Майкл Фрейн - Шпионы Страница 22

– А, поняла! База! Бесподобно!

Она опускает журнал на землю на место.

– Наверное, лучше уж и не заглядывать в журнал, раз там такие страшные тайны.

Я наконец глотаю непрожеванное печенье. Она смотрит сквозь листву наружу и негромко бормочет:

– А ведь замечательное местечко для наблюдений. Вся улица как на ладони. Так вот, значит, чем вы тут занимаетесь. Ведете за всеми нами слежку, а результаты заносите в журнал, верно?

Я по-прежнему не отзываюсь. Такое чувство, будто простейшие слова, вроде «да» и «нет», сталкиваясь у меня на языке, взаимно нейтрализуют друг друга.

– По-моему, у Кита где-то есть бинокль для наблюдений за птицами. Он вам здесь очень бы пригодился.

Да/Нет. Уже пользуемся биноклем/Бинокль нам тут ни к чему.

– И что же вы углядели? Что-нибудь страшно подозрительное?

Неожиданно для меня самого моя голова отрицательно качнулась. Возможно, я начинаю очухиваться после первого потрясения. Наступает тишина. Я по-прежнему стараюсь не смотреть на ее перси, но макушкой поникшей головы ощущаю, что она ласково улыбается, и вдруг лицо ее становится серьезным. Стало быть, это еще не все.

– Ладно, будем надеяться, Канадская конная полиция в конце концов схватит преступника, и все кончится хорошо. Я вовсе не хочу портить вам игру. Но вы, друзья, все же не забывайте, что даже самая лучшая игра на свете может порой завести далеко. Будет очень стыдно, если вы ненароком обидите кого-нибудь из соседей. Мне кажется, было бы немножко, самую чуточку неучтиво вести настоящую слежку за взрослыми.

Ну, ясно, заметила-таки нас. В таком случае, почему она выговаривает мне, а не Киту? Известно же, что за провинности, совершенные детьми, родители отчитывают своего, а не чужого ребенка. Почему она специально явилась сюда и высказывает все только мне?

– Как хорошо, что Кит нашел себе настоящего друга, ведь человеку, у которого нет ни братьев, ни сестер, бывает порой одиноко, а Кит с трудом заводит друзей. Я знаю, фантазия у вас обоих буйная; и когда вы играете вместе, с вами, естественно, случаются интереснейшие приключения. Но Кит, как ты наверняка сам убедился, легко поддается чужому влиянию.

В крайнем изумлении я поднимаю голову и впервые смотрю ей прямо в лицо. Неужто она и вправду не понимает, что во всех наших затеях зачинщиком и командиром бывает только Кит? Разве может опытная шпионка столь превратно толковать то, что видела собственными глазами? Но это лишь делает честь моему другу, решаю я, – значит, Кит ничуть не хуже родителей умеет скрывать от окружающих свою истинную натуру.

Глаза у матери Кита карие, как у Барбары, но в них уже нет прежней спокойной самоуверенности.

Они пристально смотрят мне в лицо – точно так же сверлила меня взглядом Барбара, желая насладиться эффектом от своих дурацких сплетен. Только в глазах Китовой матери насмешливой искорки не видно. Они совершенно серьезны.

– Мне очень не хочется запрещать Киту водиться с тобой, – едва слышно произносит она. – Но и не хочется, чтобы он угодил в какую-нибудь неприятную историю.

Голос ее смягчается. Глаза тоже. Однажды заглянув в них, я уже не могу отвести взгляд.

– Есть на свете дела, которыми люди предпочитают заниматься не на виду, – продолжает она. – Вот как вы с Китом. И, как правило, им не хочется, чтобы об этих вещах судачили все, кому не лень.

Она продолжает пристально смотреть на меня, и я вдруг леденею от страха: что, если она возьмет и выложит все начистоту? Я уже готов умолять ее воздержаться от признаний. Не хочу я их слышать. Не хочу бесповоротно убедиться в нашей правоте.

Но она отводит взгляд.

– Это может быть какая-нибудь сущая ерунда. Ну, не знаю… Взять хотя бы мистера Горта. Допустим, он решил вечерком завернуть в привокзальную таверну выпить стаканчик пива; навряд ли он будет рад узнать, что кто-то за ним наблюдает и потом сообщает каждому встречному-поперечному: «А мистер Горт снова сидит в пивной». Или возьмем мистера и миссис Стотт. Едва ли им понравится, что кто-то ходит за Эдди по пятам и пялится на него. Или, предположим, вы начнете выслеживать обитателей «Тревинника». Они, вероятно, станут стесняться своей внешности, начнут конфузиться.

