Этгар Керет - Дни, как сегодня Страница 22

— Я покажу тебе, это — волшебство. Чудо из страны чудес. — Сказал Абрам и бросил на толстого ироничный, взгляд. Он смахнул пыль с черного цилиндра и надел его на голову. Затем подошел к стоявшему на буфете радиоприемнику со встроенными часами, вынул вилку электропровода из розетки и положил приемник в ящичек.

— Фокус-покус, — провозгласил Абрам и дважды легонько стукнул волшебной палочкой по ящичку. Затем он открыл его — ящик был пуст… Нисим уважительно присвистнул.

— Немедленно верни этот приемник! Ты слышишь — немедленно! — закричал толстый и замахал перед лицом Абрама одним из бланков. — Я уже выписал на него квитанцию!

Абрам улыбнулся и снова открыл ящичек. Внутри лежала черная накидка. Абрам перекинул ее через руку и направился в спальню.

— Ты лучше не зли меня, ты слышишь? Немедленно верни приемник! — вопил толстый, не отставая от Абрама.

В спальне Абрам набросил накидку на картонную коробку с телевизором, который купил для своей матери.

— Ты что это делаешь? — кипятился толстый.

Абрам взглянул ему прямо в глаза и прошептал: «Алла казам — алла казум». Он резко сдернул накидку с коробки — она осталась на своем месте. Толстый облегченно вздохнул. Абрам раскрыл коробку — она была пуста… Нисим, заглянувший в нее из-за плеча толстого, восторженно захлопал в ладоши.

— Ну, ты совсем зарвался, — процедил толстый. — Так вот знай: то, что ты сделал — уголовное преступление, это фактически кража. Ты слышишь меня? Я немедленно иду сообщить об этом в полицию, ты слышишь?

Толстый вышел из комнаты, хлопнул дверью.

— Это было поразительно, просто поразительно. — восторгался Нисим. — Но будь осторожен: этот Кауфман — сволочь, он действительно пойдет в полицию.

— Переживем, — отмахнулся Абрам и вытащил телевизор из-под кровати, где прятал его все это время. — Он вернется с полицией не раньше, чем через полчаса — достаточно времени, чтобы отнести телевизор на квартиру к родителям.

Нисим помог Абраму поднять телевизор.

— Спасибо, — сказал Абрам.

— Я хоть и не знаю твою мать, но все равно пожелай ей веселого дня рождения и от меня, а?

Абрам согласно кивнул и вышел из комнаты.

— Эй, Абрам, — услышал он, когда уже выходил из квартиры. Абрам остановился и обернулся — в конце коридора стоял Нисим в цилиндре, подмышкой он держал волшебную трость.

— Кауфман забыл здесь вот это, — Нисим скомкал все квитаниии в маленький комок и засунул его в кулак правой руки, затем прикоснулся тростью к сжатому кулаку и произнес: «Алла казам — алла казум». Он разжал кулак — квитаниии исчезли…

— Та-рам! — воскликнул Нисим, снял цилиндр и поклонился.

Из сборника «Лагерь Кнеллера» (Тель-Авив, 1998 г.)

Рассказ о водителе автобуса, который хотел быть Богом

Это рассказ об одном водителе автобуса, который никогда не открывал двери автобуса опаздывавшим. Этот водитель не открывал двери ни для кого. Ни замкнутым старшеклассникам, которые обычно бежали рядом с кабиной и смотрели на него умоляющим взглядом; ни тем более упрямцам в теплых куртках, которые со всей силы барабанили в дверь, будто вообще пришли вовремя, и это он нарушает порядок; и даже старушкам с коричневыми бумажными пакетами, наполненными покупками, и которые махали ему дрожащей рукой.

Это не из-за того, что водитель был такой злой и поэтому не открывал дверь, нет, в нем не было и капли злости. Это было из-за его принципов. А принципы этого водителя гласили: если кто-либо опаздывает, скажем, не более, чем на полминуты, остается без автобуса и теряет из-за этого четверть часа своей жизни, то более справедливо по отношению к обществу не открывать ему дверь, поскольку эти полминуты теряет уже каждый сидящий в автобусе. И, если, предположим, в автобусе сидят шестьдесят человек, которые никому ничего плохого не сделали и пришли на остановку вовремя, то они вместе потеряют уже полчаса, что в два раза больше, чем четверть часа…

Такова была единственная причина, по которой водитель никогда не открывал дверь опаздывавшим. Он знал, что пассажиры не имеют ни малейшего представления об этом его принципе, как, впрочем, и те, кто бегут за автобусом и делают ему знаки открыть дверь. Он также знал, что большинство из них считает его просто сволочью. По-человечески ему было бы гораздо проще дать им подняться в автобус, услышать от них слова благодарности и увидеть их улыбки. Однако, делая выбор между благодарностью и улыбками, с одной стороны, и благом общества, с другой, водитель автобуса без всяких колебаний выбирал второе.

