Сергей Кузнецов - Девяностые: сказка Страница 22

Я сказала все это Антону, но думала про себя: мы ведь курили эту траву, все вместе. Горский, Олег, Антон, я сама. Когда Вася давал - я брала. То есть я помогала ему все спустить. Значит, я виновата. Предала его, предала, как Милу, как Димку.

Я когда-то любила эту квартиру. Прожила в ней почти всю жизнь. До сих пор помню, где что на кухне, на какой полке какая книжка. Макулатурный Дюма, хрусталь в серванте, чешские книжные полки, телевизор "Рубин", Высоцкий и Визбор за стеклами.

Я когда-то любила эту квартиру, но последние годы мне кажется: рак пожирает ее изнутри. Васина комната (когда-то мы жили там вместе) - она словно вирус. Расширяется и разъедает родительский дом. Уют исчезает, предметы, которые помню с детства, жмутся по углам. Как будто старушка, та, возле киоска, явилась сюда. Словно алкаш, что блюет мимо урны, опростался у нас на ковер.

Отец никогда не курил, но теперь, чуть откроешь дверь - запах дыма. Въевшийся в мебель, в ковры, в обивку. Наверное, полкило "афганки" превратились здесь в дым. Мне в жизни не выкурить столько за месяц, даже с друзьями.

Я говорю: Антон, заходи. Я когда-то любила эту квартиру. Макулатурный Дюма, хрусталь в серванте, чешские книжные полки, телевизор "Рубин", Высоцкий и Визбор за стеклами. Боб Марли в черном сиянье дредлокс, куча кассет на полу, следы от бычков на обоях, две пачки из-под "беломора", том Кастанеды. Я всех предала, думаю я, бросила Милку, бросила маму и папу, оставила их разбираться, сказала ну, подрастет, оклемается, но сама я в это не верю. Переводить факсы, наливать кофе, улыбаться гостям - только чтобы не думать: я всех предала.

Боб Марли в черном сиянье дредлокс, куча кассет на полу, следы от бычков на обоях, две пачки из-под "беломора", том Кастанеды. Падаю на диван и говорю Антону:

- Ты знаешь, я ведь его ненавижу. Своего брата. Знал бы ты, как я его ненавижу.

Антон садится рядом, смотрит недоуменно. Я вспоминаю: мы с ним занимались любовью две недели назад, в день Милкиной смерти. Он нежный, я помню.

Антон достает из кармана початый корабль: Может быть, дунем?

Я киваю, и он набивает. Я наберу полный рот горького дыма, поцелую Антона, выдохну - рот в рот. Так мы будем курить и потом - целоваться, косяк, а после - второй, может быть - третий. И Антон скажет что-нибудь типа хорошие шишки, я, похоже, убился, закроет глаза, и заснет прямо тут, на диване.

Я сложу все кассеты в тряпичную сумку - я в школе ходила с ней в магазин, сумка висела на кухне, на ручке двери, там я ее и найду - посмотрю на Антона, попробую вспомнить, как мы занимались любовью две недели назад, в день Милкиной смерти. Посижу на диване, поглажу по голове (он не проснется). Перед тем как уйти, вспомню всех, с кем спала: наберется немного. Видно, секс - не совсем для меня.

Дело в том, что трава - она лучше любви. Уж по крайней мере - честнее.

Ну, а впрочем - что вспоминать? Я ведь знаю - себя не обманешь: Димочка-Дима, из всех, с кем спала, я любила только тебя. Твои волосы, тело, глаза. Мы расстались полгода назад. Я сегодня тебя предала.

Извини, если сможешь.

Антон проснулся от чудовищного звона. "Эфиопы, - невпопад подумал он, - тоже православные. И значит, это растаманский благовест".

Звонили в дверь. Он спал не раздеваясь у Васи в комнате, зажав в руке пустую беломорину. Алены не было: наверное, ушла еще ночью. Спросонья матерясь, Антон пошел в прихожую и, зачем-то накинув цепочку, приоткрыл дверь, даже не спросив, кто там.

Пришедшие напоминали продолжение дурного сна - впрочем, не того, что снился Антону.

- Вася дома? - спросил один.

- Неа, - ответил Антон, размышляя, сколько секунд понадобится каждому из гостей, чтобы высадить дверь.

- А где?

- Хер его знает, я за него не ответчик, - сказал Антон и по лицу собеседника понял: сказал что-то не то. Улыбнулся: - А вы по какому делу?

- Он нам должен, - сказал второй.

- Да, я слышал. - Антон вспомнил и похолодел. - Восемьсот баксов, да?

- Девятьсот уже, - сказал первый, - мы его на счетчик поставили. Завтра будет девятьсот пятьдесят.

- Не будет, - сказал Антон и полез в карман. - Он вам деньги велел передать. Расплатились с ним, все нормально.

Антон подумал: надо бы добавить какое-нибудь бандитское слово - "в натуре"? "базаров нет"? - жаль, не знаю, как их правильно употреблять. Лучше не буду. Он молча достал бумажник, вынул девять купюр и показал их гостям.