Ее примеры меня не убеждают. Всем известно, что мистер Горт ходит в пивную. Всем известно, что Эдди Стотта не следует разглядывать. Но разве плохо, если до ливреев из «Тревинника» наконец дойдет, как несуразно они выглядят и какими кажутся чужаками? Очень даже хорошо! Зато теперь мне ясно, что мать Кита не намерена прямо нам указывать, за кем именно не надо вести слежку и почему. И не намерена ни в чем признаваться. Я и рад этому, и разочарован. Она поднимает с земли пустую тарелку.

– Ты, во всяком случае, мальчик разумный, воспитанный, вот я и решила побеседовать с тобой наедине, без Кита. Разговор этот останется между нами, ладно? Пожалуй, даже Киту лучше о нем не говорить.

Я согласно киваю. А что мне еще остается делать?

– Как видишь, я тебе вполне доверяю. Полагаюсь на твое честное слово, да?

Я опять беспомощно киваю.

Она кладет руку мне на плечо и смотрит прямо в лицо:

– Ты ведь меня не подведешь, верно, Стивен?

Я отрицательно мотаю головой. Не убирая руки, она по-прежнему сверлит меня взглядом. Затем с легким вздохом выпускает мое плечо, готовясь выбираться из-под кустов, но вдруг замирает, глядя на нашу табличку.

– Вы меня, пожалуйста, извините. Как глупо, что я сразу не догадалась. Обещаю, что больше мешать вам не буду.

Она с трудом ползет под ветками, останавливается и опять оборачивается:

– Давненько ты не приходил играть к нам. Давай-ка я скажу Киту, чтобы он пригласил тебя завтра на чай, хорошо?

Она вылезает из зарослей во внешний мир и исчезает из виду, а я пытаюсь осмыслить случившееся. Опять я впустил посторонних в наш тайник. Опять все переменилось.

И теперь, когда ее уже рядом нет, я вспоминаю, с каким трудом выкарабкивалась она отсюда, и мысленно вижу ее со спины: повыше подола – нелепое пятно пыли, а все элегантное, строгого покроя платье там и сям, будто в насмешку, утыкано мелкими веточками и присыпано трухой сухих листьев. И мне вдруг становится… жаль ее, несмотря на все ее преступления. Как грустно, что ей пришлось унизить себя передо мной.

И тут я вздрагиваю всем телом от неожиданности: сквозь листву меня вновь высматривает мать Кита. Тарелки в руках уже нет. Вместо нее – опять корзина для покупок. Взгляд карих глаз снова безмятежен.

– Спасибо за компанию, – с улыбкой говорит она.

И не спеша направляется к углу.

Я гляжу ей вслед. В этот раз она наверняка пойдет через тоннель.

Но я не двигаюсь с места.

6

Отчего я просыпаюсь? Может, из-за волнений? Мы взялись за важное дело, но мать Кита велела мне прекратить слежку; как же нам теперь быть? Или мне не дает покоя нечистая совесть? Ведь я столько раз проявлял слабость и допускал всякие недостойные мысли.

Или причина лишь в том, что в моей плотно зашторенной спальне вдруг стало необычайно светло?

Сквозь щели в светомаскировке пробивается странное белое сияние. Я встаю, высовываю голову из-под шторы и замираю в изумлении. Открывающийся из окна знакомый скучный мир преобразился. На фоне бархатной черноты ночи заросли кустов в нашем палисаднике и фасады домов напротив залиты изысканно ярким, неземным бело-серебристым светом. Все замерло в полной, абсолютной тишине. Кажется, будто Тупик обернулся картиной с изображением Тупика; или какая-то сила, изловив волшебный перезвон часов в доме Хейуардов, превратила его в безмолвную трехмерную фигуру.

Ночь – почти забытое время суток. Как и полная луна, что льет с неба над крышами свой нежный свет, скрадывая запустение в нашем саду и щербатость штукатурки на домах напротив, смывая весь стыд и сумятицу прошедшего дня, оставляя лишь эту белоснежную тишь.

А ведь сейчас как раз середина лунного цикла. До безлунных ночей еще ровно столько же.

И что мне делать? Не могу же я по-прежнему выслеживать мать Кита и ходить за ней по пятам, раз она нас уже засекла и вдобавок взяла с меня слово, что мы больше не будем. Но не могу и перестать следить, перестать ходить за ней по пятам, ведь она, в сущности, дала мне понять: мы можем выведать такое, что ей хочется от нас утаить.

Очевидно, надо рассказать все Киту, пусть он разберется. Это же его мать! И шпионка его! Не менее очевидно, однако, что рассказать об этом Киту я не могу, потому что она не велела. Она велела мне молчать, а я только беспомощно кивнул. То есть согласился. Все равно, что дал слово.

Впрочем, и до этого накопилось много всякой всячины, про которую я не могу рассказать Киту. Про явившуюся к нам Барбару Беррилл. Про ее дурацкие завиральные истории о его матери и тетке. А теперь на меня навалился еще один секрет. Но если я его Киту не открою, разве сумеем мы и дальше действовать заодно?