Александр Снегирёв - Тщеславие Страница 22

Приблизились к маленькому тёмному ходу в стене, похожему на ход в жилище Джерри, возле которого Том вечно караулит с динамитом или молотком. «Норка», — подумал про себя Димка.

— По пятеро подходим, — приказал молодой охранник в тёплом комбинезоне, с коротким автоматом на плече. Парень моложе многих пришедших. Молодые литераторы послушно выстроились пятёрками, пропустив вперёд литераторов женского иола. Откуда ни возьмись, возникла покорность. И только самые анархисты и буяны нарочито громко пошучивали, демонстрируя, что они вовсе не волнуются. Пока стояли — продрогли, руки грели в карманах. Неместные рассматривали достопримечательности: разухабистый древний храм, похожий на скомороха, большущий магазин, каждый контур которого подсвечивался лампочками.

— А это что? — спрашивали москвичей жители дальних уголков страны, кивая в сторону то одной, то другой достопримечательности.

[150] — Не узнаёте? — подкалывали москвичи.

— А вы там были?

— Были, конечно.

— Ну и как?!

— Ничего особенного, — задирали нос москвичи.

— Эх, жаль, уже поздно, не попадём, — переживали жители дальних уголков страны.

Со стороны норки раздался шум. Оказывается, Яша-Илья и сюда прихватил свой ножик.

— Извините, мужики. Забыл выложить, — оправдывался крепыш. — Можно у вас оставить?

— Хорошо, что я нашёл, — пошутил старший охранник-толстяк. — Внутри бы скрутили. Ребята в подвалах скучают — пытать некого! Ха-ха-ха!

Все с готовностью подхватили. Смешная ведь шутка.

— Тут один с ножом, куда его? — уточнил толстяк по рации. — Запускать? — Нож пришлось просто положить на землю возле урны, после чего Яшу-Илью под особым присмотром препроводили внутрь, в темноту хода Джерри.

Осталась последняя пятёрка.

— Ко мне, ко мне! — подозвал толстяк, словно молодые литераторы были месячными щенками, которых он собирается покормить. Но молодые литераторы оказались не щенками, просеивание через сито бдительности выявило газовый баллончик у драматурга-революционера, моток стального шнура у дагестанского фантаста и [151] складной штопор у Димки. Охранник не верил своим глазам. Ему давно не приходилось конфисковывать столько железяк. Отобранное сложили горкой рядом с Яшиным ножом, на обратном пути вернут. Повязку сказочника, который шёл последним, просканировали с особой тщательностью.

Пройдя второй этап вычёсывания запрещённых предметов, молодые литераторы лишились мобильников, оставшись при фотоаппаратах и диктофонах. Все эти обыски наводят на размышления об орудиях убийства. Что можно применить в преступных целях, если штопор и нож отобрали? Можно отнять у дагестанского фантаста очки и воткнуть душку противнику в глаз, а карандашик вонзить в горло. Смертельный удар можно нанести фотоаппаратом. Можно заставить противника проглотить несколько монеток, отчего он наверняка задохнётся. Собственные запломбированные зубы, на худой конец, могут стать опасным орудием, как доказал накануне Марат.

Алюминиевые застеклённые двери с большими круглыми ручками вели в длинные коридоры, ковровые дорожки устилали паркет светлого дуба. Гостей пригласили по трое садиться в два маленьких лифта и подниматься на третий этаж. Подъём мало-помалу осуществился, хотя некоторые молодые литераторы ненадолго потерялись: Наташка, драматург-революционер и романистка [152] из Тёплого Стана перепутали кнопки, высадились на четвёртом и некоторое время блуждали по пустым коридорам.

* * *

Литераторы прошли коридорами, стены которых были обиты ярко-синей тканью. Местами висели картины, изображающие берёзы и кустарник. Кроме картин, интерьер украшали застывшие по стойке «смирно» рослые мужчины в парадной форме и деревянные белые панели, отделанные богатой резьбой. Димка вспомнил, как бабушка забирала его из детского сада, и по дороге домой они заходили в мебельный — полюбоваться на роскошные и недоступные спальные гарнитуры. Пышные кровати, шкафы до потолка с зеркалами. Гэдээровская мебель. Вся в резьбе и лаке, белая-белая. Димка мечтал о такой. Глядя теперь по сторонам, он понял, что мечтал не он один.

После череды залов гости оказались перед овальным столом, уставленным сверкающими бокалами с зелёной газировкой. Здесь попросили подождать. За распахнутыми дверями следующего, последнего зала виднелся длинный стол. В торце стола стоял стул со спинкой выше, чем у остальных, а на стене позади стула распахнул крылья двуглавый орёл.

