Абдуррахман аш-Шаркави - 19 египетских рассказов Страница 22

Нередко дядюшка Хусейн просыпался, охваченный страхом, за несколько минут до шести часов: его мучили тяжелые кошмары. Однако он втайне благодарил аллаха за пробуждение до прихода часового. Поднявшись, он старался пробраться в порт, держа в руке свой кувшин и обшаривая глазами землю в поисках окурков.

Сердце дядюшки Хусейна замерло, когда показался автомобиль. Но дядюшка Хусейн с облегчением вздохнул и удивился — это был не полицейский автомобиль, а военный, в его кабине сидели шофер-солдат и рядом — молодой офицер, а ведь ворота лагеря закрывались в шесть часов вечера и открывались только в шесть часов утра. По лицам шофера и офицера было видно, что они взволнованы.

Удивление дядюшки Хусейна возросло еще более, когда он увидел, что ворота лагеря открылись и автомобиль быстро въехал на причал. Ничего подобного Хусейн не видел в течение долгих десяти лет, проведенных им у ворот лагеря. Однако вскоре он перестал удивляться и вновь принялся неторопливо жевать лепешку. Покончив с едой, он повернулся на бок и уснул.

Прошло два часа. Дядюшка Хусейн продолжал спать сном праведника. Но в конце концов его потревожил шум в лагере. Сквозь сон он слышал множество громких голосов, грохот каблуков, прикладов, военные команды и гудок парохода. Дядюшка Хусейн не мог ничего понять. Он заворочался, ему показалось, что все это он видит во сне.

Но вот в воздухе раздался тревожный гудок огромного парохода, отплывающего из порта. Дядюшка Хусейн вздрогнул всем телом. Следовало встать, однако он не смог этого сделать — тело налилось какой-то свинцовой тяжестью… И когда из пустыни повеяло прохладным ветерком, дядюшка Хусейн снова забылся и погрузился в глубокий сон.

Прошло много часов, прежде чем дядюшка Хусейн очнулся от сна, охваченный страхом, как это бывало с ним каждое утро. Открыв глаза, он пришел в ужас: солнце стояло высоко над горизонтом, ворота лагеря были открыты, справа от них стоял часовой. Англичанин, несомненно, был добрым человеком. Он не собирался обругать или прогнать Хусейна.

Дядюшка Хусейн протер глаза. Он усиленно старался понять, что произошло. В глазах рябило. Он проспал слишком долго. Сейчас больше девяти часов утра, и окурки уже собрали другие.

Повернувшись на другой бок, дядюшка Хусейн стал всматриваться в лицо часового, стоявшего перед воротами. И вдруг Хусейн вздрогнул: лицо часового было смуглым… даже очень смуглым. Это, конечно, был суданец или солдат африканец из английских колониальных войск. Однако на человеке, стоявшем у ворот, египетская форма, да и по внешности это египтянин. Не может быть, чтобы глаза Хусейна так ошибались, хотя они и потеряли былую зоркость.

Он подошел к солдату.

— Салям алейкум!

— Алейкум ас-салям!

Вот приятная неожиданность! Да ведь это египтянин, сын египтянина! И даже такой же феллах!.. На голове у него простая зеленая чалма!.. Однако что же все-таки произошло? Может быть, сменилась власть?

— Что случилось, сержант? Не ушли ли англичане? Что случилось?

Солдат спокойно ответил:

— С ними покончено. Они оставили землю Египта.

— Когда же это произошло?

— Ночью, пока ты спал.

— Слава аллаху! Клянусь, я думал, что это сон!

Дядюшка Хусейн пожевал губами, затем, хлопнув в ладони, проговорил:

— Клянусь аллахом, теперь мы оживем! — И он с любовью посмотрел на солдата. Потом, повернувшись на пятках, лениво и сладко зевая, медленно направился к открытым чугунным воротам. Он заглянул через решетку. По лагерю ходили несколько солдат, таких же смуглолицых, как Хусейн. Дядюшка Хусейн ухватился за решетку и засмеялся. Его сердце сильно забилось. Итак, англичане ушли безвозвратно, пусть бы пропали они совсем! Слава аллаху! Он глубоко вздохнул, потом перевел дух и ударил себя в грудь костлявым жилистым кулаком, еще раз внимательно посмотрел на солдата и зевнул. Отойдя от ворот, дядюшка Хусейн растянулся прямо на земле и погрузился в глубокий сон.

Окурки пусть подождут, дядюшка Хусейн может сегодня спокойно уснуть. И пусть он мирно спит… Ведь англичане ушли.

МАХМУД БАДАВИ

Борьба со злом

Перевод В. Волосатова

Шли бои в западной пустыне. Англичане и их союзники трусливо бежали под натиском армии Роммеля. Они спешили сжечь свои архивы в Каире, минировали мосты, общественные здания и предприятия, готовясь превратить в руины египетские города, уничтожить или оставить без крова тысячи мирных жителей.

