Виктор Пелевин - Диалектика Переходного Периода Из Ниоткуда В Никуда Страница 22

Но Степа не собирался сдаваться без боя. После заключения контракта с «Ойл Эве» он и сам предполагал, что работает на семейный бизнес (поэтому, попав в компанию, где кто-нибудь начинал высказываться про Татьяну Дьяченко или Романа Абрамовича, он вставал и с гордо поднятой головой выходил из комнаты). Так что весовая категория была одна.

Еще про Сракандаева было известно, что в свободное от работы на главного клиента время он занимался тем, что помогал надежно уводить из страны деньги – но проценты за это брал огромные, около пяти-шести. Кроме того, ходили слухи, что в бурные девяностые он заказал нескольких человек – но доказательств, естественно, не было.

В остальном бизнес Сракандаева строился вдоль тех же силовых линий, что и Степин. Удивляться тут было нечему: других в природе уже не встречалось. Может быть, их вообще никогда и не существовало, просто раньше, в романтические времена первоначального накопления, казалось, что они есть? Это был вопрос отвлеченный и философский, а такие, Степа знал, внятных ответов не имеют.

В практической области ответа тоже не ожидалось, но по другой причине: там уже давно не возникало никаких вопросов. С первого взгляда было ясно, что схемы, которые применял «Дельта-кредит», ничем не отличались от бизнес-технологий «Санбанка». И Степа, и Сракандаев были маленькими живыми винтиками в двигателе непостижимого уму мерседеса – березового «Геландевагена» с тремя мигалками, который сменил гоголевскую птицу-тройку, и так же неудержимо – чу! – несся в никуда по заснеженной равнине истории.

У каждого из них имелось свое уникальное место на общенациональной экономической синусоиде, но функция была одна и та же – сама синусоида, и это не могло быть иначе, потому что в любом другом случае мест на ней у Степы со Сракандаевым уже не оказалось бы. Чисто тригонометрия. В среду наступала Степина очередь перевести, обналичить, снять, откинуть, отмазать, отстегнуть, отогнать и откатить, а в четверг приходила очередь Сракандаева, и в эти минуты каждый из них был, возможно, самым важным для страны человеком. Но этим календарным сдвигом разница между двумя банками по большому счету и ограничивалась – в остальном они были экономическими близнецами, и даже крышевал их, как выяснилось, один и тот же джедай – Леня Лебедкин.

Зато как люди Степа и Сракандаев отличались очень сильно. Так, во всяком случае, следовало из досье.

Сракандаев слыл покровителем изящных искусств и имел множество друзей среди московской богемы. Степа эту публику презирал, полагая, что богема существует главным образом для того, чтобы скрашивать досуг дорогих адвокатов.

Сракандаев собирал картины современных художников. Степа считал всех их без исключения наперсточниками духа, причем нечистого.

Сракандаев проводил ночи в элитных ночных клубах. Степу туда было не заманить.

Сракандаев ездил на «Астон-Мартине» (модели «Vanquish 12», как у Джеймса Бонда, только у Бонда не было мигалки, а у Сракандаева была). Степа предпочитал солидно-патриотичный «Русич-V700», сделанный на основе классического «Геландевагена» (у него была одна из первых моделей штутгартского бюро по доводке «Брабусов» для клиентов из России, и он страшно ею гордился, хоть купил машину не новой).

Сракандаев любил водить сам. Степу, который терпеть не мог сидеть за рулем, возил шофер.

Словом, разница между ними была такая же, как между числами «34» и «43», – вся возможная плюс еще немного.

В справке приводилось два странных факта со ссылкой на «конфиденциальные источники». Во-первых, рабочий кабинет Сракандаева в «Дельта-кредите» был обит пробкой для звукоизоляции. Зачем, было непонятно. Во-вторых, в богемных кругах Сракандаева называли «Ослик Семь Центов». Почему ему дали такое прозвище, Мюс не смогла установить.

Степа в десятый раз поглядел на фотографию. На него смотрело глуповато-добродушное лицо с рыжеватыми усами и чуть косыми щелками хитреньких глаз. Захлопнув папку, Степа уставился в окно.

«Ослик, – подумал он, – но почему ослик? При чем тут ослик? Может быть, так: ноги дают цифру четыре, а уши плюс хвост дают три, итого получаем известно что… Но почему сначала ноги? И почему хвост надо считать с ушами, а не с ногами? Он ведь ближе к ногам. Одни загадки. Что это за «семь центов»? Наверно, сначала тоже был пакт с семеркой. А потом – четыре плюс три? Вместо моих три плюс четыре? Похоже. Правильно говорят, что зло – это просто зеркальное отражение добра. Но почему центы? Ах, если б знать, если б только знать».

