Александр Щёголев - Как закалялась жесть Страница 22

Специалист по электронной защите получил оговоренный гонорар и удалился.

Когда обитатели больнички уже проснулись и начали отходить от наркоза, когда хозяйка распорядилась насчет обеда, когда день двигался к экватору, в гости явился Неживой Виктор Антонович…

Сразу поднялись в будуар.

— Возьмите меня, — потребовала женщина, жадно притягивая к себе мужчину за ремень брюк.

Эта театральная фраза прозвучала в ее устах отнюдь не пошло. Высший пилотаж.

— Без вопросов, — сказал Виктор Антонович, аккуратно снимая пиджак. — А что еще тут можно взять?

С полчаса они не разговаривали, если не считать междометий. Затем гость поискал китайскую вазу, чтобы бросить туда очередной использованный презерватив. Вазы не нашел — и положил сию драгоценность на хрустальную ладонь, стоявшую на туалетном столике и выполнявшую функцию подставки для колец.

Он прошелся по будуару, с хрустом разминая руки, — в чем был, не одеваясь. В свои сорок пять полковник был — просто на загляденье. Усевшись на кровати по-турецки, Эвглена Теодоровна следила за ним взглядом готовой к прыжку кошки. Особенно впечатлял размер гениталий гостя и, если можно так выразиться, их фасон, о чем он был прекрасно осведомлен.

— Ну что, поговорим о делах наших скорбных?

— А это обязательно? — мурлыкнула хозяйка, не торопясь выходить из образа представительницы кошачьих.

— Дуру не строй из себя, — сказал он грубо. — Тебе не идет.

Она принялась одеваться. Он остановил ее:

— Подожди. Стопы мне разомни, если не трудно.

— С нас-лаж-де-ньем! — она в момент соскочила с кровати, уложила мужчину обратно и устроилась возле его ног. Работа закипела.

— Хорошо… — сказал Неживой расслабленно. — Ты доперла наконец, кому два последних дня отправляла… хм… игрушки в виде пальцев?

— Ну… не до того было… а что, правда не Первому заму?

— Ты, моя маленькая, газет не читаешь? Телевизор не смотришь? Первый зам — из чей команды?

— Вице-президента… кажется.

— Вот здесь помнИ, левее… и вот здесь… еще… еще… хорошо… а несколько месяцев назад — что случилось в семье вице-президента? Об этом разве что холодильник не вещал. Неужели не слышала?

— Вице-президент… — прошептала она. — Ну, конечно… А почему так сложно, почему не напрямую?

— Не задавай идиотских вопросов, Эвочка. Первые лица никогда не подставляются, для того и существуют преданные люди. И вообще, есть уровни, до которых тебе никогда не допрыгнуть, смирись с этим. Ну что, поняла главное?

— Я поняла, Виктор Антонович. Мое место возле параши.

— Грубишь?.. Да, вторую ногу… спасибо, маленькая… Твое место на том уровне, который тебе позволили занять.

— Вы решили меня закрыть?

— Зачем же! Твоя фирма приносит радость многим уважаемым людям. Дело, которому ты посвятила жизнь, пусть и попахивает мертвечиной, зато объединяет властную и финансовую элиты и в целом укрепляет стабильность в государстве.

Эвглена Теодоровна закончила массаж стоп и спросила:

— Кто ваш король, Виктор Антонович?

Он молча встал, взял с туалетного столика помаду и написал на экране монитора: «Служба ЗК».

Сразу стер.

— Не поняла, — честно призналась она.

— Вот и хорошо, что не поняла, — сказал он. Наличие в комнате монитора слежения наконец удостоилось его внимания. — О, новая игрушка?

На экране была видна палата. В изрядно искаженном виде, но целиком. Саврасов карабкался на унитаз, снимал бриджи… Неживой гоготнул.

— Да ты извращенка! Что решила насчет списка?

— Ка… Какого списка?

— Опять включила «дурочку»? — поморщился гость. — ВСЕГО списка. Нам нужны твои клиенты.

— Кто мне подсунул «жучков»? Вы, Виктор Антонович?

— Это вам, людям, чтобы узнать, нужно подслушать, — сказал он с гримасой, похожей на улыбку. — Мне нужно только захотеть узнать. Ты не ответила, моя сладкая.

— Я же не могу… — взмолилась она. — Это же как врачебная тайна… как тайна исповеди… Это непорядочно, это уже не бизнес…

— Ну, загнула! Не сходи с ума, девочка, ты не бизнесом занимаешься. Ты преступница.

— Я себя уважать перестану, — простонала она в отчаянии.

— Зато жива останешься, дура.

Несколько мгновений молчали.

— Все-таки — нет, — сказала Эвглена Теодоровна, приняв решение.