Английская армия отступала в панике. На запад через пустыни двигались колонны автомашин, чтобы вывезти остатки войск и снаряжения. Солдаты, возвращаясь с фронта, совершали в Каире неслыханные преступления.

Одна из машин выехала из военного лагеря близ Аббасии; в ней находилось несколько солдат и шофер. Машина выскочила из тоннеля в районе аль-Гиза, но, преодолев подъем, ведущий на улицу Гарам, несколько замедлила ход…

Тавхидат и ее подруга Инширах очень спешили, стараясь попасть домой до наступления темноты, когда начинались налеты. Английская машина обогнала их и внезапно остановилась. Из нее выпрыгнул солдат, схватил Тавхидат; Инширах с рыданиями убежала.

На улице стал собираться народ, но солдаты быстро втолкнули Тавхидат в машину и умчались с бешеной скоростью.

Люди, бледные от гнева, молча смотрели друг на друга. Они были бессильны. Никто не мог защитить их от бесчинств оккупантов или помочь ответить ударом на удар.

…Мужа подруги Инширах застала дома. Узнав о случившемся, он, как безумный, побежал на улицу Гарам, но здесь уже все стихло и не было никаких следов машины. Несколько минут Саид тупо смотрел по сторонам, затем, шатаясь, как пьяный, медленно пошел посредине улицы, неожиданное несчастье обессилило его и едва не лишило рассудка.

Неподалеку от тоннеля, возле лавки, собралась толпа, люди говорили о похищении Тавхидат.

«Это все, на что вы способны, трусы, — собираться и болтать, как бабы!» — с горечью подумал он, бросив на собравшихся гневный взгляд. Сперва он решил обратиться в полицию, но затем отказался от этой мысли.

«Что может сделать для меня полиция — ничего!» — рассудил он.

Вернувшись домой, Саид в полной темноте, не раздеваясь, лег на кровать; он не зажигал света, чтобы избавить себя от посещения знакомых, которые будут надоедать глупыми вопросами, выражением сочувствия и сожаления и этим заставят его страдать еще больше.

Саид долго курил в темноте. Из открытого окна комнаты было видно, как лучи прожекторов бороздили небо… Кроме него, в доме никого не было. Лишь пять месяцев назад он женился на Тавхидат; она была такой же бедной, как он, но принесла ему счастье; он страстно любил ее, вся его жизнь, все желания и мечты, все надежды были связаны только с Тавхидат.

Саид работал в одной крупной табачной компании, расположенной в районе аль-Гиза, и здесь же снимал квартиру; после работы он, как на крыльях, мчался домой, чтобы броситься в объятия Тавхидат; рядом с ней он забывал обо всем, о всех делах и заботах, о тяжелом труде на фабрике, о несправедливости, которую видел повсюду. Он сам покупал продукты на базаре, не позволяя Тавхидат выходить из дому; она была очень красива; улыбаясь, она походила на розу, распускающуюся весной; он ревновал ее даже к лучам солнца, падавшим на ее лицо… И вот сегодня Тавхидат ушла из дому вместе с Инширах, чтобы навестить свою мать, и не вернулась… Негодяи похитили ее!

Около полуночи Саид услышал, как открылась входная дверь и вошла Тавхидат, но он не сдвинулся с места и не сказал ни слова. Тавхидат зажгла свет в коридоре и бессильно опустилась на тахту; еще минута — и она упала бы прямо на пол. Ее лицо было бледно, волосы растрепаны, одежда порвана. Человек, который увидел бы ее в таком положении — неподвижно лежащей на тахте, скорчившись, уткнувшись головой в подушку, с распущенными волосами, покрывавшими шею и спину, — мог бы подумать, что ее голую били кнутом до тех пор, пока на ее теле не появились кровавые полосы и она не потеряла сознания.

Тавхидат инстинктивно чувствовала, что ее муж в соседней комнате и что он не спит, преследуемый страхом за ее судьбу. Тревожные мысли, не дававшие ему покоя весь вечер, парализовали его и довели до полного изнеможения.

Тавхидат неподвижно пролежала до утра. С первыми лучами солнца она вошла в комнату мужа. Повсюду на полу валялись окурки. Саид не раздевался и не вставал с постели; его лицо было багрово-красным, с набухшими венами на лбу; глаза налились кровью. Он был похож на волка, которому помешали расправиться с его жертвой. Снимая с вешалки платье, Тавхидат тихо спросила:

— Ты не идешь на работу, Саид?

Он не ответил, нахмурился и закрыл глаза, чтобы не видеть ее.

Тавхидат сняла изорванное платье и надела другое; выйдя в кухню, она, как обычно, приготовила чашку чая и подала ее мужу, затем вновь вышла; вернувшись, она заметила, что чай остался нетронутым; Тавхидат смолчала, она обиделась и заплакала, пробормотав несколько невнятных слов.