Финн - Анна и Черный Pыцарь Страница 22

В его доме и саду все было организовано со столь скрупулезной тщательностью, что слово «рэндом» казалось не слишком удачной шуткой, и Джон всегда улыбался, буде ему случалось его произносить.

Когда я вернулся домой, бумажный пакет, испещренный чернильными точками, был разложен на кухонном столе, а над ним, склонив голову, сидела Анна. Я передал ей содержание своей беседы с Джоном и получил в ответ только «угу».

— Ну, на этом все и кончилось, — подумал я.

Ох, как же я ошибался! Через несколько дней несчастный бумажный пакет с точками чудесным образом превратился в большущий лист картона с еще большим количеством точек. Кроме небрежного «ты все равно не можешь ничего про это сказать!», что на самом деле могло означать что угодно, я не получил никаких комментариев. Я был настолько заинтригован, что чуть не спросил у нее, что же это такое, о чем я все равно ничего не могу сказать. Однако я этого не сделал. Какой прок задавать глупые вопросы, если я даже пока не знаю, во что она так воткнулась? Выслушав это «ты все равно не можешь ничего про это сказать!» в надцатый раз, я почувствовал, что пришло время задать свой вопрос.

— Извини, Кроха, понятия не имею, о чем ты говоришь. Так о чем ты говоришь?

— Сам знаешь. О доме мистера Джона.

— О Рэндом-коттедже?

Она кивнула.

— Ты сам сказал, что не можешь многого об этом сказать. О слове «рэндом».

— Ах, ты об этом?

— Ну…

Когда она так говорила «ну», в целях собственной безопасности стоило нагнуться и прикрыть голову руками. Она ринулась к грифельной доске и вытащила большой кусок белого картона, украшенный кругами и несколькими разноцветными точками. Собравшись с мыслями и тщательно проверив вооружение, она сделала первый залп — ткнула пальцем в красную точку и сообщила:

— Вот это ты, Финн.

— Да ну? А можно я для разнообразия побуду чем-нибудь более значительным? Или жизнеутверждающим?

— Оно значительное, Финн, — заверила она меня. — А вот это — я. — Она указала на синюю точку.

— Приятная компания. А то я уже начинал чувствовать себя как-то одиноко.

Она успокаивающе улыбалась, но то, как резко она втянула воздух, подсказало мне, что по части легкомыслия я, пожалуй, несколько перегнул. Момент не особо располагал к веселью — назревало что-то серьезное. Анна направилась к буфету и извлекла оттуда мой лучший латунный чертежный набор. Никто больше не отважился бы на такую дерзость. Эта вещица была под строжайшим запретом. Что бы она ни намеревалась мне поведать, это, очевидно, было настолько важно, что она даже не спросила разрешения. Она только посмотрела на меня. Я кивнул, но только для виду. Она уселась напротив меня и открыла крышку готовальни. Ее рука в нерешительности зависла над инструментами, и она внимательно посмотрела на меня — взгляд явно говорил, что на подходе было что-то крайне важное.

— Можно, Финн? Можно?

Я снова кивнул. Она вытащила самый большой циркуль из всех, что там были, — тот, что с выдвижными ножками. Помахав им в воздухе наподобие меча Экскалибура[16] и внимательно изучив его с тем сосредоточенным видом, который, как правило, служил предвестником грядущего откровения, она обратила взор ко мне.

«Это будет очень здорово», — подумал я.

— Финн, — значительно сказала она, снова указывая на красную точку, — это ты.

— Я в курсе, ты мне уже сказала.

С этими словами она воткнула ножку циркуля в меня, сиречь в красную точку, которая меня обозначала.

— Ой! Больно же! — Я ничего не мог поделать, оно вырвалось у меня против воли.

Она оставила мое замечание без внимания. Она была занята тем, что с усилием раздвигала циркуль, пока его вторая ножка не достигла одной из точек, и тогда, все еще упираясь острым концом в меня, то есть в красную точку, она начертила окружность. Не прошло и часа, как она закончила свою работу — нарисовала то же самое относительно каждой из имеющихся на листе точек, так что я оказался посреди целой кучи концентрических окружностей. Да, значительности у меня явно прибавилось, но она еще не закончила!

— Финн, все остальные точки тоже этого хотят. Они тоже хотят круги.

Забавно, как так у Анны получалось, что ее точки или кляксы в конце концов становились больше похожи на людей, чем настоящие люди. Они, в отличие от нас, даже знали, чего хотят!

