Ингрид Нолль - Почтенные леди, или К черту условности! Страница 22

— По всем углам сердечки.

Ее тоже озадачило загадочное сообщение про какую-то тайную миссию. На передней стороне открытки было изображено древнее оливковое дерево и подписано: Bella Liguria.

Скрепя сердце, рассказываю подруге все, что узнала по телефону Йолы.

— Чудовищно! — возмущенно восклицает Аннелиза. — Пусть этот подлец и не думает даже показываться у нас! Самое время уезжать, и пусть он торчит перед запертой дверью!

Мы обе испереживались, но гнев немного помог сгладить разочарование.

— Подумайте только, ну как можно назваться Йолой! — распаляется Аннелиза. — Наверно, это сокращенное от Йоланта. Так свиней кличут!

Догадываюсь, что она об этом узнала из какой-нибудь комедии или оперетты.

— Может, он коллекционирует эксцентричные имена? — предполагаю я. — Следующая должна была в чем-то перещеголять Бернадетту!

— Или работает по алфавиту. После А, как, например, Аннелиза, следует Б, например Бернадетта, а за Йолой может еще быть Зоя!

Мы решаем, что ко всему прочему Эвальд еще и трус, ведь мог бы просто позвонить нам. Кроме мобильного в кармане, сегодня едва ли не в каждом летнем доме имеется стационарный телефон. Аннелиза вообще предполагает, что ее танцевальный кавалер ни в какой не в Италии, а эту открытку бросил в почтовый ящик один из его сообщников.

— Для алиби, — объясняет она.

15

Когда началась Вторая мировая война, моего отца призвали в армию. Помню, как я гордилась, что к тому времени научилась читать и писать, одно только мне удавалось с трудом — рисовать свастику. Хорошо помню, как моя тетя посоветовала вывести цифру четыре, а к ней уже подрисовать три ветви. У меня сразу получилось, я ликовала, но мама была не в восторге от моих успехов и лишь тихо вздыхала. Еще маленькой девочкой я чувствовала, что национал-социализм вызывает в ней стойкое отвращение, но причину понять не могла. Из осторожности мама молчала.

Мы, дети войны, были лишены защищенности — страхи взрослых невольно передавались и подрастающему поколению.

А позже невысказанные желания наших матерей так или иначе повлияли на наш выбор супругов: безопасность стояла на первом месте. Нам казалось, что наша любовь глубока и чиста, но мы же считали себя порядочными дочерьми и старались угодить родителям. Не было матери, которая бы не мечтала, чтобы дочь нашла приличного мужчину, способного обеспечивать семью. На первом месте в списке порядочных стояли чиновники с пожизненными контрактами. Стоит ли удивляться, что практически ни для кого из нас брак не стал источником радости. Парни оказались не в лучшем положении. В послевоенной мещанской атмосфере стремление сделать карьеру и гарантировать себе благополучие пользовалось абсолютным приоритетом. К картине благополучия полагалась подобающая правильная супруга, которая должна произвести на свет несколько детей, содержать в идеальном состоянии домашнее хозяйство и во всем поддерживать мужа.

Назвать нашу жизнь из-за этого безотрадной все-таки нельзя. Нынешнее поколение лишь посмеется над теми маленькими радостями, какие нам преподносило прогрессивное, как мы тогда считали, послевоенное время. Помню, как мы с Аннелизой в пятидесятые годы впервые попробовали пиццу, и она показалась нам высшим кулинарным наслаждением, доселе невиданным и таким шикарным. Наши внуки, вероятно, поймут наше состояние после своего первого посещения китайского ресторана, где подают змей.

Очень надеюсь, что объединившись с нашими молодыми провожатыми, мы еще переживем нечто волнующее. Завтра влюбленная парочка заедет за нами, и можно считать, что путешествие началось. Чемоданы упакованы; Аннелиза только что отнесла теплый яблочный пирог соседке, вознаграждая ее заранее за полив своих любимых растений. Я решила быстренько кое-что прогладить, чтобы не оставлять невыполненной работы.

Зазвонил телефон. Я сняла трубку. Раздались вопли незнакомого пронзительного женского дисканта. Это дочка Эвальда, отчаянно разыскивающая отца. Сообщаю, что мы недавно получили от него почтовую открытку из Италии, в которой Эвальд обещает в скором времени вернуться.

— Моя мама умерла! — восклицает незнакомый голос и громко всхлипывает.

От ужаса по телу пробегают мурашки, язык словно онемел. Кое-как справившись с волнением, спрашиваю, что произошло.

