Джоанн Харрис - Остров на краю света Страница 22

В этот вечер я нашла Флинна в его блокгаузе, за постройкой водопровода.

— Под скалой — песок, он фильтрует воду, — объяснил Флинн. — Мне только и остается, что накачать ее насосом в дом.

Это была типичная для него хитроумная идея. Я видела следы его работы по всей деревне: старый ветряк, отстроенный, чтобы качать воду, осушая поля; генератор в сарае у Жана Большого; дюжина сломанных вещей, которые теперь починены, отполированы, смазаны, прилажены, восстановлены и введены в строй при участии лишь умелых рук и нескольких запчастей.

Я рассказала ему про свою беседу с Ксавье и спросила, нельзя ли построить что-то подобное для осушения Ла Буша.

— Может, его и удастся осушить, — сказал Флинн, поразмыслив, — но вряд ли получится сохранить от затопления. Его заливает каждый раз при высокой воде.

Я подумала об этом. Он был прав: Ла Буш мало просто осушить. Нужно нечто вроде волнолома, как в Ла Уссиньере, — сплошной каменный барьер, чтобы защитить устье Ла Гулю и сдержать атаки приливов на ручеек. Это я и сказала Флинну.

— Если уссинцы смогли построить плотину, — сказала я, — то и мы можем. Камень возьмем с Ла Гулю. И снова заживем в безопасности.

Флинн пожал плечами.

— Возможно. Если вы как-то сумеете собрать деньги. И убедить достаточно народу вам помочь. И в точности вычислить, где надо построить плотину. Пара метров в ту или другую сторону — и, считай, работа пропала даром. Нельзя просто свалить сотню тонн камня у оконечности мыса и считать, что дело сделано. Вам понадобится инженер.

Меня это не обескуражило.

— Но это можно сделать? — не отставала я.

— Скорее всего, нет. — Он внимательно осмотрел механизм насоса и что-то подкрутил. — Это лишь переадресует вашу проблему куда-то еще. И то, что уже размыло, не принесет обратно.

— Нет, но, может быть, это спасет Ла Буш.

Флинн как будто развеселился.

— Старое кладбище? А толку?

Я напомнила ему про Жана Большого.

— Для него это был сильный удар, — сказала я. — Святая, Ла Буш, «Элеонора»…

И конечно, хотя об этом я не стала говорить вслух, мое собственное прибытие и все вызванные им неурядицы.

— Он считает, что я виновата, — сказала я наконец.

— Нет. Не считает.

— Он из-за меня уронил святую. А теперь поглядите, что случилось с Ла Бушем…

— Мадо, я вас умоляю. Почему вы вечно считаете себя за все в ответе? Неужели не можете дать делам идти своим чередом?

Голос Флинна был сух, хотя он все еще улыбался.

— Мадо, он не вас винит. Он винит самого себя.

18

Обидевшись, что мне не удалось убедить Флинна, я пошла прямо на Ла Буш. Был отлив, и вода стояла низко, но все равно многие могилы оставались под водой, и вдоль дорожки были глубокие лужи. Чем ближе к ручью, тем ущерб был сильнее: морской ил застыл потеками на краю стены, когда-то укреплявшей устье.

Вот она, уязвимая область, всего десять-пятнадцать метров в длину. Когда прилив устремлялся вверх по ручейку, вода переливалась через края, примерно так же, как и в Ле Салан, и впитывалась в солончаки. Если только чуть-чуть приподнять берег, чтобы вода успевала сойти…

Кто-то уже пытался это сделать — в устье ручья были навалены мешки с песком. Видно, мой отец или Аристид. Но ясно было, что одними мешками не спастись: их понадобились бы сотни, чтобы хоть как-то защитить русло. Я опять подумала про каменную стену: не на Ла Гулю, а здесь; может, это временная мера, но хоть как-то привлечет внимание, покажет саланцам, что можно сделать…

Я вспомнила про отцовский тягач и прицеп в заброшенной шлюпочной мастерской. Там и подъемник был, если только я смогу им управлять; лебедка, предназначенная, чтобы поднимать лодки для осмотра и починки. Она работала медленно, но я знала, что она может поднять любую рыбацкую лодку, даже такую, как «Мари-Жозеф» Жожо. Я подумала, что с лебедкой мне, может быть, даже удастся стащить к ручью большие камни, чтобы построить что-то вроде барьера, а потом, может быть, укрепить его накопанной землей и удерживать все это на месте камнями и брезентом. Я решила, что это может сработать. В любом случае стоит попробовать.