— Я это тоже сделаю. Вот смотри.

На кухонном столе оказался еще один лист картона. На этот раз все было несколько по-другому. На этот раз все желания и стремления всех точек были удовлетворены, и теперь каждая точка оказалась в центре своей собственной вселенной из концентрических окружностей.

— Здорово, правда? — сказала она, оторвавшись от своей работы.

— Просто великолепно, — отозвался я. И тут я заметил нечто такое, на что совершенно не рассчитывал. Это предельно просто, но до сих пор я как-то совершенно упускал этот момент из виду. Одна из окружностей каждой точки на листе проходила через меня. Там были точки по имени Анна, Ма, Милли и, поскольку все на свете суть точки, и вы тоже!

— Что это все означает, Финн? Что это означает?

Я поколебался. Пришедшая мне в голову идея имела некоторый смысл. По крайней мере, она вполне неплохо звучала, так что я решил ее высказать.

— На самом деле, — заявил я, — я тут вижу вот что: каждую точку можно рассматривать двумя способами. Она может быть либо центром всего на свете, либо — и в этом-то и штука — таким особенным, но совершенно не уникальным местом пересечения окружностей от всех остальных точек.

За это я заработал поцелуй. У меня просто не было слов.

— Это как мистер Бог, правда? Все так здорово, когда знаешь как.

— Все так здорово, потому что у тебя все — как мистер Бог.

— На это нужно много времени.

— Да уж!

— Моя попа заснула.

— Удивительно, что у тебя все остальное не заснуло, учитывая, как ты сидишь.

Она всегда отличалась умением смешивать в одной фразе мистера Бога с попой и другими, казалось бы, совсем не подходящими для этого вещами. Но, мне кажется, мистер Бог не особенно против этого возражал. В конце концов, он же все время был где-то рядом.

Преподобного Касла эта теория совершенно не впечатлила. Собственно, он ничего не понял. Что до Джона, то он заявил:

— Она просто еще не понимает проистекающих из этого трудностей. Я вижу, куда она гнет, но это просто детское самомнение. Это не имеет никакого отношения к математике!

Он не понял, что все это и не должно было иметь никакого отношения к математике. На самом деле Анна всего лишь пыталась поговорить о том, о чем, как считалось, никто говорить не может, и, насколько я понимал, ничего другого не имела в виду. Сама идея, что все на свете можно рассматривать либо как центр всего сущего, либо как место пересечения всего остального, у меня никаких возражений не вызывала. С ней вполне можно было жить. Вот только после всех этих штудий требовалось много-много чашек чаю.

Не то чтобы люди на нашей улице так уж страдали от бедности. Ничего подобного. Просто у них не всегда было достаточно денег, а в таком положении вещей есть множество недостатков. Есть, однако, и некоторое количество достоинств — например, дружба с соседями, взаимопомощь, умение справляться с разными ситуациями, простые радости бытия. Все это было так же естественно, как дышать. И именно этого Джон никогда не мог понять. Возможно, все это действительно не имело никакого значения, за тем только исключением, что многие вещи нужно было делать по-другому, а Анна была подлинным специалистом по деланию вещей по-другому. Многие из ее идей нужно было рассматривать именно «по-другому», а если вы не знали, как «по-другому», то все заканчивалось тем, что вам на голову что-то падало и вам оставалось только риторически поинтересоваться: «А что это было?» Один из таких случаев произошел в то воскресенье, когда всю церковную службу Анна чертила в воздухе круги указательным пальцем. Ее бурная деятельность совершенно не устроила преподобного Касла, который не преминул сообщить мне об этом, Джон же увидел в этом не более чем глупую выходку маленькой девочки. Меня попросили передать обратно «сам такой».

Не переставая рисовать в воздухе свои круги, она перешла дорогу, непринужденно уворачиваясь от трамваев и избегая встречи с лошадьми и автомобилями, и остановилась напротив меня. Я занимался ровно тем же. Более того, ее стараниями к нам присоединилось некоторое количество прохожих. Обработав очередную жертву, она бегом вернулась ко мне. Я тем временем был очень занят — я рисовал в воздухе круги.

Констебль Лэйтвэйт приветливо улыбнулся мне.

— Приятно видеть вас занятым делом, — только и сказал он.

Он довольно скоро привык к тому, что если поблизости шныряла Анна, то кто-нибудь почти наверняка был занят чем-то странным. Подчас даже не совсем нормальным. Чаще всего это оказывались я или Милли.