Михаил Барщевский - Из жизни Вадима Осипова Страница 22

Когда он говорил, Косыгина заметила, что адвокат действительно волнуется. При этом выражение его лица перестало быть заискивающе-придурковатым.

— А что, один раз поработать самому, не перекладывая защиту на клиента, вам невмоготу?! — начала заводиться Косыгина.

Осипов молчал. Встал Мирский:

— Я поддерживаю ходатайство моего адвоката. Понимаете, Нина Петровна, здесь ведь специфические вопросы будут обсуждаться. Адвокат мне не поможет. Я сам должен…

— Мирский, я бы попросила вас обращаться ко мне «гражданин судья», — неожиданно резко оборвала его Косыгина. — Ваше мнение, товарищ прокурор?

Гособвинитель встала, растерянно глядя на судью. Такого тона ни в отношении адвоката, ни тем более подсудимого, которому, она давно заметила, Косыгина явно симпатизировала, молодая прокурорша не ожидала.

— На усмотрение суда, — тихо сказала девушка. Косыгина зло уставилась на прокуроршу. Та съежилась под ее взглядом и торопливо добавила:

— Впрочем, лично я оснований для отложения дела не вижу.

Даже не повернув головы в сторону народных заседателей, Косыгина произнесла:

— Суд, совещаясь на месте, решил: ходатайство защиты отклонить как необоснованное. Есть еще ходатайства, товарищ адвокат? — уже с откровенной издевкой спросила Косыгина.

— Нет, спасибо, — приподнявшись, Тихо ответил Осипов.

Шел третий час допроса. Первой задала свои вопросы Косыгина. Она допрашивала с пристрастием, понимая, что от других участников процесса толку будет мало. И действительно, прокурор ограничилась четырьмя вопросами, в основном сводившимся к формуле «подтверждаете ли вы ранее данное заключение о…».

Мирский сегодня был не в ударе. «Видно, и вправду без записей ему тяжело», — признала Косыгина, но менять что-либо было поздно. «Дотяну до вечера, а завтра вызову его еще раз. Мирский свое наверстает», — заключила Нина Петровна, и ее совесть удовлетворилась таким решением.

Подошла очередь Осипова.

«Полчаса позора адвокатуры», — вздохнула про себя Косыгина и опять с жалостью посмотрела на Мирского.

Вадим начал с простых вопросов — где, когда, кем проводилась экспертиза? Настаивает ли эксперт на своих выводах, сделанных на предварительном следствии? По каким документам проводилась экспертиза?

«Дурацкий вопрос. Ясно, что по тем, которые в деле!» — подумала Нина Петровна, но промолчала.

Осипов продолжал.

Косыгина поймала себя на мысли, что диалог адвоката и эксперта увлекает ее. Вопросы были профессиональными, некоторые с подковыкой.

Эксперт начал нервничать, но пока отвечал точно, не путаясь. Осипов стал задавать вопросы более жестко, напористо. Эксперт занервничал уже не на шутку.

Вдруг Косыгина сообразила, что Осипов вообще в свои записи не заглядывает. Вопросы задает по памяти. А вопросы-то — по документам. Смутное ощущение одураченности стало наплывать на Нину Петровну. Что-то происходило такое, чего она пока не могла осознать, но что-то необычное. Все шло не так, как раньше.

Это был другой адвокат! Не Осипов! То есть то же тело, лицо, одежда. Но другой голос, другой взгляд. Совершенно другой уровень профессионализма.

А Осипов продолжал задавать вопросы. Он по памяти гонял эксперта по 90-страничному заключению, просил прокомментировать некоторые несовпадения между выводами, содержащимися в разных разделах экспертного заключения. Бред! Парень знал экспертизу наизусть! Мало того, в его вопросах проскальзывало и глубокое знание самого предмета. То, как он ссылался на ГОСТы, правила бухучета, нормативы, определяющие естественную убыль разных товаров, а их были десятки и десятки, — все это было настолько неожиданно, что Косыгина на какое-то время «выпала из процесса». Она только успевала переводить взгляд с Осипова на эксперта и обратно. И прокурор, и Мирский делали то же самое.

Вадим, казалось, тоже увлекся. Он никого не видел и не слышал, кроме эксперта. Бедный пожилой бухгалтер проклинал тот день и час, когда согласился провести экспертизу по заданию ОБХСС, Так его еще не гоняли.

Внезапно Косыгина пришла в себя. Она хозяйка в этом зале или Осипов?!

Судья перебила адвоката уточняющим вопросом:

— Какую накладную вы имеете в виду?

