась к нему, но, сдержавшись, остановилась.

– Андрей Викторович! Как вы? – спросила она дрожащим голоском.

– Ничего. А что случилось? Ты чем так взволнована? – Панкратов удивленно поднял он брови.

– Нет, ничего. Я просто... – засмущалась она. – Что у вас с рукой?

– Да так, – улыбнулся он, – небольшая производственная травма. Пойдем, Мариша, попьем кофейку, а если получится, то и с твоими пирожками. Ты прости, утром, сама понимаешь, я не мог в одиночестве жевать их. Хотя, признаюсь, страшно хотелось... Запах у них совершенно особенный. Мама такие по праздникам пекла. – Они пошли по коридору. – А ты почему сегодня не в институте?

– Сегодня у нас исключительно лекции, а я их в два раза быстрее прочту дома на диване. Туда можно не тащиться. А здесь у вас прием вместе со студентами. Очень интересно... Мне очень интересно, – немного засмущалась она. – У нас в институте так не преподают. – Панкратов пытался ей что-то сказать, наверное, пожурить за пропущенные лекции, но она не дала ему этого сделать. – Нет, нет, не надо мне ничего говорить, прошу вас. Я совершенно самостоятельный человек.

– Так, я что-то подобное сегодня уже слышал от твоего друга Петюхи, он мне про свою самостоятельность все уши прожужжал. Кстати, парень он хороший. Правда, иногда слишком самостоятельный...

– Петя, действительно, хороший парень. Я, кстати, сегодня уже договорилась о том, чтобы поработать на приеме вместе со старшей сестрой приемного отделения. Вас послушаю, заодно и деньги заработаю. Если вы, конечно, не возражаете.

– Я? Да ты что! Буду только рад, по крайней мере, наведешь там порядок. Мне, правда, не нравится, что ты лекции прогуливаешь, плохой из тебя терапевт получится.

– Не получится. Вообще не получится.

– Это как же, позволь, тебя понимать?

– Дело в том, Андрей Викторович... – она на секунду замолчала, но потом посмотрела ему прямо ему в глаза и словно бросилась с обрыва. – Я хочу стать хирургом и...

– И что «и», договаривай.

– И работать вместе с вами, если, конечно, вы возьмете меня.

– Вот, что называется, приехали, – озадаченно почесал затылок Панкратов. – Вообще-то, Мариночка, хирургия – дело не женское. Грубое дело, жесткое. Ты же сама видишь, каково женщинам у операционного стола. Они, как бы это правильнее сказать... Становятся грубыми, что ли... Конечно, если ты не собираешься выходить замуж, а решила обручиться с хирургией, тогда тебя можно понять, а так... «Ну и хитрец ты, Андрей Викторович, – похвалил он сам себя, – знаешь, как переубедить девушку». – И добавил: – Я бы не хотел для тебя такой участи. Мы ведь вроде здесь Боги – все можем, а за каждую неудачу кусочком души расплачиваемся. Вот она и каменеет. Иначе не выдюжить. Вот так вот, моя дорогая Марина Андреевна.

Последний аргумент особенно озадачил Марину. Она надолго задумалась.

– А может быть тебе лучше в анестезиологи пойти? Хорошая профессия. Ты посмотри, без твоей любимой Натальи Петровны я как без рук. Она так же наравне с хирургами сражается за жизнь больного, только с другой стороны шторки, ограждающей нас от анестезиологов. Подумай об этом. Вот и будем работать вместе.

– Да, – заинтересованно произнесла Марина, – вы знаете, мне это в голову не приходило.

– Дарю тебе эту идею. Времени у тебя еще ой как много. Да и с папой посоветуйся, ведь он у тебя врач. И мама, может, что-то дельное скажет.

– Обязательно, – согласилась Марина.