[153] Первым делом гости накинулись на зелёную газировку, а потом уж, с бокалами в руках, выстроились в очередь к стулу со спинкой выше, чем у остальных. Заработали вспышки фотоаппаратов. Писательницы, и особенно поэтессы, начали принимать на стуле довольно развязные, а порой даже медицинские позы. Литераторы мужского пола оказались скромнее, делая упор на серьёзное выражения лица. Отснявшиеся отправлялись обратно к овальному столу за новой порцией зелёной газировки и, напившись, снова позировали на стуле. Фотосессия проходила бурно, под аккомпанемент шипящих газов, вырывающихся из-под крышек откупориваемых бутылок, и икоту молодых литераторов.

Уставшие от съёмок и пития ходили по залу и щупали канделябры, шторы, обивку. Постукивали по дверям, подковыривали обои. Димка постучал по пластмассовой, под мрамор, столешнице стола. Оказалось, настоящий мрамор. Круто! Как это им удалось добиться от мрамора эффекта пластика? Драматург-революционер домовито помял ботинком мягкий ковёр с узором.

— Умеют люди жить.

* * *

Незаметно появился невысокий мужчина с остановившимися вытаращенными глазами. Нос [154] картошкой изъеден крупными апельсиновыми порами и красными прожилками. Щетина с утра отросла. На шее складки. Сначала Димке показалось, что мужчина удивлён видом молодых литераторов. Присмотревшись же, Димка понял, что никакого удивления мужчина не испытывает, всему виной его вытаращенные глаза.

— Он сядет здесь, — указал мужчина на один из стульев, расставленных вдоль стола, а отнюдь не на тот, что с высокой спинкой. — Прошу занимать места.

Молодые литераторы, заглатывая оставшуюся зелёную газировку, с шумом стали рассаживаться. Димка замешкался, и вскоре все расположенные близко к указанному стулу места оказались заняты. Пустовал лишь стул прямо напротив указанного. Судя по всему, никого особо не тянуло оказаться непосредственно напротив «него», перед самым «его» носом. Даже смелый крепыш Яша-Илья тронул было спинку этого стула, подумал и сел справа, на соседний. Димка помыкался, понял, что располагаться далеко смысла нет, решил не преувеличивать значение ситуации и уселся на обойдённый остальными стул. Сделал это даже несколько развязно, всячески демонстрируя своё безразличие к окружающему пафосу. Тут «он» и вошёл.

Рост выше среднего, корректные движения, предупредительная пластика, сложён пропорционально, ноги немного выгнуты. Костюм тёмный, и [155] меру щегольской, туфли начищены до зеркальности. Поздоровался за руку с маршалом-попечителем, сел напротив Димки и сразу пошутил:

— Когда я узнал, что молодые литераторы хотят со мной поговорить — понял, жди проблем.

Молодые литераторы засмеялись. Димка попытался припомнить, когда случилось так, что они выразили желание с «ним» поговорить, но так и не припомнил. Речь полилась складная, без запинок и слов паразитов. О стране и мире, об ответственности писателя перед обществом, о патриотизме. Поэт Саша, устроившийся слева от Димки, беспрестанно фотографировал. Фотоаппарат каждый раз издавал противный электронный звук. Говорящий от этого слегка морщился. Димка принялся, сначала исподтишка, а потом уже откровенно, рассматривать его. Лицо белое, гладко выбритое. Рот тонкий. Глаза цвета синевы с сажей, в тон галстука, завязанного под белым воротничком широким узлом. Волосы русые, немного вьющиеся, зачёсаны назад, как у итальянского футболиста. Руки держит перед собой на столе, сцепляя и расцепляя белые, с полированными ногтями, пальцы. Разговаривая, вроде смотрит на собеседников, а вроде и нет.

Димка почувствовал чей-то взгляд. Посмотрел левее и наткнулся на немигающие глаза распорядителя, сидящего тут же. Почему он остался? С ним-то уж точно никто встречаться не хотел. Димка обыкновенно может выдержать чужой [156] взгляд, а тут не выдержал, отвернулся. В глазах распорядителя была пустота. Не было интереса, агрессии, презрения, злости. Глаза застывшие, как у лягушки. Кажется, что, если заговорить с ним на человеческом языке, он не поймёт, а квакнет, стрельнёт длинным, липким языком и затащит в пасть. И будет сидеть, переваривать как ни в чём не бывало. Димка ещё раз взглянул на распорядителя и опять встретил его страшные глаза.