Человека, которому более других предстояло пострадать от этого принципа водителя автобуса, звали Эди. Только он, в отличие от других людей, даже не пытался бежать за автобусом в силу того, что был лентяем и пессимистом. Этот Эди был помощником повара в баре-ресторане, который назывался «Бистро» — как и популярная игра в слова, которую придумал глупый хозяин этого заведения. Еда в «Бистро» была не очень, но сам Эди был очаровательный человек, настолько милый, что, когда, например, у него получалось не очень хорошее блюдо, он сам выносил его к столу и извинялся перед посетителями.

Вот в один из таких моментов, когда он в очередной раз вышел извиниться, он и встретил счастье или, по крайней мере, шанс на счастье. Этот шанс был девушкой, настолько милой, что она пыталась до конца доесть ростбиф, который он ей приготовил, только чтоб не огорчить Эди. Эта девушка не хотела говорить ему свое имя и давать телефон, но была настолько мила, что согласилась встретиться с ним на следующий день в пять в том месте, которое они определили заранее, — в дельфинарии, если быть более точным.

У Эди была болезнь, причем такая, из-за которой он уже упустил немало в жизни. Эта болезнь была не из тех, вроде увеличивающихся полипов или что-то в этом духе, но она так или иначе уже очень навредила Эди. Эта болезнь проявлялась в том, что он всегда спал на десять минут больше, чем было нужно, и никакой будильник не мог справиться с этим. Из-за болезни Эди всегда опаздывал на работу в «Бистро», из-за нее и из-за нашего водителя, того, который всегда предпочитал общественное благо соображениям личного плана. Только на этот раз, поскольку речь шла о счастье, Эди твердо решил одолеть болезнь и вместо того, чтобы поспать днем, бодрствовал и смотрел телевизор. Для пущей верности он подстраховался — завел не один будильник, а три, да еще заказал, чтобы его разбудили по телефону. Но не было средств против этой болезни, и Эди, смотревший детский канал, заснул, как младенец.

Он очнулся, весь в поту, от оглушительного звона триллиона-миллиона будильников — на десять минут позже… Эди вышел на улицу в чем был и побежал в направлении автобусной остановки. Он уже забыл, как бегают, и его ноги чуть заплетались, когда отрывались от тротуара. Последний раз в своей жизни он бегал перед тем, как обнаружил, что можно удрать с урока физкультуры, и было это, кажется, в 6-м классе. Однако, в отличие от тех уроков физкультуры, сейчас он бежал изо всех сил, поскольку на этот раз ему было, что терять. И все боли в груди и хрипы от «Ноблес[51]» были сущей чепухой в погоне за счастьем.

Все было ему нипочем сейчас, кроме нашего водителя, который, как всегда, вовремя закрыл дверь и начал отъезжать от остановки. Водитель увидел Эди в зеркало, но, как мы уже говорили, у него были принципы. Логичные принципы, которые основывались прежде всего на справедливости и арифметике. Только Эди эти принципы были до лампочки — единственный раз в жизни ему надо было успеть действительно вовремя — и ради этого он продолжал бежать за автобусом, хотя у него и не было шанса. Неожиданным образом счастье улыбнулось Эди, правда, только наполовину: в ста метрах от остановки был светофор, и за секунду до того, как автобус подъехал к нему, загорелся красный.

Эди сумел догнать автобус и, заплетаясь, подошел к водительской двери. Он даже не постучал в стекло, так как у него не было сил, а только посмотрел на водителя влажными глазами и, задыхаясь, рухнул на колени. Это напомнило водителю кого-то из того времени, когда он еще хотел стать Богом, до того, как он хотел быть водителем автобуса. Это воспоминание было немного грустным, потому что водитель все же не стал Богом, но и радостным, поскольку он стал водителем автобуса, а это было на втором месте из того, что он очень хотел в жизни.

И вдруг водитель вспомнил, как однажды дал себе слово, что, если когда-нибудь станет Богом, то будет милостивым и милосердным, будет выслушивать каждое свое создание. И поэтому, когда с высоты своего водительского места он увидел Эди, стоящего на коленях на асфальте, он, несмотря на все свои принципы и арифметику, не мог не открыть ему дверь. И Эди поднялся в автобус и даже не сказал «спасибо», так как ему не хватало воздуха.