Как и было договорено, сын Эвальда заехал за матерью в клинику и привез домой. В тот же день Бернадетта позвонила дочери и заверила, что лечение принесло результат — она чувствует себя намного лучше. На следующей неделе дочь тщетно пытается дозвониться до матери, и до нее наконец доходит, что с той что-то случилось. Бернадетта не любила выходить из дома.

Сегодня, в выходной, обеспокоенная дочь спозаранку села за руль и проделала пятидесятикилометровый путь до родительского дома, чтобы лично убедиться, все ли в порядке. И нашла в доме два трупа: своей матери и неизвестного мужчины. Одетая, под несколькими шерстяными одеялами Бернадетта лежала на диване, а неизвестный на кровати в гостевой комнате.

Девушка сообщила, что она ничего не трогала и сразу же позвонила в полицию, однако на первый взгляд никаких следов насильственных действий она не обнаружила. Не нашлось и посмертного письма. Врач установил, что смерть по всем признакам наступила несколько дней назад, но о ее причинах пока ничего сказать не может. Вскрытие покажет.

Разумеется, я пообещала, что как только Эвальд объявится, я незамедлительно направлю его к детям. Под конец разговора я позволила себе задать вопрос: не знает ли девушка некую докторшу по имени Йола Шэффер?

Дочь Эвальда ответила, что впервые слышит про такую и быстро попрощалась, поскольку собиралась продолжить разыскивать пропавшего отца. Ни о каком домике в Лигурии она также не слышала. От волнения я не успела запомнить ни ее имени, ни спросить номер телефона.

Увидев выходящую из соседского дома Аннелизу, я в полной растерянности бросилась ей навстречу. Господи, оставалось только надеться, что двойное убийство не на ее совести!

Своим принципиальным спокойствием и полной невозмутимостью при известии о трагедии подруга довела меня до белого каления.

— Для начала пойдем-ка в дом, — хладнокровно говорит она, — в конце концов, не нужно, чтобы об этом слышала вся улица. — Прежде чем усесться поудобнее в кухне, она достает из холодильника минеральную воду и пьет прямо из бутылки. — Теперь давай по порядку. Кто звонил, кто умер?

— Аннелиза, Бернадетта и неизвестный мужчина, предположительно органист, несколько дней мертвы! Отвечай немедленно: ты приложила к этому руку?!

— Разумеется, нет! — возмущенно заявляет она. — Тебе ли не знать, что все это время мы находились здесь, в доме, вместе. Единственно, куда мы выезжали, это в Баден-Баден. Кроме того, Эвальд не раз говорил нам, что и Бернадетта, и ее приятель одной ногой стоят в гробу.

— Вероятно, — говорю я, — но это же не оправдание, дающее кому бы то ни было право по своему усмотрению определять день их смерти. И вообще, с какой стати вы решили за бедного органиста? Может, он вовсе не собирался умирать? Боюсь, тут вы допустили ошибку.

— Что значит «вы»? — возмутилась Аннелиза. — Я невинна, как новорожденный младенец. Мне начинает казаться, что ты хочешь испортить мне предвкушение радости от нашего путешествия!

Я пришла в ужас. Какой нормальный человек после всего, что произошло, отправится в путешествие за удовольствием? А что мы скажем Эвальду?

— Ах, полно, — утешает Аннелиза. — Эвальд взрослый человек и в любом случае позвонит своим детям. А если не позвонит, то сам будет виноват.

В общем, я сдалась: подруга убедила меня в том, что мы не можем отказать очаровательным студентам, к тому же не должны отвечать за поступки Эвальда.

Ровно в десять наши водители дожидались у парадной двери, их собственный багаж состоял из двух набитых под завязку и местами оттопыривавшихся спортивных сумок. Они так радовались предстоящей поездке, что нетрудно было догадаться: возможность попутешествовать являлась для них не только необходимым побочным приработком. Мы подождали, пока они погрузят наши чемоданы, и залезли в машину. Первой за руль села девушка, ее приятель был на подмене. Оба в черных очках, в темных кепи с козырьками. Наверное, таким способом они решили обозначить свой новый статус — своего рода униформа. По дороге молодые люди рассказывали нам про свои прежние работы, которые почему-то приходились главным образом на гастрономическую область.

— Рикки приходилось столько раз сервировать столы, что она накачала двуглавую мышцу, — говорит ее друг и для подтверждения задирает девушке и без того короткий рукав. — Потаскай с утра до вечера поднос с пол-литровыми пивными кружками, мускулатура станет как у чемпиона по боксу!