– № 564398 от пятого апреля, том 8, лист дела 24, — даже не повернув головы в сторону судьи, не заглядывая в записи, продолжая буравить глазами эксперта, моментально ответил Вадим. Потом вздрогнул, опустил плечи, испуганно посмотрел на судью, схватил в руки первый попавшийся листок из лежавших в его папке и неуверенно проговорил:

— Кажется, так Я не уверен. Простите, я сейчас проверю…

— Суд сам проверит, — рыкнула Косыгина. Открыла 8-й том, 24-й лист дела и обнаружила там накладную № 564398 от 5 апреля. Все было абсолютно точно!

У Нины Петровны потемнело в глазах от ярости. Впервые она поняла, в каком состоянии люди идут на убийство. Сколько раз подсудимые рассказывали ей, что сами не понимают, как могли убить, что на них нашло затмение, что разум помутился. Но Нина Петровна не могла себе этого представить. А сейчас — могла!

— Перерыв. Десять минут. Адвокат — ко мне! — почти прокричала Косыгина, вскочила, как подпрыгнула, и ринулась к себе в кабинет, свалив по дороге совсем не легонькое председательское кресло.

Вслед за Косыгиной засеменили оба народных заседателя. Оставив на столе документы, прокурор тоже бросилась в кабинет судьи. Секретарь суда, разумеется, не могла лишить себя удовольствия наблюдать картину «Иван Грозный убивает своего сына», то есть «Судья рвет в клочья провинившегося адвоката».

Только Вадим не торопился в совещательную комнату, роль которой и исполнял кабинет судьи. Он жалобно посмотрел на Мирского, не вполне понимавшего, что, собственно, случилось. На эксперта — тот торжествовал, поскольку считал, что гнев судьи связан исключительно с недопустимым тоном, которым юноша позволил себе с ним общаться. Тяжело вздохнул и направился к двери кабинета. Один из конвоиров в это время не без труда устанавливал кресло председательствующего на место.

Не успел Осипов пройти и половину пути, как ему навстречу из кабинета Косыгиной потянулись вереницей все вошедшие. В обратном порядке Первыми вышли с довольно глупым выражением лица заседатели. За ними выскочила как ошпаренная секретарша. Поскольку дверь она не закрыла, напутственные слова Косыгиной прокурорше Вадим расслышал хорошо:

— А вам, милочка, надо учиться работать, а не только за прической следить! У юриста голова не только для парикмахерской! И сделайте одолжение, впредь не появляйтесь у меня в процессе в рваных колготках! Вы ведь женщина, в конце-то концов!!!

Прокурорша вылетела за дверь чуть ли не в слезах. «Эк ее разобрало! — подумал Осипов. — Ну, сейчас будет партактив на свиноферме!» — удивился собственной ассоциации Вадим. «Пусть сильнее грянет буря!» — С этой мыслью он вошел в кабинет и закрыл за собой дверь. Плотно. И еще раз потянул ручку — поплотнее. Дальше дверь не шла.

— Вы что себе позволяете, товарищ адвокат? Ты чего это мне здесь два месяца комедию ломал?! Мальчишка! Как ты смеешь так относиться к суду? Ко мне?! Я тебе что, девочка с дискотеки? Мы что, в игрушки здесь играем?! А если я твоему Мирскому расстрел дам, ты тоже хихоньками будешь заниматься?! — Косыгину несло, она и сама это понимала, но остановиться было трудно. — Ты не меня, ты профессию позоришь, советское правосудие позоришь!

— Нет, Нина Петровна, — жестко и громко перебил ее Осипов, — советское правосудие опозорите вы, если из-за неприязни ко мне дадите Мирскому расстрел.

— Да как вы смеете со мной так разговаривать? — чуть тише произнесла Косыгина.

— Смею! — выкрикнул Вадим.

От неожиданности Косыгина вздрогнула, истерика закончилась, и она, будто проснувшись, с удивлением посмотрела на Осипова: «Кто это здесь?»

Воспользовавшись замешательством, Вадим спокойным голосом, хотя внутри его колотило, просто било, как током, продолжил:

— Начнем с того, что уголовно-процессуальный кодекс я нигде ни на йоту не нарушил. Формально вы меня ни в чем обвинить не можете! Это раз. Второе. Никто не может запретить мне готовить вопросы для свидетелей своему подзащитному и осуществлять его защиту его же собственными руками. Да, непривычно. Понимаю. Но если бы я все время сам допрашивал свидетелей, вы бы снимали мои вопросы, вы бы помогали обвинению, а я вынудил вас быть объективной. Именно потому, что вы — бывший адвокат, что ваш муж — адвокат, именно поэтому вы не могли быть безразличной к человеку, оставшемуся в суде без защиты! Кроме того…

— А сегодня? — ошарашено спросила Косыгина.

Вадим с недоумением посмотрел на судью: «Неужели так ничего и не поняла?! Значит, зря раскрылся? Рано?»

Но отступать было поздно.