Татьяна Соломатина - От мужского лица (сборник) Страница 22

— А те, что в городе?…

— В го-ороде… Да во всех… Ладно, всё. Я сказал, что делать.

— Ты сказал двое?…

— Да, двое… И больше ни слова! — Он исчезает у меня за спиной…

Пустое кресло

В плену у тьмы

Стенает зверь,

Мерцает око.

Как беспробудно одиноко

В глуши потерь…

«— Аллё, привет.

— Папа, ты скоро приедешь?

— Скоро, малыш, где-то через часок. — «Через часок, он говорит».

— Как ты спала, хорошо?

— Хорошо.

— Я приеду, и пойдём гулять в парк. Ещё привезу тебе маленький подарок, то, что ты хотела.

— Пода-арок?!

— Да.

— Пап, а у нас такой хороший договор, я днём спать не буду…

— Ну, а ты что должна делать по такому хорошему договору за то, что днём не будешь спать?

— Ну, ничего. Просто такой договор. Хороший, правда? Я же уже большая…

— Правда. Я уже скоро подъеду, дай мне маму, пожалуйста, ладно?

— Ладно.

— Пока.

— Пока…»

«— Пап, так хорошо с тобой оставаться.

— …

— Я хочу музыку, давай танцевать.

— Давай.

— А потом ты мне дашь поиграть в тетрис?

— Конечно.

— Ну, давай танцевать. Надо погромче сделать.

— Можно я посижу, посмотрю на тебя, принцесса?

— Пап, ну, давай танцевать!

— Я не хочу, малыш. Ты танцуй, а я посмотрю. У тебя здорово получается. А потом мы поиграем с тобой, во что ты захочешь, ладно?

— Ладно…»

«— Можно я схожу в гости к Наташе?

— Конечно. Только ненадолго, ладно?

— Ладно.

— А то мне уже скоро уезжать.

— Пап, почему тебе нужно уезжать?

— У меня дела, малыш.

— Пап, не уезжай.

— Беги к Наташе, я тебя подожду…»

«— Пап, давай больше не пойдём на море!

— Ты так говоришь, потому что не хочешь больше ходить по этой длинной лестнице?

— Да.

— Просто ты устала сейчас. А завтра опять захочешь на море, и мы опять пойдём.

— Не захочу.

— Вот увидишь.

— Пап, я хочу ездить на машине.

— Ты сама хочешь водить машину?

— Да!

— Тебе надо немножко подрасти и чтобы у тебя были крепкие ручки и ножки. А чтобы они были крепкими, надо много плавать и ходить по лестницам. Поэтому, когда мы ходим по лестнице, мы тренируемся. Это просто такая тренировка, понятно?

— Да.

— Ты готова тренировать ноги?

— Готова.

— Ну, тогда вперёд…

— Пап, ты готов тренировать ноги?

— Готов. А ты готова?

— Да.

— Вот и молодец. Смотри, какое сегодня прозрачное море, даже с такой высоты видно.

— А медуз нет?

— Нет…

— Разве ты видишь?

— Я знаю…»

«— Что тебе привезти с Севера?

— Ягодки.

— Какие?

— Брусничку.

— Это потому что я привозил её в тот раз?

— Да.

— Понятно. А ещё я привезу тебе маленький кусочек северного сияния, хочешь? Я посмотрю на него там и быстро закрою глаза, тогда немного останется внутри, а когда приеду, ты посмотришь мне в глаза и увидишь его.

— Пап, я тоже хочу на Север.

— Пока не получится, малыш.

— Почему?

— Маленькие девочки не справятся там, в тайге. Ты подрастёшь немного, и я обязательно возьму тебя с собой, хорошо?

— Хорошо.

— Я обещаю…»

Она веселится бесшабашно, легко. Иногда вдруг начинает вредничать ни с того ни с сего, или попрошайничать — всё, что придёт в голову, настойчиво, с обидами, со смесью смирения, непокорности и хитрости, как весенняя капель, беззаботно и всё же по-настоящему. Брат уже взрослый, всем видом показывает, что у него свои интересы, но хватает его ненадолго. Стоит немного зацепить его — и нескольких лет разницы между ними как не бывало, — носятся, гогочут, ругаются…

Он сидит на сухом бревне, а они бегают вокруг, веселятся, пытаются втянуть его в свою незатейливую игру. Он отнекивается, подыгрывает и, не обижая, отказывается. Просто сидеть и смотреть на них — это счастье. Так уж всё устроено. В любой миг он отдаст за них свою жизнь. Он чувствует это счастье, купается в нём, но не может принять внутрь себя. Так уж он устроен.