- Другое дело, - сказал второй.

Антон протянул деньги в узкую щель, размышляя, не спросить ли расписки - но не решился. Бандиты ушли, Антон заперся и подумал: надо бы позвонить Алене на работу, сказать, что он решил Васины проблемы. Почему он так поступил? Он сам не знал. Может, когда Лера отдавала деньги, Антон понял, что финансовые и энергетические потоки не так уж сильно друг от друга отличаются, и с деньгами надо поступать, как с космической энергией: что к тебе пришло - передай дальше. Преврати себя, в шлюз, в проводник. Поделись с другими. А может, он подумал: они с Васей чем-то похожи, оба - младшие братья. Вот Алена ходит на работу, одевается как положено. Костя вообще зарабатывает какие-то немыслимые деньги. А Вася и Антон - они всегда будут лузерами, аутсайдерами, неудачниками. Козлами отпущения, глядя на которых старшие и успешные будут знать, что они-то сами правильно живут свою жизнь.

Такие люди, как мы, должны поддерживать друг друга, не правда ли?

Все правильно, думал Антон, как это сказано: будьте словно птицы небесные, которые не сеют, не пашут, а Господь им все равно зернышек ссыпает. Не парься про деньги, они сами появятся. Вот ведь странно, думал Антон, в России капитализм, все как один зарабатывают бабки - от старушек у метро и пацанов с грязными тряпками до моего брата Кости и Жениных одноклассников - одни мы с Васей-Селезнем не думаем о деньгах, а деньги - тут как тут. Почему бы всем так не жить? Господь зернышек насыплет, накормит, напоит, раскурит. Старушки у метро, пацаны с тряпками, инвалиды в поездах, музыканты в переходах - все они могли бы жить иначе, если бы доверились своей судьбе. Дунули - и расслабились.

Дунули - расслабились, повторил про себя Антон. Что-то здесь не так. Ах да: будь мне тридцатник с лишним, будь у меня двое детей - смог бы я дунуть и расслабиться? Вряд ли. Вот поэтому я никогда не женюсь, подумал он и поплелся на кухню.

Заваривая чай, Антон вспоминал вчерашний вечер. Как ушла Алена, он не помнил - наверное, и к лучшему. Если бы он не уснул, им бы, видимо, снова пришлось заниматься любовью - а после двух свиданий с Лерой морок рассеялся, и секс опять стал тем, чем и был раньше: занятием, которому люди придают слишком большое значение. Впрочем, думая о Лере, Антон вспоминал, что были моменты, когда в колыхании женской плоти чувствовалась какая-то особая психоделика, так сказать, слияние с матерью-землей, погружение во влажные плотные глубины, медленный тягучий ритм вечной трансформации, время, которое уже не время вовсе, потому что длится вечно… почти как под грибами, хотя грибы, конечно, лучше, тут двух мнений быть не может.

Вспомнив о Лере, Антон снова задумался о Жениной смерти. Что-то здесь не так. Красоту безмолвного балета расколол предсмертный Женин вскрик. Позитивный настрой обернулся бэд-трипом, от которого не было пробуждения. Сидор попросил Антона найти дилера - но чем дальше, тем яснее Антон понимал, что должен найти убийцу - и тогда, возможно, ему удастся узнать, что же случилось в загородной усадьбе.

Что там говорил Альперович? Женина смерть была выгодна всем? Вне подозрений только Лера и Поручик, они не в доле, им нечего ловить. Ну, раз Поручик вне подозрений, надо бы с ним встретиться, поговорить.

Из рюкзака Антон достал буклет клуба "Ржевский", нашел контактный телефон, набрал номер. Даже если Поручика нет в клубе, подумал он, мне скажут, где искать.

В трубке, однако, прозвучал знакомый похмельный голос:

- Добрый день, это говорит автоответчик клуба "Ржевский". Наш клуб работает с пяти вечера до восьми утра. Сейчас он закрыт, но в утешение вы можете прослушать новый анекдот о поручике, лучший анекдот прошлого месяца. Поручик Ржевский решил принять участие в подготовке референдума. Агитаторы сообщили ему новый лозунг: "Чтобы не стряслась беда, голосуй "нет нет да да". Ну, Поручик обрадовался, пришел к господам офицерам и говорит: "Господа офицеры! Мне тут новый каламбур сказали. Я дословно не помню, но речь там о референдуме. Короче, что-то вроде: "Чтобы не стряслась беда, суй свой хуй туда-сюда". Спасибо за внимание.

Слушая короткие гудки, Антон попытался вспомнить, в каком году был референдум и какие четыре вопроса тогда задавали. Выяснилось, что вопросов он никогда и не знал, а дату припомнить удалось: года полтора назад - как раз в том месяце, когда Никита привез из Амстердама двадцать марок кислоты, и они устроили кислотный марафон в лучших традициях Кена Кизи и Merry Pranksters. В конце концов выяснили: толерантность заметно возрастает, если принимать слишком часто - последние пять марок, можно сказать, пропали зря.