– Кстати, – продолжал Панкратов, – Наталья Петровна в молодости была очень интересной женщиной. Весь мужской коллектив клиники в полном составе за нею увивался. Да только зря, она лишь одному всю жизнь была верна. Он, кстати, хирургом был. Так и прожили они вместе более тридцати лет, и хорошо прожили, в любви и взаимопонимании. И главное, всегда поддерживали друг друга, особенно в трудных ситуациях. А последнее, как ты сама понимаешь, важно в нашем деле. Да, а что касается хирургии, – он улыбнулся, – имей в виду, в качестве хирурга я тебя к себе не возьму. Больно мне надо лишнего конкурента у себя растить! К тому времени я уже стану старым, а ты человек напористый, умный, любишь добиваться своего в жизни. И попрешь меня на пенсию за будь здоров. Нет, нет, так дело не пойдет! – намеренно сурово закончил Панкратов. Марина только улыбнулась, по достоинству оценив шутку Андрея, но глаза ее смотрели на Панкратова как-то печально.

Он глянул на завитки, выбивающиеся из-под шапочки, упрямые рыжеватые бровки и ощутил прилив нежности и желание заботиться о ней.

– Не волнуйся, я постараюсь не очень состариться к тому времени, тебя подожду.

– Точно, обещаете? – обрадовалась Марина, заглядывая в его насмешливые глаза.

За разговором они незаметно подошли к кабинету. В нем всегда сидел кто-нибудь из коллег Панкратова. Здесь проходили самые горячие дискуссии и беспристрастные обсуждения. Поэтому дверь почти никогда не закрывалась. Такое демократическое отношение к кабинету перешло к Панкратову по наследству от прежнего заведующего, уважаемого всей клиникой человека. Андрей не стал ломать заведенную традицию и отваживать привыкших к уютному местечку докторов. Даже кофеварку он приобрел и поставил именно здесь для общего пользования. А вот курить категорически запрещал и держать форточки задраенными – тоже.

Когда Панкратов открыл дверь, то к своему удивлению увидел доктора Линькова. Он, как и прежде, сидел у стола, писал что-то в истории болезни, пил кофе и дожевывал, похоже, последний пирожок. По крайней мере, на тарелке не было больше видно ни одного из его сородичей. Доктор сидел к ним спиной и поэтому не мог видеть огорченных лиц Панкратова и Марины. Однако это продолжалось недолго, уже через секунду они переглянулись и улыбнулись друг другу.

– Скажи хоть, с чем были пирожки? – спросил Андрей шепотом.

– С капустой, – так же тихо ответила она. – Да вы не огорчайтесь, – очевидно, все-таки он не смог скрыть своего сожаления в связи с произошедшей потерей, – я вам еще напеку, но принесу только завтра.

– Да, ну что ты, Марина, переживем это несчастье. Не утруждай себя, как-нибудь обойдусь без пирожков. А если быть честным, то именно сейчас пирожок я бы съел. Тем более с капустой! – От досады Панкратов даже крякнул. Доктор Линьков обернулся и, увидев их, попытался встать, но Андрей Викторович жестом остановил его.

Линьков обратился к Марине и, сияя от счастья, произнес:

– Мариночка, – при этом он противно икнул, – у вас просто дивно получились пирожки. Андрей Викторович, – Линьков кивнул в его сторону, – почему-то не захотел их попробовать. А зря! Пришлось его выручать.

– Я рада, что вам они понравились, – вежливо произнесла Марина.

– Напишите мне рецепт их приготовления, – продолжал Линьков. – Я в приказном порядке обяжу супругу научиться их готовить. И вас угощу. Вот тогда вы, Андрей Викторович, уже не посмеете отказаться, обещаю вам.

«Вовсе я не отказывался, – подумал Андрей Викторович, -с чего это он взял?» Но вслух неожиданно для себя сказал:

– А вы, Михаил Феклистович, похоже, так и не оторвались от насиженного места?

Линьков тут же встал, стал что-то невразумительное говорить.

– Да сидите, чего уж там, до конца работы немного осталось, – ради приличия стал останавливать его хозяин кабинета.

– Нет, нет, прежде всего работа, – озабоченно засуетился Линьков. – Пойду все-таки больных посмотрю. Еще раз спасибо вам, Мариночка.

Андрей Викторович без теплых интонаций в голосе согласился с ним:

– Конечно, сходите, Михаил Феклистович, дело нужное и полезное.

Было видно, как Марина еле сдерживает улыбку.

После слов начальника Линьков наконец-то покинул их. Панкратов отдернул сине-полосатую штору и вопреки своим же распоряжениям форточку захлопнул.