Мне понадобилось почти два часа, чтобы пригнать на Ла Буш тягач с подъемником. Была середина дня, но солнце призраком пряталось за покровом облаков, и ветер опять переменился — резко, к югу. На мне были рыбацкие сапоги, vareuse, вязаная шапочка и перчатки, но все равно становилось холодно, и ветер был влажный — не дождь, но водяная пыль, какая обычно летит от поднимающегося прилива. Я посмотрела, где солнце, и решила, что у меня есть еще четыре или пять часов: довольно мало для того, что мне надо было сделать.

Я работала так быстро, как только могла. Я уже приметила несколько больших отдельных камней, но их оказалось не так просто вытащить, как я предполагала, и мне пришлось копать, чтобы высвободить их из дюны. Вокруг них сразу набежала вода, а я с помощью тягача выдернула их с мест. Подъемник с выматывающей душу медлительностью устанавливал камни на место своей короткой крановой стрелой. Мне пришлось несколько раз передвигать каждый камень, прежде чем он оказывался где надо, каждый раз заново закреплять толстые цепи вокруг камня, возвращаться к подъемнику, опускать стрелу так, чтобы камень касался устья ручейка в нужном месте, и снимать цепи. Я промокла почти сразу, несмотря на рыбацкую одежду, но почти не замечала этого. Я видела уровень поднимающейся воды; вода стояла уже опасно высоко у поврежденного берега, и ветер покрывал ее рябью. Но валуны уже стояли на месте, их закрывал кусок брезента, мне оставалось лишь придавить его уже набранными камнями, подсыпать земли — и дело сделано.

И тут сломался подъемник. Не знаю, то ли что-то случилось со стрелой, может, я ее перегрузила сверх меры, то ли с двигателем, а может, все дело было в том, что я провезла подъемник по мелководью, но он застыл и отказался двигаться. Я потеряла какое-то время, отыскивая причину поломки, потом, когда стало ясно, что мне это не удастся, стала носить камни вручную, выбирая самые большие, какие мне только удавалось поднять, и скрепляя их вместе полными лопатами земли. Прилив живенько поднимался, подбадриваемый южным ветром. Я слышала, как вдалеке по отмелям идут первые волны. Я продолжала копать, используя прицеп тягача для подвоза земли к постройке. Я использовала весь брезент, какой у меня был, и набросала побольше камней, придавливая его, чтобы землю не смыло.

Я закрыла меньше четверти нужного расстояния. Но все равно мое наспех сделанное сооружение пока держалось; если бы только не сломалась лебедка…

Уже темнело, хотя облака немного поредели. Ближе к Ле Салану небо было красно-черное, зловещее. Я на мгновение остановилась, чтобы размять ноющую спину, и увидела, что кто-то стоит надо мной, на дюне, силуэтом на фоне неба.

Жан Большой. Я не видела лица, но, судя по его позе, он за мной наблюдал. Он смотрел еще несколько секунд, потом, когда я пошла к нему, неловко плюхая по грязной воде, просто повернулся и исчез за гребнем дюны. Я пошла за ним, но — от усталости — слишком медленно, зная, что, пока я дойду до места, отца там уже не будет.

Я видела, как внизу прилив шел вверх по ручью. Прилив был еще невысоко, но со своей позиции я уже видела слабые места сооружения: места, где ловкие пальчики бурой воды смогут пробраться через рыхлую землю и камни, открывая путь. Тягач уже стоял по брюхо в воде; еще немного — и двигатель зальет. Я выругалась и помчалась вниз к ручейку, завела мотор, он дважды заглох, потом мне наконец удалось отогнать шумно протестующий тягач в облаке маслянистого выхлопа на безопасное место.

Чертов прилив. Чертово невезение. Я со злости бросила в воду камень. Он ударился об укрепления в устье с издевательским плеском. Я выдрала останки мертвой азалии и швырнула туда же. Я поняла, что во мне бушует внезапная, апокалипсическая ярость, готовая взорваться, и через секунду уже швыряла в ручей все, что могла поднять, — камни, пла́вник, всякий мусор. Лопата, которой я раньше копала, все еще лежала в прицепе; я схватила ее и принялась яростно копать мокрую землю, взметая в воздух невозможный душ из земли и воды. Из глаз у меня текли слезы; горло болело. Какое-то время я не сознавала, что делаю.

— Мадо, остановись. Мадо!

Я, должно быть, слышала его, но повернулась только тогда, когда его рука легла мне на плечо. Мои ладони под перчатками покрылись волдырями. Было больно дышать. Лицо покрылось коркой запекшейся грязи. Он стоял у меня за спиной, по щиколотку в воде. Обычная ирония исчезла: теперь у него вид был сердитый и обеспокоенный.

— Мадо, ради бога. Ты что, никогда не сдаешься?

— Флинн. — Я тупо уставилась на него. — Что вы тут делаете?

— Я искал Жана Большого. — Он нахмурился. — Я кое-что нашел, что вынесло приливом на Ла Гулю. Думал, ему будет интересно.