Тонкая, как нить шелкопряда, печаль изливается и струится по асфальту площадки. Он знает — они чувствуют это. Это делает их родными, близкими, но не одним целым. Никогда, ни с кем, целым.

Он один

И пушистый снег

Сугробами между строк

Над равниной холодный день

И далёкого солнца цветок

Ему хочется плакать. Но знание собственного естества отметает прочь всё то, что всё равно не в силах изменить его. Он вновь ощущает счастье. Счастье, которое не принадлежит никому. Это счастье Мира.

Она пробегает мимо, заливаясь смехом. Пять часов пополудни, солнце касается кромки деревьев. Холодно, осень. С товарно-сортировочной станции доносится усиленный громкоговорителем голос диспетчера. Скелеты дубов на фоне неба ждут своих художников. Полусонный жук ползёт по бревну…

Он пытается раствориться, проникнуть в счастье, но исчезает сам. Остаётся пустое бревно, жук, счастливый смех, топот маленьких ножек по асфальту и тишина. Тишина пустоты. В мире больше ничего нет, только детский смех в пустоте…

«Это всё, что мы сделали здесь друг для друга…»[8]

Одно кресло осталось пустым. И море слёз выплеснулось на берег и впиталось в песок. В пустой песок на пустом берегу.

За горизонтом событий

Горизонт событий — понятие в астрофизике, подразумевающее под собой момент перехода коллапсирующей звезды в состояние чёрной дыры, при котором гипотетический наблюдатель, находящийся на звезде, оказывается полностью изолированным от событий в нашей вселенной, в абсолютной бездне.

Через несколько секунд свет становится ярче. Мне кажется, что вместе со светом приходит облегчение от разрывающего тело гула. Почему мне пришло в голову именно это сравнение? Ведь звук был отдельно. Он был постоянным фоном, почти всегда оглушающе громким. Но то, что я назвал гулом, — совсем другое. Как будто какая-то энергия, прокатываясь волнами и затрагивая каждую клеточку тела, несёт смятение и хаос. И лишь кратковременность этих волн позволяет выжить, не рассыпаться, оставаться в сознании.

Дня три. Он сказал «дня три». Это много или мало? Сегодня вроде бы вторник… Через три дня — пятница. Хороший день. Люблю пятницы… Что я должен выдержать? Удары, повторяющиеся каждую минуту и похожие на смерть? К чёрту! Что с давлением?… Стрелка на месте. А если прибор неисправен? Он сказал, что если пропустим — не выберемся. Откуда и куда не выберемся?… Может, спросить? Для этого надо пойти за ним. Нет. Если прибор работает, а я отойду… Что там со скоростью ветра?… Два и пять на сто в секунду… Это крейсерская скорость боинга… Что-то там в фильме было… С них срывало кожу таким ветром… Ни один дом не устоит… Под землёй, конечно, можно. Мы же под землёй?… А завалы?… Какие завалы?… Ладно, завалы. Понятно. У него взрывчатка, а у других?… Почему так внезапно?… Откуда он знал?… Нет, нет же, он не знал. Он готовился! Все эти разговоры… Он не мог знать, когда… Поэтому один… Разумно… Не стал никого уговаривать… Правильно… Он спасал своих… Нет, нет… не спасал… готовился, го-то-вил-ся! Да, да, помню… он говорил… всех хотел привезти в дом… воздух, природа, покой… Чтобы они все были здесь в тот момент, когда… уже в этот момент… трое, двое… кого-то нет… они все вокруг в креслах… шлемы или маски — не вижу… кажется, нет младшей… он любил её больше всех… всё время говорил о ней… все — это только дети?… Кресла… Всего пять… Ещё кто-то… Он не смог… не успел… дурацкие проблемы общения… не то настроение, не тот тон… подождём — всё уладится само собой… Нервы… Скоро, потом… а сейчас, СЕЙЧАС… потом нет… потом ветром срывает кожу… Что происходит?… Ветер… Два и девять на сто… Боинг начинает разваливаться… А мы?… У него план… И он готовился… Готовился… К чему?!