— Не поняла ты меня, не поняла… — Неживой покачал головой, — а жаль… не зря тебе дали такой псевдоним — Купчиха…

— Люди завистливы и малокультурны.

— Так и я о том же… Давай-ка опять навестим твою мясницкую. Поприветствуем твоего супруга… А вот это мы категорически исключим. — Он загасил монитор и вынул из разъема шнур, ведущий к телекамере. — Хорошая у тебя игрушка, Эвочка, но из меня плохой актер…

Гость собрал свою одежду с ковра (получился большой ком), отдернул портьеру и открыл дверь в больничный коридор, — не одеваясь.

— Вы что, прямо так пойдете? — ужаснулась она.

— Да какая разница. Все свои. Там и облачусь, чего зря время терять.

Он пошел к палате.

Она кое-как влезла в белье, в шелковый халат и побежала следом.

Я слышу тяжелое шлепанье босых ног, идущее от будуара. Я вижу здоровенного голого мужика, выходящего из коридора. В первое мгновение мелькает безумная надежда: любовник «сорвался», оглушил Эвглену, пошел выяснять, что тут у нее творится… Облом. Очередной облом.

Узнаю Неживого Виктора Антоныча. Его видок меня не удивляет, я здесь отучился удивляться. Прямой опасности не чувствую, а значит его появление — это не повод слезать с горшка.

Он словно мысли мои подслушал:

— Сидите, сидите, — этак небрежно. Озирается и бросает ком с одеждой… мне на кровать!

Он отлично сложен, качественнее, чем я в мои лучшие годы. Широкий, но при этом плоский, — как парадная дверь в особняке. Его бы на операционный стол под зайчиками — вот девочки бы порадовались такому роскошному куску плоти… Необычный цвет кожи, правда, притормаживает эстетические восторги. Ноль загара — ладно. Человек не то чтобы бледный или, там, бело-розовый; нет, он как будто стеклянный, как мертвый. В тон волосам на голове… Впрочем, здоровенная сарделька, болтавшаяся между ног и устрашившая бы любого античного ваятеля, не оставляет сомнений в том, что мужик жив и готов к бою.

Хорошо, что его главный калибр находится в выключенном состоянии, а то даже я бы, наверное, смутился.

Зацепившись взглядом за Алика Егорова, возле койки которого стоит выключенная «искусственная почка», Неживой непроизвольно морщится. Конечно, для полноценного «аккорда» не годится, понимаю я. Речь, помнится, о десятках контейнеров шла… А кто годится? Лучше об этом не думать…

— Не плачь, парень, — участливо говорит Неживой. — Люди на гемодиализе живут по пять-шесть лет. Зафиксирован даже случай, когда пациентка прожила двенадцать лет. Мало того — ребенка в такой ситуации родила!

— Я уже свое… отрожал… — выдает ему Алик.

Гость от души смеется. Тут и Эвглена прилетает, завязывая на ходу поясок халата.

— Вам не холодно, Виктор Антоныч? — спрашивает она с намеком.

Тот не слышит вопрос. Продолжая смеяться, он показывает Эвглене на обгрызенные руки музыканта:

— Вот об этом я тебе и толковал, дурища-бабища!

— Я бы попросила…

— Тихо, тихо, я бы тоже попросил. Оставь нас, пожалуйста, с твоим мужем наедине. Поговорим, так сказать, тет-а-тет. Как мужчина с мужчиной.

Я уже справил нужду, уже подтерся, уже вернул штаны на место. Самое время возвращаться. Торжественно сползаю с трона…

И вдруг Виктор Антоныч портит воздух. Получается у него так громко и так неожиданно, что мы все застываем, застигнутые врасплох. Немая сцена.

Он радуется, как дитя:

— А здорово я пернул, да? Здорово пернул? — оглядывает всех искрящимися глазами. — Эвочка, ну ты скажи, тебе понравилось?

— В вас все прекрасно, вы же знаете.

— Прямо как Чехову Антону Палычу, царствие ему небесное… Ну и выброс! Господин Саврасов, вы, как художник, не можете этого не оценить!

Теперь он смотрит на меня. Ждет. Взгляд его из-под жутких нависающих бровей неподвижен и гнетущ. Маленькие глаза — как пуговицы. Ох, что за мутный человек… Надо бы ответить, так ведь вляпаешься сдуру…

— Это была музыка… — отчетливо произносит студент Гнесинки. — Трубы Судного Дня…

Неживой подходит к его койке.

— Какие трубы, любезнейший?

— Ваш духовой инструмент достоин этого места… чистое «фа», которое вы произвели… как и ваша нагота… что естественно — то не всегда прекрасно, но всегда понятно… вот почему нагота сатира естественна в своем уродстве…

Ну, Долби-Дэн! Ну, дал! Мало того, что отвлек внимание от моей персоны, так еще и врезал — наотмашь. Гость поиграл скулами.