43

Офис «Дельта-кредита» размещался в довольно странном здании. Это была полуразрушенная церковь, не представлявшая, видимо, ни исторической, ни архитектурной ценности: патриархия не предъявила на нее прав. Архитектор восстановил ее необычным способом: в завершенном виде здание выглядело не как отреставрированный храм, а как странный гибрид – модерновая конструкция, встроенная в чуть укрепленные стальными стяжками развалины. Небольшая пирамида из графитового стекла, вписанная в кирпичные руины, читалась как буква «дельта» – в общем, вышло стильно, остроумно и в меру святотатственно. Степа испытал зависть – его собственный офис, располагавшийся в солидном особняке, выглядел по сравнению с этим авангардным шиком по-купечески пошло.

Несколько раз проехав мимо «Дельта-кредита» на машине, Степа решился наконец проникнуть на враждебную территорию. Перед этим он в первый раз в жизни загримировался.

У него уже много лет пылилась в шкафу пегая борода, купленная спьяну в лондонском театральном магазине вместе с тюбиком спецклея. Она сделала его похожим на чеченского полевого командира. Немного подумав, он натянул свитер крупной вязки а-ля Хемингуэй, чем окончательно закрепил сходство с сепаратистом в поисках жанра.

Возможно, именно по этой причине охрана пустила его внутрь без расспросов, хотя у Степы наготове был проспект «Дельта-кредита» и вопросник по поводу кредитования – в крайнем случае он собирался выдать себя за ходока от бизнесменов из Сибири.

В приемной дожидалось несколько человек. У двери в кабинет Сракандаева сидела секретарша. Степа быстро сел в кресло возле входной двери, закинул ногу за ногу и закрылся потрепанным номером «Коммерсанта» с большим портретом Березовского на первой полосе.

Этот камуфляж не был случайной импровизацией. Степа знал, что в мозгу любой секретарши имеется область, по функциям близкая к определителю «свой – чужой» на станции противовоздушной обороны. Как именно этот определитель работает, Степа не имел понятия. Зато он знал, как его обмануть. Это был, можно сказать, боевой опыт – именно так один сумасшедший, точно знавший, где находится вход в Шамбалу, целый день прятался в его собственной приемной прямо напротив стола Мюс, которая потом долго не могла понять, откуда он выскочил при появлении Степы.

– Прямо из воздуха, – говорила она, разводя руками. – Incredible![24] Может, он и правда знает, где эта Шамбала?

Теперь у Степы в руках была та самая газета, конфискованная у сумасшедшего охраной (он не знал, что именно ставит такую надежную помеху вражеским радарам – портрет Березовского, слово «Коммерсант», или вся икебана, поэтому решил не рисковать). Все произошло, как Степа и надеялся: секретарша Сракандаева подняла на него глаза, увидела фото на первой полосе и тут же о чем-то задумалась. Вопроса о цели визита не последовало.

Оглядывая приемную из-за газеты в крошечный японский монокуляр, Степа словно открывал карты адского пасьянса. Они ложились одна к одной. На стене висели две картины – маленькая и большая. Обе на военную тему, по последней моде, но Степа быстро понял, в чем их подлинный смысл.

Первая, очень старая, изображала отряд гусар, несущийся куда-то сквозь клубы голубого перистого дыма (в небе над ними висела аккуратная красная надпись: «Семену Кожеурову на память от бойцов четвертой Гвардейской орденоносной штрафной бронетанковой дивизии»). Вроде бы во всем этом не было никакого криминала, но картина называлась «Прорыв». Сорок третья гексаграмма «Книги Перемен» – комментарии были излишни.

С большой картиной дело обстояло еще мрачнее. Ее автором был некий Лукас Сапрыкин – видимо, кто-то из богемных приятелей Сракандаева. Она называлась «Курская битва». Одного этого было достаточно, чтобы испортить Степе настроение на весь день. Но то, как именно Лукас Сапрыкин увидел Курскую битву, вызвало у Степы спазм предсердечной тоски. Картина изображала розовую «тридцатьчетверку», стоящую посреди поля, по которому бродили огромные тигры. На башне танка сидел на четвереньках голый человек в маске Бэтмана и гадил прямо в открытый люк.

После этого удара под дых Степа уже не удивился, опознав истребитель «МиГ-29» в модели самолета, стоявшей на столике в углу приемной. Это было естественно – число «29» являлось главным союзником сорока трех, и где же было обретаться его ядовитым щенятам, как не в логове зверя. Дальнейший осмотр помещения, возможно, открыл бы Степе новые сближения и смыслы, но тут в приемную вошел раскрасневшийся с холода Сракандаев.